|
|
Дорога, ведущая к храму, обстреливается ежедневно
Документальная повесть
ИЮЛЬ. 1993
Наверное, каждый из моих ровесников хоть раз в жизни да досадовал, услышав от
старших их вечное: «Только бы не было войны...» Впрочем, все мы, побывавшие на
какой-нибудь из войн, расплодившихся на территории бывшего великого и могучего,
рискуем прослыть такими же безнадежными занудами.
+ + +
Приехав в Гудауту, первым делом обегаю друзей, читаю свежие списки на стене
морга гудаутского госпиталя. Слава Богу, почти все «мои» живы. Только Сережки с
Урала уже нет - погиб при Цугуровке.
Июльское наступление абхазской армии - бои за стратегические высоты, с
которых контролируется лежащий в долине Сухум: Шрома, Цугуровка, Одиши. Там
погиб парень из армянского батальона, а через неделю, в день взятия Шромы, у
него родился сын. Мальчика назвали Аиааира - что по-абхазски значит «Победа».
+ + +
В бою за СухумГЭС абхазскими бойцами была захвачена в плен группа грузинских
солдат во главе с генералом Мамулашвили. Честно говоря, все время нашей беседы в
гудаутском госпитале с одним из них - раненым тбилисцем Георгием Дзебимашвили -
меня не покидало ощущение, что пытаюсь бить лежачего. Впрочем, к этому моменту
Георгий уже понимал, что на абхазской территории он в безопасности. И после
неоднократных интервью с журналистами, похоже, самое страшное, что ему грозит -
обмен.
- Вы довольны условиями вашего содержания и лечения?
- Вполне. Кстати, те ребята, которые меня ранили, меня сюда и доставили.
- Вы - военнослужащий армии Республики Грузия?
- Нет, я гражданский, работал в Управлении грузинской железной дороги, в
военизированной охране. Но мы занимались совершенно другими делами: сопровождали
до Тбилиси грузы, поступавшие в Батуми и Поти, чистая коммерция, государственная
коммерция. Была еще частная коммерция - когда приходили люди с просьбой
отправить, к примеру, коньяк, шампанское в Россию, Прибалтику, на Украину.
- В августе прошлого года руководство РГ назвало необходимость охраны
железной дороги одной из главных причин ввода войск в Абхазию. Вам, как
служащему УЖД, должно быть известно: действительно ли на территории этой
республики совершались нападения на составы?
- Не знаю, может, пара случаев и было, а вот в самой Грузии и частично в
Мингрелии такое постоянно происходило. Так что насчет причины - чепуха это.
- Какова же настоящая причина?
- Грабить. Как можно больше грабить. За то время, что я здесь нахожусь,
приходили ребята-абхазцы и все, что они рассказывали, полностью сходится с теми
фактами, которые я знал раньше. А вообще, вся эта цепочка пошла с Тбилиси, когда
выгнали законного президента Гамсахурдиа. Сначала войска зашли в Западную Грузию
- Мингрелию, хотя в этом не было необходимости, наша служба располагала
достаточными силами для того, чтобы контролировать дорогу. Не надо было вводить
туда солдат: это стало самой грубой, самой страшной ошибкой. Тогда они и вошли
во вкус: взял и положил в карман. А потом дошли и до абхазцев.
- Вы поддерживали Звиада Гамсахурдиа?
- Нет. Так, пятьдесят на пятьдесят. Хотя у меня были разговоры в Тбилиси, и в
Кутаиси я съездил к родственникам. Но, к примеру, Лоти Кобалия я ни разу в жизни
не видел.
- Командира звиадистов в Западной Грузии?
- Да, он взял все в свои руки. Не знаю, может, в каких-то вопросах Лоти
неправ, но в том, что он защищает свою землю, своих людей - я его оправдываю.
- От кого защищает?
- От бандитизма.
- С чьей стороны?
- Назвать вам эти фамилии? Помните, был такой Военный Совет: Тенгиз Китовани,
Джаба Иоселиани и другие. Я еще не знаю, вырвусь ли отсюда, но если вырвусь, все
это им в лицо скажу. У меня будут большие неприятности, вплоть до убийства. Но
мне это надо когда-нибудь сделать, а то все молчок-молчок, но грузин на грузина
не должен идти с оружием.
- Почему же вы позволили втянуть себя в эту войну?
- Нам в Тбилиси заявили, что посылают в Сухуми, чтобы контролировать железную
дорогу. А потом пришли люди из штаба, обманули нас и отправили на СухумГЭС.
Однако когда-нибудь я должен был сюда приехать и сказать правду: все это ерунда,
братцы, вы с кем воюете? Конечно, некоторые идут не только грабить, а за идею.
Но своими действиями они ставят местных грузин, которые здесь живут по
шестьдесят-семьдесят лет, в очень, очень неудобное положение. Когда мы на
электростанцию приехали, один парень - сейчас уже покойный - мне сказал: уезжай
домой. Кстати, я прибыл сюда без оружия, получил его только здесь, на второй
день. И если скажу, что не стрелял - вы поверите? Я сидел во дворе на скамеечке
с автоматом, и мне уже было на все наплевать.
- Но вас же ранили в бою?
- В бою, да... Но нас окружили.
- Вы первый раз в Абхазии?
- Нет, почему, в мирное время, Господи, мое любимое место было Леселидзе!
Друзья абхазцы были, - еще какие! Когда меня в плен взяли, я сразу спросил: «Гудаутские
есть? Фридон Авидзба живой?» - «Нет, его убили».
- Как семья отнеслась к вашему отъезду?
- Отрицательно. Жена говорила: не надо ехать - как чувствовала. Нужно
остановиться и прекратить огонь, прекратить войну: люди устали, они уже третий
год не могут нормально жить. Если вы придете в Тбилиси - там ужас. На базаре
стоят вооруженные люди, чтобы как-нибудь продать свои товары. А еще вместо
нормальных денег эти несчастные купоны - кому они вообще были нужны! Но у нас в
Тбилиси такие великие стратеги сидят...
- Вы согласитесь на обмен?
- Посмотрим...
Недели через две я узнала, что, по ходатайству родственников покойного
Фридона Авидзба, Георгий Дзебимашвили был освобожден и вывезен в Россию.
+ + +
От греха подальше пленного Георгия разместили на первом этаже
инфекционного отделения - в домик на отшибе. После беседы старшая сестра
отделения - миниатюрная черноглазая Тося - приглашает меня на чашечку
кофе:
- Иногда насмотришься, как целый день ребят изуродованных с фронта привозят,
такая ненависть комом к горлу подступает - жалеешь, что в белом халате. Но я
клятву давала, приходится, как положено, помощь оказывать. Вот лежит здесь этот
Дзебимашвили - сорок три года, уже внучка у него... Сидел бы дома и воспитывал
ее, так нет, приехал сюда порядок наводить! Да если бы мой муж или сын собрались
в Тбилиси - людей убивать, за порог бы не выпустила, своими руками убила! У нас
по телевидению письма читали, которые нашли у их погибших: «Жена, тебе такой-то
должен меха привезти, но если не отдаст, молчи, я все равно тебе тут бриллиантов
набрал, ты ведь любишь». Мой муж во взятии Гагры участвовал. Когда он уходил, я
пошутила - глупо, конечно, нельзя так было: ты бы мне, мол, чего-нибудь привез.
Так он шутки не понял, покраснел весь: «Как ты могла такое сказать! Как язык
повернулся! Не дай Бог, соседи бы услышали, как потом в глаза смотреть?!».
А вообще, девочки, уже никаких сил от этой войны нет. Только бы она
кончилась, я бы всю жизнь за бесплатно круглые сутки работала, только бы она
наконец кончилась...
+ + +
Вместе с генералом Мамулашвили в плен попал и его пятнадцатилетний сын Мамука.
Тбилиси поднял большой шум, требуя «освободить ребенка» (Беслан Кобахия, смеясь,
похвастался честью: в очередном обращении «ко всем честным абхазам», его
помянули в качестве такового наряду с самим Фазилем Искандером). Причем
корреспондент «Останкино» Нана Гунгадзе в своих репортажах почему-то называла
юного тбилисского воина «мирным жителем села Шрома». Впрочем, сам Мамука не
слишком волновался: освободив из-под стражи, его поселили в одной из
гудаутских семей, где с ним, что называется, носились. Спокойно беседуя с
иностранными корреспондентами, он с увлечением выдувал жвачечные пузыри.
Сначала абхазы хотели - в качестве жеста доброй воли - отдать Мамуку без
всяких условий. Однако выяснилось, что в Сухуме находится в плену
семнадцатилетний абхаз Эдвард Джинджолия. Поскольку в отношении него таковой
воли проявлено не было, Беслан принял решение – «мальчика на мальчика».
После обмена выяснилось, что абхазскому мальчику в плену жилось несравненно
хуже. Экспертиза показала: отбиты почки. Эдик пояснил, что ежедневные избиения
прекратились только после визита представителей Красного Креста и наметившегося
варианта обмена. Впрочем, он говорит, что ему - как мальчишке - доставалось
меньше, чем захваченным вместе с ним сухумчанам Сергею и Георгию Деребериным.
Вообще их было сначала четверо, но раненого Гурама Хашиг добили на месте, а
Джинджолия и Деребериных отвезли в Сухум, где содержали в помещении МВД. Беслан
Кобахия обратился к грузинскому командованию с предложением об обмене братьев.
Согласие было получено, однако к своим попал только Сергей Дереберин. Вместе с
ним свободу получил другой русский парень - очамчирец Слава Юров, которого до
сих пор грузинская сторона отказывалась обменять:
- До того, как сам оказался в плену, я видел, как здесь относятся к пленным
грузинам. И как к пленным относятся там - это очень большая разница. Практически
каждый вечер кто-нибудь из охранников выводил меня, как они говорили, на
«воспитательные процедуры»: подвешивали за руки и били. Ставили к стенке и
делали вид, что расстреливают - стреляли поверх головы. Есть давали кусок хлеба
и воду - только чтобы не умереть. А главное - убивают человека морально. Со мной
сидел парень, он, наверное, духовно слабый человек, даже не хотел обмениваться,
говорил: «Если сейчас скажут: иди против абхазов воевать, я пойду, лишь бы жрать
дали». Они его психологически просто убили. Но у меня предчувствие было, что
выйду из этого ужаса живым, верил, хотя мне постоянно твердили: тебя, русского,
абхазы менять не будут.
Рассказывает Сергей Дереберин:
- Первое время страшно били, особенно меня, потому что я старший, к тому же -
командир расчета. Всю правую ногу истыкали ножом, пытали током. Кстати, на нас
приходил смотреть сам Шеварднадзе, но не в камеры - нас вывели ему показать. Он
ничего не сказал, посмотрел и ушел, а после него зашел какой-то генерал и ударил
меня ребром ладони по шее. Держали нас с братом в разных камерах. Когда везли на
обмен, велели требовать, чтобы за него отдали троих их раненых пленных, которые
здесь, в Гудауте.
Беслан поясняет:
- Подобные действия - очередное нарушение договоренности: вплоть до самого
последнего момента нам обещали отдать обоих братьев. Оставлять одного заложником
- откровенный шантаж. Но, знаешь, мы решили покончить со старой практикой, когда
меняли «всех на всех». Эти великодушные (поскольку у нас, как правило,
находилось больше пленных солдат противника) жесты в итоге приносили сильный
вред: мы честно отдаем всех, потом же оказывается, что еще кто-то из наших ребят
остался там. Теперь позиция однозначна - только «человека на человека». Мы
вынуждены так действовать еще и потому, что грузинская сторона до сих пор
отказывается предоставить нам списки находящихся у них пленных абхазских бойцов,
сообщая лишь, что их «около сорока». Я могу начинать переговоры, только когда
получаю - самыми разными путями - точные данные о ком-то из наших. В Сухуме
упираются: мол, согласно Женевским конвенциям, воюющие стороны могут удерживать
у себя пленных до конца войны. Что ж, хоть так признали нашу независимость -
ведь эти конвенции устанавливают гуманитарные нормы для межгосударственных
конфликтов...
Впрочем, Сергей и Слава ничем конкретно помочь не могли: «Когда ко мне пришли
из Красного Креста, я смог через дверь услышать, что в соседней камере тоже
сидит абхаз», «В восьмой камере - никого, в девятой - трое, в десятой - два
абхаза, в одиннадцатой - один, в тринадцатой - еще два человека».
В комнату набиваются люди - родственники пропавших без вести. Ребят засыпают
вопросами. Сергей, увидев белокурую немолодую женщину, отводит глаза: «Я про
вашего сына знаю – погиб». Мать заходится в страшном крике. Эсма и Лена -
сотрудницы Комиссии - бегут с водой, каплями, обняв, уводят ее в соседнюю
комнату.
- Если бы ты знала, сколько раз мне вот так приходилось первому сообщать
родителям, что сын уже не вернется, - тихо говорит Беслан, когда все уходят. - И
ведь каждый день несчастные родственники заходят, спрашивают, есть ли
какие-нибудь вести. Если нет, упрекают, что ничего не делаем, если известно, что
в плену - почему не меняем, как будто все от нас зависит. И ответить нечего -
исстрадались люди. Чокнусь я скоро на этой работе...
В конце июля работавшие в Сухуме представители швейцарского Красного Креста
направили в ООН сообщение о противоречащих гуманитарным нормам условиях
содержания абхазских пленных. Только тогда - почти через год после начала войны
- Эдуард Шеварднадзе отдал приказ, чтобы с пленными обращались по-человечески.
Между тем, когда после обмена Юрова и Дереберина абхазская Комиссия по делам
военнопленных выступила с соответствующими обвинениями в адрес сухумских
властей, возмущению грузинской стороны по поводу «инсинуаций» не было предела. И
только через неделю после заключения 27 августа Соглашения о прекращении огня
удалось обменять Георгия Дереберина и еще одного местного парня – Александра
Трапезникова - на двух грузинских военнопленных.
+ + +
Журналистов селят в местном «Президент-отеле» - пансионате «Черноморец».
Вечерами на пляже собираются его обитатели – сухумские беженцы, тоскуя, смотрят
на другую сторону бухты: там видны огни ночной столицы. Зурик - худющий
шебутной парнишка с цыганскими глазами - жил на окраине, в Новом районе, так что
можно даже дом разглядеть. С осени нет никаких известий о близких - родителях,
жене, двух маленьких дочках.
- Хочешь - верь, хочешь – нет: я до войны пузо имел! Тридцать килограммов
сбросил за это время.
- А раньше чем занимался?
Отвечает уклончиво. И только потом, когда стали настоящими друзьями,
признался – «вором был»:
- С детства дружил с грузинами, мингрелами да сванами - даже абхазского языка
не знаю. В нашей бригаде один был абхазом, и кличка моя – «Абхаз». Мы такие были
друзья - если надо помочь друг другу или там денег на адвоката - нет проблем! Я
за каждого готов был голову положить! Когда война началась, мы все сидели в
кафе, отмечали два года моей дочки. Тут арбузы привезли, я выбежал купить пару к
столу, встретил крестного, тот кричит: «Тбилисские бляди пошли к нам порядок
наводить!» Вернулся, рассказал пацанам, они заорали дружно: «Мы сухумчане - не
допустим!» - так тепло стало. Потом меня соседи-мингрелы прятали, выбрался сюда
только в октябре, через российскую воинскую часть. И за эти три месяца я пережил
страшное - один за другим терял друзей... Из нашей компании, насколько я знаю,
только трое уехали, не взяли оружие. Остальные, если живы, сейчас стреляют в
меня...
+ + +
Спецкор «Рейтера» москвич Вадик Аллахвердиев, съездив в освобожденную Шрому и
поснимав от души, просто обалдел, когда по возвращении в Гудауту услышал по
телевизору: «Агентство «Рейтер» сообщает - Шрому контролируют грузинские
войска». Срочно побежал звонить в Москву, в бюро: «Ребята, я только что из Шромы
- она абхазская!». Абсурд продолжался: из вечернего выпуска новостей мы узнали,
что генерал Каркарашвили выдвинул ультиматум - если абхазы не отдадут Шрому, то
с полуночи он начинает широкомасштабное наступление на Гудауту.
Мы сидели в «Черноморце» и ехидно рассуждали: может, пока не поздно, пойти на
пляже окопчик вырыть... Впрочем, как и ожидалось, наступления не было: сейчас
перевес явно на стороне абхазов. Зурик сочинил анекдот: «В Тбилиси выпустили
новые часы, называются «Сакартвело» - «Великая Грузия». Стрелка только одна - на
двенадцати - а вместо кукушки сам Каркарашвили выскакивает и кричит: «Кукареку!»
+ + +
Тост Валерия Гумба - начальника пресс-центра Минобороны:
- Давайте выпьем за мир. Конечно, я хочу, чтобы мы победили. Но главное -
пусть восторжествует справедливость: если правы мы - пусть мы победим, если они
- пусть Бог им даст Победу.
+ + +
Все яснее становится, что уповать на помощь или хотя бы объективность
мирового сообщества, питающего ностальгическую любовь к горбачевскому министру
иностранных дел СССР, могильщику Варшавского договора Эдуарду Шеварднадзе, не
приходится. Последняя гудаутская хохма: оказывается, предки-то Генерального
секретаря ООН Бутроса Гали - уроженцы Гали, абхазского города, в котором
преобладает грузинское население, вот он и покровительствует землякам.
Впрочем, удивительнее то, что иллюзии в отношении ООН столь живучи. Ведь еще
в сентябре минувшего года специально посланная миссия под руководством Густава
Фейсела собирала материал для доклада в Совете Безопасности, жуя тбилисские
шашлыки (о чем горделиво заявил в интервью республиканскому телевидению первый
замминистра иностранных дел Грузии Тедо Джапаридзе). Усилия поваров не пропали
даром: в подготовленном миссией докладе Абхазия фигурировала как «тюркоязычная и
преимущественно мусульманская страна».
+ + +
Аида Капш работает машинисткой в пресс-центре Минобороны:
- Из Сухума мне удалось выбраться лишь 1 июля, да и то контрабандой. Потому
что те, кто хочет уехать, заносятся властями в списки, а у меня брат
семнадцатилетний, мы его все это время дома прятали: они ходили по домам и
хватали первых попавшихся людей, чтобы потом обменять их на своих пленных. У
одной женщины мать забрали больную восьмидесятилетнюю. Она плакала, просила
оставить мать: «Лучше меня возьмите!» - бесполезно. К счастью, друзья наши,
армяне, взяли нас с братом с собой, сказали, что мы - члены их семьи. Так и
выбрались, а мама там осталась.
Перед самой войной я устроилась в Министерство образования секретаршей. И в
сентябре волей-неволей вышла на работу - семью кормить как-то было надо. Там, в
министерстве, вообще многонациональный коллектив был - русские, армяне,
гречанки. А потом с каждым днем их все меньше становилось, все больше приходило
новых сотрудников-грузин. И я уже чувствовала, что надо мной тучи сгущаются, но
совсем невозможно стало после мартовского наступления наших. Я несколько дней на
работу не выходила, затем пришла - все в одной комнате сидят, что-то бурно
обсуждают. Я вошла – сразу замолчали, посмотрели недобро: «А мы уже собрались
фасоль варить – поминки по тебе устраивать».
Если бы ты смогла пройти по городу, поговорить с людьми, почувствовать, как и
чем они живут! Голодуха, ни электричества, ни воды, ни газа. Спасал только
«кофе», мы на него и пшено, и горох, и геркулес пережарили. Вечером за чашечкой
с соседями соберемся - стариками в основном - и они говорят: «Бог с ним, с
городом, новый построим, лишь бы наши дети поскорее пришли - живые!» А многие
так отупели от этого кошмара, что уже ничего не хотят - только бы все кончилось,
а как - уже неважно. И еще выручала «Просто Мария». Правда-правда, вроде бы
такой этот сериал глупый, но все так скучают по нормальной, пусть хоть в
Бразилии, жизни, что, если вдруг свет дают и телевизор работает, люди даже на
обстрел внимания не обращают, в укрытие не бегут: сидят и смотрят, не
отрываясь...
И знаешь, я здесь, в Гудауте, так обнаглела! В Сухуме после часу дня нос из
дома высунуть боялась. А тут - в шесть часов вечера спокойно иду по улице и,
самое удивительное, ловлю себя на мысли, что иду - и просто так улыбаюсь!
+ + +
Вечером заходит Зурик, мертвецки - до трезвости - пьяный. Оказывается, он
узнал: на днях в Сухуме повесили его друга детства, грека - отказался идти
воевать. Осталась двухлетняя дочка.
+ + +
- Ты вот говоришь - в Москве кавказцев-преступников много. Что ж, это правда.
Но знаешь, как готовят мамалыгу? Кукурузную муку высыпают в воду и размешивают:
добрая мука оседает, а вся шелуха всплывает на поверхность. Вот наша шелуха к
вам и подалась - здесь жизнь сейчас не по ним...
+ + +
Диктора республиканского телевидения Зураба Аргун дразнят «абхазским
Левитаном» - именно ему в августе пришлось читать правительственное сообщение о
начале войны. Кстати, АбхазТВ стала одной из немногих организаций, сотрудники
которой сумели не растеряться в августовской панике и эвакуировать из Сухума всю
необходимую для вещания аппаратуру. Результаты этого подвига трудно переоценить:
в военной Абхазии телевидение стало основным источником информации.
Телестудия в Гудауте располагается в детском саду, корреспонденты делают
ежедневные выпуски за низенькими столами, сидя на крошечных стульчиках. Там
всегда можно было пообщаться со «своими» - журналистами Русланом Хашиг, Жорой
Гулиа, Радой Аргун, Эсмой Ходжаа, Дауром Инапшба, Энвером Арджения.
Амиран Гамгиа и Славик Сакания, летевшие на вертолете из блокадного
Ткварчели, были сбиты, побывали в плену. После их рассказов о пережитом
прекраснодушные рассуждения московских правозащитников о международных
конвенциях в отношении журналистов выглядят, мягко говоря, наивными.
+ + +
В Гудауте несложно поймать и тбилисскую программу. С интересом наблюдаю за
трансляцией заседания грузинского парламента - даже не зная языка, легко лишний
раз убедиться: депутат - это диагноз. Далее в программе «Семнадцать
мгновений весны» - тоже на государственном языке: «Гамарджоба, батоно Мюллер!»
+ + +
- Слушай, ты к нам на позиции хочешь - и не боишься?
Смуглая, невысокая, глаза шалые. Камуфляж, автомат на плече.
- Конечно, боюсь - только дураки ничего не боятся.
- Значит, я - дура. После второго выстрела зверею и уже совсем не страшно. Но
ничего, не бойся - убережем!
Потом, уже в Верхней Эшере, ее боевые товарищи подтвердили: «Она правда
ничего не боится! Вообще Ляля - удивительный человек: в ней сочетается все. Вот
она курит - не как женщина, а по-мужски, - и выпить может, а на язык ей вообще
лучше не попадаться! Но когда спускаемся в тыл, она оденется, подкрасится -
смотришь и удивляешься: «Неужели эта красавица - наша Лялька?!»
Ляля - санинструктор кабардинского отряда под командованием Ибрагима Яганова.
Если в начале войны подразделения абхазского ополчения были смешанными, то уже к
зиме армия разделилась на несколько мононациональных отрядов: абхазские,
кабардинские, чеченские, славянские («казачьи»), армянский - имени маршала
Великой Отечественной Ивана Баграмяна. Произошло это вполне естественным
образом: во-первых, у каждого народа свои боевые традиции, во-вторых,
взаимопонимание (в том числе и языковое) легче, наконец, перед земляками труднее
струсить, тем более сподличать. Впрочем, жесткого разделения все равно нет: к
примеру, в отряде Ибрагима есть и осетин, и несколько абхазов.
- Ляля, ты профессиональная медсестра?
- Нет, но когда папа болел, никого, кроме меня, не подпускал, так что и
уколы, и капельницы - это я давно умею. Вообще-то я в Москве живу, двое детей
там, старший сейчас в институт поступать будет. Однако, как только война
началась, сразу приехала - я же абхазка! Сама себе дала слово: до Победы отсюда
ни шагу.
Недавно Ляля отмечала день рождения. Ребята подарили магазин патронов.
И еще один рассказ о Ляльке:
- Однажды под обстрелом мы с ней побежали за нашим пацаном раненым. Она
несется прямо во весь рост, даже не пригнется. Вокруг же так и свистит -
страшно, сил нет! Но делать нечего - приходится тоже во весь рост бежать, а то
стыдно. И вот я бегу, не отстаю и только шепотом Богу молюсь: «Господи, ну когда
же эта блядь пригнется!»
+ + +
Отряд несет службу в Верхней Эшере, на переднем крае Гумистинского фронта.
Грузинские позиции на противоположном берегу видны невооруженным глазом.
Спускаются сумерки. Мы сидим в саду, под персиковым деревом - аромат
необыкновенный, тишина, только пчелы жужжат.
- Ребята, да у вас тут прямо рай!
- Подожди, скоро ад начнется...
А пока «ад», то есть еженощный обстрел, не начался, Ибрагим угощает меня
солдатской кашей.
- Ибрагим, не обижает вас, когда воюющих в Абхазии северокавказских
добровольцев называют наемниками?
- Не обращаю на это внимания. Такие люди в лучшем случае судят по себе, в
худшем - сознательно лгут. Покажите мне здесь хоть одного, кто получает деньги!
Я тут не из-за каких-то политических идей, просто помогаю друзьям: до войны
часто сюда ездил, в августе прошлого года, когда начались бои, проводил в Сухуме
медовый месяц. Отвез жену в Нальчик и с 20 августа - в Абхазии, потому что
человек, у которого есть чувство справедливости - не только по отношению к
своему, но и к соседскому народу - сейчас не может сидеть дома.
- А я считала, что вы приехали по линии Конфедерации народов Кавказа.
- К ней - и вообще к политике - не имею никакого отношения. Я фермер,
занимаюсь разведением знаменитых кабардинских скакунов, а до этого служил в
угрозыске. С КНК я столкнулся уже здесь, на войне. Вообще, Конфедерация -
отдельная тема. Само это слово у многих ассоциируется с терроризмом,
экстремизмом, фундаментализмом. Но я думаю, что в Москве должны если не
полностью признать КНК, то хотя бы найти с ней точки соприкосновения. Пока же
все то, что России не нравится на Кавказе, моментально связывают с
Конфедерацией, ее преподносят как какую-то надправительственную структуру,
стремящуюся захватить власть в регионе. Но, во-первых, главы правительств
кавказских республик этого не позволят. Во-вторых, у КНК нет для подобного
реальных возможностей. В-третьих, это обыкновенная общественная организация и
именно так к ней и нужно подходить.
- Ничего себе общественная организация - с собственной армией!
- Могу вполне компетентно заявить: войск Конфедерации нет и не было. Это миф,
сочиненный самими конфедератами для поднятия своего престижа. На самом деле у
КНК есть штаб, президент, парламент - и все! Конечно, у любого общественного
объединения существуют как положительные, так и отрицательные стороны.
- Последние часто называют «чеченским синдромом».
- Что ж, и я, и многие другие признают: в Чечне сильно развит экстремизм, да
и вообще вся политика пошла совершенно не по тому руслу. О свободе мечтают все
народы, но там ее пытаются добиться путем борьбы с так называемым
великодержавным русским шовинизмом, священной войны с русскими. Однако история
доказывает, что сегодня решать проблемы при помощи силы невозможно. Свой
экстремизм чеченцы пытаются экспортировать в остальные кавказские республики - в
том числе и через некоторых лидеров Конфедерации. Но право голоса имеет каждый
из двенадцати членов КНК. Ни в Кабарде, ни в Дагестане - я уж не говорю о прочих
- с этим не согласны, Чечня - еще не весь Кавказ. Так вот, о негативных моментах
в работе Конфедерации Россия рассуждает очень много и обоснованно, но нельзя же
забывать и о хороших сторонах ее деятельности. Я отлично помню предвыборную
кампанию известного политика Сергея Шахрая, специалиста по национальным
вопросам. Он тогда очень любил повторять, что изучал опыт работы парламентов
ряда европейских стран. Вероятно, он действительно неплохо в этом разбирается,
только упустил один момент: когда в Европе оказывается на грани исчезновения
растение или какая-нибудь птичка, это серьезно обсуждается в парламенте. А когда
в Абхазии такая угроза нависла над целым народом, никто, кроме Конфедерации, не
встал на его защиту. И теперь, спустя год, необходимо признать, что КНК сыграла
немалую роль в деле помощи абхазам. Еще одно большое дело конфедератов -
налаживание принципиально новых отношений с казачеством. В старину казаков
использовали как живой забор, сдерживавший набеги кавказцев. Слава Богу, нынче
мы все начали понимать, что возрождение - прежде всего в культурном,
экономическом, этническом плане - без единства и взаимопомощи невозможно. Помимо
того, хотя кое-кто не желает это признавать, между нами уже есть и определенное
этническое родство. Казачество признало Конфедерацию и, думаю, в ближайшее время
войдет в нее как одна из народностей Северного Кавказа, что очень благоприятно
скажется на ситуации в регионе.
- А насколько на эту ситуацию влияет грузино-абхазская война?
- Уверен на сто процентов: сейчас тут решается судьба Северного Кавказа как
части Российской Федерации. Абхазия тоже когда-то была ее частью, между тем
Россия до сих пор старалась остаться в стороне при решении абхазского вопроса.
Лично я всегда считал: Северный Кавказ - ее неотъемлемая часть, но с особым
статусом и правом требовать к себе соответствующего уважения. Поэтому такое
непонятное отношение Москвы к своей южной окраине, участи малого народа
заставляет нас задуматься - а как в случае чего поступят с нами? Кстати, это
тоже стимулирует развитие Конфедерации как структуры, необходимой для
самосохранения. Но почему Россия должна ставить нас в такое положение, когда
приходится думать о самосохранении? Если так будет и впредь, в наших республиках
обязательно встанет вопрос о дальнейшем пребывании в составе Федерации.
- Не в обиду вам будет сказано, это непонимание во многом обусловлено страхом
перед кавказцами, в возникновении которого повинны ваши земляки, устроившие в
Москве криминальный беспредел.
- С этим трудно спорить. Только почему так получилось? Сейчас Кабарда
перенаселена и большинство ее жителей - безработные. Причина же в том, что
когда-то один идиот написал диссертацию: у подножия Эльбруса надо построить
гидрометаллургический завод! Его строят, требуются рабочие, а кругом одни
пастухи и чабаны - значит, давайте вербовать в России. Хорошие специалисты нужны
и там, соответственно, едут не лучшие представители. Чтобы построить им жилье,
отбирают у крестьянина пастбище и штампуют на нем пятиэтажные бараки. Парень,
оставшийся без скота и земли, приезжает в город и поселяется в общаге -
гадюшнике, где он быстро становится наркоманом и преступником. И вот из этого
слоя выходят люди, которые со школы практически ничем не занимаются, - такие
подонки есть в любом народе. В Нальчике ему трудно жить - здесь его знают, он
отправляется в Москву и разворачивает там преступную деятельность. Кстати, с
приезжими рабочими часто получается то же самое, потому что заводы стоят из-за
отсутствия сырья. Извините, но Москва чего добивалась, то и получила!
- Где же выход из положения?
- Надо предоставить всем субъектам Федерации самостоятельность, дать им
возможность восстанавливать традиционные национальные промыслы. Кавказ - это
здравница: у нас альпийские луга, плодородные земли - все наши республики сугубо
аграрные. Но до этого никому нет дела - власти заинтересованы в сохранении
подобной ситуации: ведь тогда в любой момент можно ввести войска! Возьмем
ингушей - они на Москву молились, отделились от Чечни, чтобы остаться в России.
Несколько лет ездили, просили решить вопрос о Пригородном районе и их исконных
землях. Вместо того туда присылают главой администрации генерала, подливающего в
этот огонь бензин. А тяга к войне и оружию у кавказцев в крови, этого не
отнимешь. Ингуши нападают на осетин, и в регион моментально стягиваются войска.
Такого погашения очага напряженности я врагу не пожелаю. Между кабардинцами и
балкарцами тоже есть территориальные споры, назревает взрыв, но Россия не
вмешивается - а вдруг Кабарда тоже захочет отделиться? Чтобы это остановить,
нужно перессорить людей, потом бросить туда армию и взять все под контроль!
- Тогда получается, что вмешательство России только портит дело.
- Смотря как вмешиваться. Раз Москва несколько веков выступала в роли
Старшего брата, она и должна заниматься ликвидацией последствий этой политики -
по крайней мере, пока все не урегулируется и не встанет на свои места. На
сегодняшний день говорить об отделении Балкарии от Кабарды бессмысленно, надо -
чисто дипломатическими методами - дать балкарцам понять: как жили, так пока и
живите.
- Вряд ли балкарцев удовлетворит этот вариант...
- Но не Кабарда же хочет отсоединиться, вопрос поднят балкарцами - и не
чабанами, пасущими лошадей в горах, а кучкой интеллигенции, которой в Нальчике
не хватило министерских портфелей. Ныне не та ситуация, пожар абхазского
конфликта может в любую минуту перекинуться на эту сторону границы. Вот когда
народы будут психологически и экономически готовы самостоятельно решать свои
проблемы - ради Бога.
А потом с того берега ударили минометы. И в аду уже было не до разговоров.
+ + +
После крупных боев на пару дней объявлялось перемирие для обмена трупами
погибших. На Кавказе быть похороненным не родственниками - против всех обычаев.
Но бывало, что осиротевшие родители говорили:
- Не надо перемирия, ведь они за это время смогут получше укрепиться, чтобы
потом убить больше наших ребят. Наш сын и так лежит в своей земле. Это мы должны
придти к нему...
+ + +
Ночь. Мы сидим на лавочке в беседке «Черноморца».
Мне не спится, а Катька ждет, когда с позиции приедет Он. Темнота такая, что
не то что ее лица – собственной руки не видно. Только огонек сигареты и
сбивчивый, негромкий голос:
- Ты не подумай, что я голодная, что за этим приехала: у меня дома семья,
сын, муж, и я его люблю, на самом деле люблю. Попала сюда случайно, с делегацией
народной дипломатии, и вот застряла... Потому что у меня тут с этим парнем - не
блядство. Это - Разговор с Богом.
Если б не война, мы никогда не то, что вместе - в одной компании бы не
оказались. Он на шесть лет моложе, веселый, холостой, состоятельный - сам
говорит, что в мирное время через день в ресторан ходил. И приехала бы я -
старая баба с жалкой своей сотней тысяч. Да он и взгляд бы не задержал, а нашел
бы восемнадцатилетнюю, с двухметровыми ногами и в платье от Диора. И я бы
по-другому его оценила - гладкий, самоуверенный - типичный курортный контингент.
А теперь война нас всех очистила и всех выровняла.
Вот он вечером приезжает, и я его хотя бы хлебом с маслом могу накормить, а
иногда даже коньяка купить бутылку. Он каждый день под обстрелом - видела, их
машина вся пулями и осколками продырявлена, - а назавтра ему опять на передний
край и каждая ночь может стать последней. И я в такую ночь - как Последняя
Женщина на Земле. Мы говорим друг другу такие слова, которые никогда и никому,
наверное, не сказали бы. А потом он спрашивает: «Мы после войны встретимся?» Я
отвечаю: «Конечно, обязательно встретимся!» Радостно переспросит: «Правда? Ты
правда этого хочешь?» - «Ну конечно!»
На самом деле мы никогда больше не увидимся. Никогда в жизни сюда даже
отдыхать не приеду. Только тогда я это навсегда сохраню, и никто это у меня не
отнимет. Потому что знаю: он вскользь посмотрит - и не узнает. А узнает - так
еще хуже...
+ + +
- Когда ехал в Москву лечиться, со мной в купе бабушка русская села. Ты бы
видела, как она по бумажке собирала, чтобы за белье расплатиться. А потом мы
разговорились, она заплакала, в сумке покопалась и достает деньги: «Сыночек, у
вас война, возьми, в дороге пригодится!» Конечно, я их не взял, но
представляешь, что для этой бедной бабушки тысяча рублей! Я тоже заплакал...
+ + +
При первом знакомстве с абхазским языком сразу бросается в глаза забавное
изобилие слов на букву "А" - амагазин, афильм, асувенир.
На эту тему даже есть анекдот: «Русский спрашивает абхаза:
- Почему у вас все слова начинаются с буквы «А»?
- Афиг его знает!»
Вообще же на такие вопросы, особенно заданные с насмешкой, абхазы здорово
злятся. Объясняют: это обычные в каждом языке заимствованные слова, графика в
абхазском языке на основе кириллицы, пресловутая буква «А» - сродни английскому
неопределенному артиклю «а», обозначает у существительных именительный падеж
единственного числа, только вот пишется слитно. А обижаются потому, что,
во-первых, достали. Во-вторых, это для них больной вопрос, связанный с пережитой
выкорчевкой всего абхазского. Именно поэтому при бывшей власти, построив, к
примеру, торговую точку, на вывеске ляпали «амагазин», хотя есть хорошее
абхазское слово – «адукьан».
История абхазского языка трагична, как и история народа:
- У нас в отряде воюют два парня-добровольца из Турции, потомки наших
изгнанников-махаджиров: Хаджарат и Багры. Так Хаджарат влюбился в нашу
медсестру, захотел жениться. Но надо же с ней объясниться, а в его семье за годы
изгнания забыли абхазский язык, он говорит только по-турецки, только Багры
абхазский знает, он при нем переводчик. А сама девочка, хоть и абхазка, местная,
родного языка не знает. И вот представляешь себе этот свадебный прикол: сначала
Хаджарат слова своей любви по-турецки говорит Багры. Багры идет искать другую
нашу медсестру, говорит ей о влюбленном джигите по-абхазски. Та находит
красавицу и уже по-русски объясняет ей, что к чему. Видно, так доходчиво
объяснила, что та согласилась. И ее согласие тоже прошло по цепочке в обратном
порядке. Теперь Хаджарат ради нее учит русский, а она – ради него – турецкий. Но
ты не представляешь, как мне больно, что они и не собираются учить абхазский –
если не ради друг друга, то хотя бы ради своих будущих детей…
+ + +
Операция Госкомитета России по чрезвычайным ситуациям по доставке
гуманитарной помощи в блокадный шахтерский город Ткварчели шла четыре месяца.
Первый зампред ГКЧС Юрий Леонидович Воробьев говорил мне потом, что из множества
проведенных операций эта запомнилась больше всех:
- Тогда мы спасли пять тысяч человек - и вы бы видели, какие это были
несчастные люди! После я получил письмо от сухумской общины Церкви евангельских
христиан-баптистов: «Да благословит Вас Бог, да благословит Бог Россию, всех
живущих в ней, и да даст Он Вам силу и желание и впредь не оставлять нас в
беде...»
+ + +
Анатолий из Очамчиры, 54 года, закончил Московский инженерно-строительный
институт:
- Что с моей семьей - не знаю. Сам чудом уцелел: поставили к стенке, стреляли
вокруг головы, прострелили ноги. Раньше строил жилые дома, общественные здания,
после войны, если выживу, будет нужна моя профессия. А сейчас приходится только
разрушать. Вы этого не испытали, понять не можете...
+ + +
Пицундские пацаны, превратившие сувенирный магазин на территории древнего
Храма в свой детский штаб, объяснили: «А над входом мы повесим наш флаг». «Какой
«ваш» - абхазский?» - «Нет, флаг Бога - белый с красным крестом. Это нас так
один солдат научил...»
Гудаутский госпиталь. Министр здравоохранения республики Отар Владимирович
Осия печально изучает длиннющий список самого необходимого:
- Вот взгляни - ампула этого лекарства стоит 10 тысяч. А знаешь, сколько их
нужно на курс лечения только одного раненого? Тридцать четыре...
В дверях появляется Вячеслав Абухба - теперь он работает здесь хирургом:
- У нас сейчас много коллег из всего бывшего Союза трудится. Все бесплатно -
добровольцы, кто в очередном отпуске, кто «за свой счет». Из Саратова приехали
Андрей Тусеев и супруги Лепихины - Наталья и Владимир, из Нальчика - Аслан Шаов,
из Еревана - Артур Сепян. А вот, видите, в окне второго этажа: врачи чай пьют?
Это наши сибиряки из Сургута: Михаил Отроков и Николай Васильевич Иванов,
заслуженный врач РСФСР, главный хирург своего города. Хотите познакомиться?
Поднимаемся, знакомимся. Михаил наливает нам чаю.
- Вы здесь по линии Красного Креста?
- Нет, ко мне в конце июня друзья из Ткварчели приехали, я у них в доме не
раз отдыхал, - рассказывает Николай Васильевич. - Страшно слушать было, что
здесь творится! Не помочь - просто нельзя, мы решили ехать и правильно сделали.
Уладили все вопросы с администрацией и нас отпустили без проблем. Кстати, были и
еще желающие помочь.
- Нам никто не предлагал, - подхватывает Михаил, - мы добровольцы. Ведь
раньше здесь люди со всего Союза здоровье поправляли: сам я на юге впервые, но,
работая в Сургуте, постоянно в медицинских картах встречал названия абхазских
курортных городов. И вот сейчас - как будто в знакомые места приехал...
Сибиряки оперируют в одном из самых сложных отделений – реанимации: «Время
летит очень быстро, как один бесконечный день». Последнее время 90 процентов
ранений - осколочные и взрывные, пулевых практически нет:
- Ребята говорят - если бы лицом к лицу, в честном бою - не так обидно.
Ранения все нестандартные, тяжелые, причем, как говорится, не «образца сорок
первого года». С тех пор вооружение значительно усовершенствовалось - раны
большие, с поражением нескольких органов. А мы ведь вообще-то «мирные» хирурги.
- С другой стороны, - замечает Николай Иванович, - сориентировались довольно
быстро. Я работаю хирургом тридцать лет, приходилось оказывать помощь и за
пределами Сургута, вылетал на места крупных катастроф в Тарко-Сале,
Нижневартовск. Охотников в Сибири много, так что нас ни огнестрельными, ни
дробовыми, ни ножевыми ранами не удивишь. Правда, вот осколочных, действительно,
не попадалось.
- Тут на днях привезли ребенка – сильно покусан собственной собакой.
Наверное, состояние человеческого страдания, ожесточение - то, что мы иногда не
можем выразить словами - передается даже домашним животным.
По госпиталю летают стайки юных практикантов, студентов Нальчикского
мединститута. Старшие товарищи отзываются о них с уважением: «Если на практику
сюда, а не куда поспокойней приехали - значит, не случайные в нашем деле люди»:
- Один практикант на днях ассистировал нам на операции: хороший парень,
интересуется хирургией - чувствуется, что из него толк выйдет. Сейчас ведь идти
в медицину особого рвения у молодых нет - тяжелая, низкооплачиваемая работа. Но
нас жвачкой торговать не заставишь, хоть миллионы давай! Это не бизнес, а
спекуляция кругом идет, и в Сургуте и в Москве, только вам материально тяжелее
живется, у нас все-таки заработки повыше.
- Семьи не боялись вас сюда отпускать?
Михаил пожимает плечами:
- Нормально поняли - на войне как на войне. Вы правильно отметили - мы вечно
чего-то боимся. Но ведь именно мы - сами! - должны определять жизнь своей
страны. А то в российском руководстве сейчас находятся люди, которые, как
чеховский человек в футляре, всегда боятся - как бы чего не вышло. Но Россия же
имеет громадное влияние на судьбы народов нашей бывшей страны, она должна,
просто обязана помочь Абхазии: горстка народа бьется с такой махиной...
Прощаемся - врачам пора на очередную операцию. Уже за дверями Вячеслав
тихонько говорит:
- Вам они еще многое из скромности не сказали. Ведь, как и мы, работают
круглые сутки, живут прямо тут, в госпитале, Николай Васильевич своим огромным
опытом делится. Кстати, привезли с собой на 60 миллионов гуманитарной помощи -
около тонны медикаментов, перевязочный материал, инструменты – собрали подарок
сибирские коллеги. Когда такие люди приезжают, тверже веришь: справедливость -
на нашей стороне. И усталость уже не так чувствуется...
+ + +
- Знаешь, есть такой карточный пасьянс, по преданию, его придумала сама Мария
Стюарт. Он вообще-то простой, вот только складывается очень редко, и есть
поверье, что это происходит перед какими-то значительными событиями: у самой
Марии он сложился единственный раз – накануне дня ее казни. И вот 13 августа я
вечером вдруг решила его раскинуть – получилось! Я подумала – ошибка, раскинула
еще раз. Опять сложилось. Я, дурочка, обрадовалась – не иначе как замуж выйду! А
на следующий день война началась…
Мы с Макой сидим на лавочке в госпитальном дворе – надеялись спастись от
духоты ординаторской. Но и здесь полуденный воздух густой от зноя и скороговорки
кузнечиков. Несколько разномастных собак, млеющих поодаль, ленятся даже хвостом
вильнуть.
- У нас уже целый собачий приют при госпитале образовался: хозяева уезжают, а
своих дворовых псов бросают на произвол судьбы. А вот этот, Черныш, - он вообще
беженец из Шромы, прибыл вместе с ранеными на санитарной машине. Парень-шофер
рассказал: пока раненых заносили, песик забился под носилки и ни в какую
вылезать не хотел. Не было времени с ним под обстрелом возиться, да и жалко. Так
вот и спасли Божью тварь…
Идиллию нарушают протопавшие мимо нашей лавочки мужики с автоматами. Беженец
Черныш недовольно косится вслед.
- А знаешь, какой у меня был первый раненый на этой войне? Когда в Сухуме
началась стрельба, я с перепугу побежала к подруге в соседний дом. Смотрю –
дверь квартиры настежь раскрыта, в комнатах все вверх дном и тут истошный вопль:
«Сто-о-й!» И вижу: на кровати в позе роженицы лежит здоровенный окровавленный
детина с автоматом. «Опустите автомат, я врач, окажу вам помощь». Подхожу,
осматриваю: ого! - пулевое ранение прямо между ног, мошонка вдребезги! Я рву
халат подруги на бинты, спрашиваю: «Откуда ты сам?» - «Из Телави». - «Ага-а, -
думаю, - ты сюда из Телави пришел порядок наводить… Метко стреляют абхазские
воины!» Перевязала, подошла к окну – там как раз напротив стоит Первая городская
больница, кричу по-русски: «Помогите, раненый!» Никого и ничего. Понятно – там
почти одни грузины работали. Тогда я то же самое – по-грузински, я от соседей
немножко научилась. Тут, смотрю, зашевелились, выбегают с носилками, значит,
пора мне исчезать. И, пока я бежала домой, я всеми силами души молилась, чтобы
не встретить никого из знакомых! Потому что платье мое белое все в крови и
сперме, и запах совершенно недвусмысленный, попадись я кому-нибудь на глаза, уже
никогда в жизни бы не доказала, что не утратила чести! И, видно, Бог на меня
посмотрел – ни одной живой души по дороге не встретила.
Но самое интересное – на днях соседи мои сухумские эвакуировались и
рассказали, что меня недавно искал какой-то громила с ящиком тушенки. Вот ты
представляешь, как они вычисляют! А соседка по площадке, грузинка, на него
погнала: «Ты ей тушенку принес, а она фашистка, она сейчас в Гудауте, против нас
воюет!» - «Ну и пусть воюет, она доктор, она мне жизнь спасла! Тогда бери хоть
ты этот ящик – не обратно же тащить!» И ведь не постеснялась эта змея, взяла и
даже ни с кем из соседей голодных «гонораром» моим не поделилась…
А теперь я раненым, что через мои руки прошли, уже и счет потеряла – круглые
сутки работаем. И еще за маму очень беспокоюсь, она в оккупации, в селении
застряла. Я сначала представляла, как здорово будет: мы село освобождаем, а мама
меня ждет, встречает. Кто ж думал, что это все так всерьез затянется! Теперь вот
дни и ночи думаю, как бы только мне ее вызволить…
+ + +
На дверях кабинета, где живут офтальмологи Лепихины, самодельный плакатик:
«Здесь живут врачи» - и большой Глаз. Наташа чистит картошку для супчика:
- Хуже всего то, что нет микроскопа и другой необходимой аппаратуры для
микрохирургии. По сути дела, работаем топором, а ведь это все-таки глаза... Я
двадцать лет оперирую, с такими повреждениями до сих пор сталкиваться не
приходилось, но ничего, делаем, что можем. Ведь в сочинских больницах одно
содержание раненого в пять тысяч в день обходится! Так представляешь, сколько мы
с Володей денег Абхазии сэкономили?
Саратовскую больницу, где работают супруги, на два месяца закрыли на ремонт,
а тут приехал врач-абхаз, знакомый их главного: очень нужна помощь
хирургов-окулистов. Володя тут же согласился.
- Я, как узнала, сразу: «Тоже хочу!» Володя рассердился - нечего, мол, там
бабам делать! А когда поехала в аэропорт провожать, тихонько у Джамала спросила:
«Второй хирург вам не нужен?» - «Конечно, очень нужен!» И ты знаешь, за эти три
дня, пока сама не прилетела, я за мужа вся извелась, от телевизора не отходила!
А теперь - вместе, и мне спокойно.
Отпуск у супругов без содержания, да и он уже кончился. Денег здесь не
получают, спасибо, главврач саратовский - порядочный человек, рабочие дни
ставит. Зато абхазы щедро платят любовью и благодарностью, зовут и в гости в
село, и на рыбалку.
- Мы тоже здешний народ полюбили. Обидно только, что наши возможности не до
конца использовались: могли бы за это время и профилактические осмотры провести,
и консультации дать. Теперь вот уговаривают остаться насовсем. В этой больнице
раньше работал хирург - кстати, очень неплохой, я одну бабушку смотрела, он ее
десять лет назад оперировал - красиво сделано! Но он грузин, кто знает, вернется
ли. И я уже Володе говорю: «Может, правда, останемся? Ну что у нас в Саратове -
двадцать человек хирургов! А здесь на самом деле нужны будем людям...»
+ + +
Сформирован батальон старейшин (от 55 и старше) для несения внутренней службы
под командованием шестидесятилетнего Хасана Ходжаева из Грозного, отца погибшего
в Абхазии добровольца. Самый старший в батальоне - дедушка Расим из Очамчиры, 84
года: «Вообще я шофер, только один глаз у меня плохой, водить не могу, но из
автомата стрелять сумею». Воевал в Отечественную и еще в 89-м, когда были
грузино-абхазские столкновения на Галидзгинском мосту. Дочь Этери тоже
сражается: «Нет, не медсестра, а сама фронтовичка». Двадцатидвухлетний внук
Тенгиз поправляется после ранения. «А ты, дочка, замужем? А то смотри, в
невестки возьму!»
+ + +
Гудаутское кладбище. Похороны добровольца - донского казака Володи Лукашина:
- Сынок, здесь стоят абхазы, чеченцы, кабардинцы - тебя хоронит весь Кавказ.
Ты пришел, когда мы оказались в беде, погиб за нашу свободу. И если, не дай Бог,
горе посетит твою Родину, Абхазия обязательно придет на помощь...
Автор повести с казаками-добровольцами.
+ + +
Вид у меня по-прежнему «не местный», поэтому для поездок ближе к фронту
приходится накидывать пятнистую куртку, а то в штатском принимают за привидение
отдыхающей и провожают дикими взглядами.
В Новом Афоне у начмедслужбы Льва Аргун прибавилось забот. За прошедшие
месяцы с той стороны неплохо пристрелялись: многострадальную Дорогу Грешников
раздолбали вконец, снаряды ложатся уже у самых госпитальных стен.
Пришлось вскрыть знаменитые монастырские подвалы. Кладов там, увы, не
обнаружилось, зато удалось оборудовать «бункер»: операционную и палаты, где в
случае беды можно срочно разместить всех пациентов. К счастью, до этого пока не
дошло, но оперировать стали все-таки под землей - там потише.
В соседнем помещении - пункт переливания крови.
- Ну, показывайте гостье свое хозяйство. Только, чур, кровь не брать - а то
знаю я вас! - с шутливой строгостью предупреждает Лев.
Женщины в белых халатах весело смеются. Особенно старшая: маленькая,
кругленькая, задорная украинка. Когда тетя Валя потом сказала, что ей шестьдесят
четыре - я ушам своим не поверила.
В Новый Афон терапевт Валентина Николаевна Ревина переехала в 79-м - климат
для приболевшего сына полезный: «Приехала, посмотрела вокруг и почувствовала -
моя земля, мои люди. Отныне нам друг без друга никуда».
- А что такое грузинский национализм, я еще несколько лет назад поняла, когда
съездила в Тбилиси на курсы повышения квалификации. Курсы - всесоюзные, были
врачи и с Белоруссии, и из Средней Азии, и из России, а документацию нам
показывают только на грузинском языке! И когда мы возмутились, они так уж были
недовольны. Лекцию по сексологии нам читал такой пожилой, матерый красавец. И
вот он начал сокрушаться: мол, со времен царицы Тамары трудно найти чистокровных
грузин, я очень боюсь, что мой сын не найдет себе чистокровную жену... Я не
стерпела и выступила: мол, я женщина старая, в сексологии, может быть, не очень,
а вот в генетике кое-что понимаю. Есть у меня собачка с длиннющей родословной.
Решили мы ее с таким же породистым кобельком свести, нашли жениха аж в
Новороссийске. Приехали мы с ней, а из собачьего клуба интересуются: она у вас
девочка? Нет, отвечаю, согрешила раз с черным армянским кобелем - замечательные
щеночки получились! Мне в ответ: ну и забирайте ее обратно к нему - она всю свою
родословную из-за этого потеряла. Так вот, вы все так русских женщин любите, что
о грузинской чистокровности и говорить смешно! А ваша царица Тамара и вовсе
вроде нашей Катерины была - клейма ставить негде! Он весь покраснел, от злобы
затрясся - вылетел, дверью хлопнул! И как они меня там не прибили – а ведь
грозились!
Когда началась война, тетя Валя стала начальницей службы переливания крови.
Теперь все афонцы, рискнувшие остаться жить в городе, где ежедневно идет
артобстрел, у нее «под колпаком». В большой амбарной книге переписаны все
прифронтовые жители - с адресами и группами крови:
- Если для кого-нибудь из раненых нужна кровь, выезжаем прямо к донорам на
дом. Система отлажена, проблемы возникают, только если требуется редкая группа
крови. Вот Женя Бондаренко - единственная в городе с третьей группой, резус
отрицательный - молодец, опять 500 миллилитров сдала. Так и зовем себя: «вампирши»
да «кровопийцы». Коллектив у нас весь женский, дружный. Вчера был праздник, день
рождения у Маши, лаборантки, так мы дома всяких лакомств - кто что наскреб -
наготовили. И стихи ей на открытку сочинили - как в студенческие годы:
Ты - чудесный человек! Не забыть тебя вовек!
Прикоснутся твои руки - и солдаты вновь в строю.
Вот с Победою вернутся и на радостях напьются,
Нарожают нам ребят, босоногих абхазят!
Вспомним мы, как их встречали,
Как мы кровушку их брали -
Не забыть нам год войны!
Конечно, такого не забыть... Вчера ночью у нас в госпитале парень умер. Его
мать - молодая женщина, сорок с небольшим, пятеро сыновей у нее было, старшему
всего двадцать три. Так эта война уже четвертого сына отняла, остался последний,
десятилетний. И она в уме повредилась: сидит - и то закричит, то засмеется
страшно...
На всякий случай я решила проверить свою группу крови. Оказалось – вторая,
резус отрицательный.
- Ах, какая кровь редкая, королевская, - мечтательно качает головой тетя
Валя. - Жаль, что ты больше в Гудауте находишься. Но, знаешь, если не против,
оставь свой тамошний адрес: вдруг кому-то из раненых понадобится...
+ + +
В госпитальный двор заезжает министерская красная «Нива». Отар Осия знакомит:
«Это француз, доктор Морис Негрэ из международной организации «Врачи без
границ». А это корреспондент из Москвы». Морис скептически разглядывает мой
боевой наряд. Я напрягаюсь и гордо выдаю: «А ля герр ком а ля герр!». Полный
восторг.
Госпитальный шеф-повар Роза угощает нас обедом. Между делом Морис объясняет,
что его организации уже 22 года, она объединяет более тысячи врачей-добровольцев
из разных стран. Ее представители работают в 76 государствах, там, где
разразились крупные стихийные бедствия или идет война:
- Мы не получаем денег за свою работу. Меня и коллег - Рене Латаста и
Сильвена Лафрана - сюда привела солидарность, сочувствие к людям. Кстати,
согласно нашему уставу, мы абсолютно нейтральны: коммунисты, капиталисты,
мусульмане, христиане - раны у всех болят одинаково. В Гудауту приехала наша,
французская секция, в Сухуми - испанская. Работа на обеих сторонах - принцип
организации, это связано и с заботой о безопасности сотрудников.
- Но ведь существуют Международные конвенции о неприкосновенности врачей?
- На войне никогда нельзя обеспечить стопроцентную безопасность. К примеру,
чтобы избежать подозрений в шпионаже, данные о состоянии дел мы сообщаем только
в центральное бюро организации. По нашей рации мы можем беседовать с Москвой,
Ереваном или Парижем, но никогда даже не будем пробовать поговорить с Сухуми.
- Что вы можете сказать об организации медслужбы в Абхазии?
Морис уважительно качает головой:
- У работающих здесь врачей высокая квалификация и культура. Я в организации
с 79-го года, однако нигде не видел таких хороших специалистов. Отлично
организована и административная сторона, единственно, где пригодился бы наш опыт
- организация аптечных складов. Огромная проблема – ампутации, ведь многие
молодые люди стали инвалидами и это очень тяжело для них...
+ + +
Обед закончен. Морис резюмирует: «Самая лучшая кухня в Абхазии - в
новоафонском госпитале!». Французы, как известно, в этом деле толк знают, и
теперь слава повара Розы станет международной. Впрочем, она ее вполне заслужила:
готовит, как дома, с травками, пряностями - по традициям армянской кухни. Причем
зелень, фрукты, овощи Роза, как и все новоафонки, приносит с собственного
огорода.
Когда госпиталь обстреливали особенно мощно, случалось, что обед
задерживался: очень повар боится «Града». Впрочем, это действительно пострашнее
грозы, и, признается Роза, если бы не безмерно уважаемый начальник - Лев
Забетович Аргун, может, и эвакуировалась бы. Для Льва Забетовича и гостей у нее
всегда найдется «сок из монастырских подвалов» - знаменитое «черное» домашнее
вино. При этом Роза доверительно сообщает, что припасла немного и другого -
просто замечательного! - вина: «Но его - берегу до Победы...»
+ + +
- Скажите, это вы - Гелин? - московская тележурналистка Света Беклемищева -
талантливый и благородный человек - наклоняется над госпитальной койкой. - А как
вас зовут?
- Владилен, - отвечает Дед с невинным видом.
- А отчество?
- Авраамович, - еще невиннее.
Света, растерянно:
- Вы меня разыгрываете, да?
- Да нет, - ехидно улыбается Дед. - Так и есть - Владилен Авраамович.
Накануне ему ампутировали обе ноги.
На передовой его все звали «Дедом». Наверное, из-за бороды, ведь
москвичу-добровольцу Гелину - всего 55 лет. Впервые он попал в зону конфликта в
январе 1992-го, в составе правозащитной миссии, побывал на обеих сторонах,
принимал участие в освобождении пленных и заложников. Разобравшись в
происходящем, принял решение: в начале июля 1993 вступил в абхазскую армию.
Специалист по взрывчатым веществам, на фронте Дед занимался обезвреживанием мин
- успел «снять» более 100, не считая четырех авиабомб. 22 июля, отступая под
обстрелом, в темноте наскочил на пластиковую мину-ловушку.
Если на передовой слагали легенды о его храбрости, то после ранения - о
мужестве. В таком возрасте перенести несколько операций, потерять ноги и при
этом - ни слова жалобы. Попросил, чтобы из Афона его перевезли в Гудаутский
госпиталь - там легче будет консультировать уже появившихся у него учеников.
Прилетела выхаживать жена - Зоя Николаевна.
На долечивание и протезирование Деда перевезли в Москву. По его словам -
ненадолго: «Там по моей специальности еще на много лет работы хватит. Сам уже
возиться с минами не смогу, но займусь подготовкой саперов-профессионалов».
+ + +
- Вот, говорят - пуля не выбирает. На самом деле она очень даже выбирает –
именно тех, кто нес в себе лучшие черты абхаза...
Погибла санинструктор Инга Габния: у Шромы она и еще один боец укрылись в
пустом доме, забились в угол, Инга положила голову на его колени. Залетевший в
окно осколок попал девушке в висок. Парень просто обезумел, ходил, повторял:
«Она же меня собой прикрыла».
+ + +
Эльдар - азербайджанец из Карабаха. Круглый сирота, три года боевого стажа.
Утверждает, что ему семнадцать, на вид - не больше четырнадцати, хорошенький,
как картинка. Совсем по-детски неравнодушен к жвачке.
- Что значит - почему приехал? Если так рассуждать - почему другой должен
воевать, почему не я - никто бы не приехал.
- Но у тебя дома тоже война...
- Там не воюют - там торгуют!
- С местными армянами не ссоришься?
Изумленный взмах ресниц:
- Зачем ссориться? Есть плохие армяне, есть хорошие - все люди разные, мы у
Шромы с армянским батальоном вместе были - отличные ребята. А после войны хочу
здесь остаться: женюсь на абхазке, виноград разводить буду.
+ + +
- Все-таки 70 лет Союз был одним целым, делить его по живому невозможно, это
больно! И кто спрашивал сам народ - хочет ли он этого?
Советские времена здесь часто поминают добрым словом, многие добровольцы
всерьез считают, что воюют «за восстановление Союза». Да, конечно, сегодня
рвануло то, что копилось годами, именно с тех, тридцатых советских лет, но –
«войны тогда не было».
+ + +
Заведующий отделом истории средних веков Абхазского государственного музея
Ермолай Аджинджал - вылитый Хранитель музея Лебедев из фильма «Белое солнце
пустыни»: две андерсеновские «невинные души», затянутые водоворотом войны. К
счастью, в отличие от своего несчастного коллеги, Аджинджалу чудом удалось
выжить.
- Когда в Сухум вошли грузинские солдаты, во всем городе начались пожары и
грабежи. Люди так ужасно грабили! Я шел по улице, а там двое ребят выносят водку
из магазина прямо ящиками, говорят: «Возьми ящик, пригодится!» Не так мне,
наверное, надо было сказать, но я ответил: «Нет - я Бога боюсь». Пришлось от них
убегать, и я понял, что надо выбираться из города. Пешком добрался до Гумисты,
где жил один армянин, он показал брод, где можно перейти. А через несколько
дней, по заданию нашей разведки, я вернулся. Знакомые старушки мне дали очень
важный материал - про аэродром, расположение войск. Я его спрятал, извините,
сюда - за резинку - и вернулся к своим уже как настоящий разведчик. И, знаете,
такой гордый был: теперь, если даже и убьют, все-таки успел что-то полезное
сделать!
Месяца через два на Гумисте уже стояли заставы, но мне опять пришлось перейти
через фронт, потому что надо было окна в нашем музее забить. И вот тогда я начал
переправлять по знакомому броду людей, которые хотели уехать, но не имели
возможности: женщин своих отвел, некоторых наших сотрудников. Кроме нас, там и
другие пытались перейти, только не сумели, потому что гвардейцы начали их
обстреливать.
Потом мне сказали, что нужно выручить нашего сотрудника Игоря Мархолия,
который скрывался у своих русских родственников: его за книгу «Об абхазах и
Абхазии» объявили врагом грузинской нации. Отвел его, возвращался уже вечером.
За мостом две машины стояли с грузинами-гвардейцами. Кричат по-грузински: «А ну,
иди-ка сюда!» Подхожу, говорю по-русски: «Здравствуйте». Один уже по-русски
спрашивает: «Какой ты нации?» - добавил нехорошие слова. – «Что это ты ходишь
туда-сюда?» Я не мог скрыть, кто я, это же легко проверить: «Абхаз я, ребята».
Они измученные, наверное, были - ведь целый день там сидели - и на меня
озлобленные: «А, ты абхаз, это вы чеченцев привели!» В общем, начали бить сильно
палками, ногами, ножом колоть. Дождь пошел, я стал таким грязным, как обезьяна -
весь в крови и грязи. Потом потребовали документы, вытащили все бумаги и среди
них нашли письмо на английском языке, которое из Голландии пришло нашему
сотруднику, а я его взял перевести. Вот это-то письмо меня и спасло.
Спрашивают: «Что это?» Я подумал: если скажу, что по истории Абхазии, еще
хуже будет, этого они больше всего боятся. Отвечаю: «Это по работе, я завотделом
музея». Забросили меня в машину, повезли туда, где люди арестованные. Я сознание
потерял, пришел в себя, когда стали мокрым полотенцем по лицу бить и за волосы
лицом по стенке возить, как бы круг такой из крови рисовать. Рядом были две
девочки-армянки с отцом, матерью и бабушкой. И эти молодые ребята из Кутаиси так
ужасно себя вели, так к этим девчонкам приставали - вообще невозможно было! Я не
мог стоять на ногах, как тряпка лежал. Тут заходит какой-то мужчина: «Уберите
эту обезьяну, сейчас сюда Шеварднадзе может зайти!» Оттащили меня в угол, люди
загородили, но никто не зашел.
Через некоторое время меня опять заметили, лицо чуть-чуть обмыли, посадили и
этот человек говорит: «Это ты, Ермолай? Не узнаешь? Посмотри мне в глаза - это
я, Кингурадзе!» Я вспомнил: он в КГБ работал, был прикреплен ко мне, когда в
78-м у нас были волнения на национальной почве и на абхазов гонение. «А где твои
друзья?» И про одного человека спросил, которого я на днях переправил. Ну, мне,
конечно, пришлось быть немножко неискренним, отвечаю: «Не знаю». А Кингурадзе:
«Он где-то здесь скрывается, вы все в списке, вас всех повесят!»
Тут ему сообщили, что у меня английское письмо. Он взглянул: «Что здесь
написано?» Я сказал, что не успел еще перевести. Ребята, которые меня привели,
говорят: «Он же директор музея, значит, должен выступить для пропаганды по
телевидению, по радио!» (Я вообще-то не директор, но так уж они сказали).
Кингурадзе заявляет: «Я не сделаю так, чтобы твой народ плюнул тебе в лицо.
Просто скажешь там о мире, дружбе, но ты должен дать оценку деятельности
Ардзинба, сказать, что он неофашист!» И написал протокол, что я буду выступать.
Ну, тут уже, знаете, не дай Бог, лучше вообще умереть. Пистолет не достать, но я
слышал, что, если сонного порошка очень много выпьешь, навсегда уснешь. И я
начал мечтать: может, Бог поможет и кто-нибудь мне достанет такой порошок - лишь
бы не выступать! Правда, подпись мою под протоколом они взять забыли,
отвлеклись: кто-то зашел, что-то опять про Шеварднадзе сказал. Потом говорят:
«Отправьте его в больницу, приставьте к нему автоматчиков, дней через десять
синяки уйдут, и тогда выступит».
Увезли меня в больницу, а там одна абхазка работает, узнала меня, спиртом
обтерла, перевязала, укол сделала. Сказала, что у меня ребра переломаны: «Не
бойся, от этого даже не лечат - так заживет». Уснул. Наутро обход врачей, я
опух, плохо вижу. Вдруг слышу: «Ермолай, ты?» Смотрю: наш сухумский врач, Марлен
Папава, у него мать абхазка, а по отцу - грузин, мы большими друзьями были, он
интересный такой человек, философ. И я ему все рассказал.
На другой день - уже ни кашлять, ни шевельнуться не могу. Около полудня
Марлен пришел: «Ты должен уйти отсюда». – «Я даже встать не могу!» - «Еще как
встанешь! Но домой не ходи, дней двадцать прячься там, где никогда не бывал».
Перевязал еще раз, позвал женщину, мингрелку, она мне обезболивающий укол
сделала. «Ступай, а если спросят солдаты, говори, что на анализы идешь». И я на
самом деле поднялся, эта женщина - на всю жизнь ее запомню! - меня под руку
вывела и через черный ход выпустила на улицу.
Я потихоньку пошел, пошел и ушел из больницы. Неподалеку живет моя сестра
старая, уборщицей работает. Увидела, плачет: «Попался ты!» В соседней квартире
гвардейцы жили, так она меня внизу, в подвале, положила. Потом слышал, как
приходили, меня искали, а сестра: «Где он, не знаю!»
В то время и сожгли наш институт - Абхазский научно-исследовательский
институт истории, языка и литературы имени Дмитрия Гулиа - и Государственный
архив Республики Абхазия. Знаете, это даже вандализмом назвать нельзя, ведь
древние вандалы не понимали, что делают... В один и тот же день, 23 октября,
часа в три, солдаты подъехали к этим учреждениям, вошли, стреляли по книгам из
автоматов - там у нас такие книги были прекрасные, редкие! Прошлись по этажам,
соляркой везде полили и подожгли. Управляющий архивом был грузин, он тоже
пришел, кричал: «Что вы делаете, не сжигайте, это же не только абхазский, это и
грузинский архив!» Сотрудники института, музея и просто соседи бросились тушить
пламя. Почти погасили, но тут опять солдаты на какой-то бронированной машине
подъехали, привезли еще солярки, начали палить по людям, всех разогнали. И
сидели они там до двух часов ночи, пока не сгорело все до последней бумажки,
потом еще проверили, не осталось ли чего целого.
Потом в Гудауту с какой-то делегацией приезжал Джемали Гамахария. Он был не
совсем плохой человек, лектор общества «Знание», а потом стал таким ястребом! И,
встретив здесь нашего сотрудника, с которым раньше дружил, заявил: «Мы сожгли
ваш архив, потому что вы на его материалах написали антигрузинскую книгу!» Он
имел в виду «Документы свидетельствуют: 1937-1953», это сборник архивных
документов, вышел перед самой войной. Там рассказывается, как при Сталине
закрывались наши школы, меняли нашу историю, названия наших городов и селений,
как через трест «Абхазпереселенстрой» даже в разгар Великой Отечественной войны
к нам шло массовое переселение грузин, из-за которого сейчас в меньшинстве
остались абхазы в Абхазии.
Отлежавшись немножко, я перебрался домой. Скрывался у соседа, Яши Цацуа (он
грузин, женат на абхазке). Потом разыскал своего сына, инвалида второй группы,
его прятал один очень известный в городе человек, Александр Мильченко, отец его
друга. Уберег он моего мальчика. И просто каким-то чудом мы сумели вместе
перейти Гумисту.
Сначала я хотел к племяннику в Россию уехать, но передумал, потому что мне
сказали: «Ермолай, а кто же будет писать историю войны, это же тоже история
нашего народа?» Вот только без книг очень тяжело. Я в 81-м разошелся с семьей,
жил один и, кроме книг, ничего не имел. Кто-то потом мне рассказывал, что в
Сухуме несколько месяцев не было света, и мои книги сожгли - соседи на них
готовили себе кушать. Так меня только то и утешает, что книги эти все же
какую-то благородную роль выполняли.
Сколько мне лет? Без малого шестьдесят. Но, знаете, я после всего этого
почувствовал, что я очень древний человек...
+ + +
Из Чечни прибыло пополнение. Пока командиры в штабе КНК решают оргвопросы,
новобранцы, встав в круг, устроили бешеную пляску - просто от полноты жизни.
Стоя за деревом, за ними украдкой наблюдает девушка-абхазка. Обернувшись, с
тоской шепчет: «Господи, сколько огня в этих ребятах!».
+ + +
- Эта война превратила нас в станки для убийства - мы тоже начали звереть. Но
если ни один человек из грузинской интеллигенции не выступил с осуждением этой
войны - они не достойны ненависти. Такой народ достоин только жалости...
Больно читать в газете слова милого Мимино – Вахтанга Кикабидзе: «Мы их всех
уничтожим». Наверное, правда, мир перевернулся.
Руслан Барцыц рассказывал: когда национализм в Грузии при Гамсахурдиа достиг
кульминации, местные «патриоты» на автобусах выезжали из Гагры митинговать на
большое поле близ российской границы:
- Ты бы видела - это было страшно. Пошел дождь, земля превратилась в грязь,
но никто не уходит. И представляешь, девушки – такие холеные грузинские девочки!
- заходились в экстазе, падали в эту грязь, ели ее, крича: «Чеми мица! Чеми мица!»
- «Наша земля!» И знаешь, именно тогда – за несколько лет до войны - я впервые
отчетливо понял, что она будет...
И все-таки - черт поймет этих абхазов: в разгаре наступление на Сухуми, идут
активные боевые действия, а по местному телевидению объявляют довыборы в
Верховный Совет Абхазии по двум гагрским округам - вместо отозванных Тамаза
Нодарейшвили (главы коллаборационистского Совета обороны Абхазии) и еще кого-то.
По республиканскому законодательству депутаты от этих избирательных округов
должны быть грузинской национальности. «Есть у нас такие достойные люди!» - с
воодушевлением сообщает диктор. И называет кандидатов: оба - грузины.
+ + +
- Что скрывать - попадаются и среди нас наркоманы, в нашем отряде был один.
Его ранило в руку, сестра хочет сделать укол наркотика от боли, а он: «Меня не
надо, оставь ребятам, кого сильней зацепило». И ты знаешь, я его раньше сильно
не любил, но в тот момент - просто зауважал!
+ + +
Афонская «вампирша» тетя Валя Ревина как в воду глядела: срочно понадобилась
моя уникальная «вторая-отрицательная» – только в гудаутском госпитале. Я так
как-то и не спросила имени парня, у которого теперь и моя кровь. Знаю только,
что чеченец, что выжил.
+ + +
- Когда война началась, я пошла в медсестры. Но через два дня брат отыскал на
позициях, заставил уйти, чуть не побил. С ума сошла, говорит, хорошо еще, если
убьют, а если искалечат, что с тобой делать будем?! Сейчас вот работаю в
Комиссии по делам военнопленных...
За окном - проливной дождь. Столь холодного и дождливого лета в Абхазии Эсма
и не упомнит.
- В такую погоду надо лежать дома, на диване. Только не тут, в Гудауте, а
именно ДОМА, в Сухуми. Конечно, дивана своего я, наверное, уже не увижу.
Впрочем, Бог с ним, с диваном - хоть стены бы остались да потолок. Здесь
просыпаюсь ночью в пансионате - потолок чужой. А был бы свой потолок - легла бы
хоть прямо на пол и смотрела, смотрела...
- Эсма, у тебя жених есть?
- Нет. Да пока и не дай Бог, и так вся испереживалась за братьев. Ребят наших
жалко, столько ампутаций, но даже на протезах не удержишь дома - на позиции
бегают. Один мой одноклассник - он еще в детстве руку потерял - с первых дней
оттуда не уходит, автоматчик отличный. Правда, у него правая целая...
В комнате у телевизора на программу «Вести» начинают собираться люди. Женщины
- в черном, мужчины - в разномастном камуфляже. После новостей передают сюжет о
последних тенденциях моды: «Наиболее популярные цвета в этом сезоне - черный и
оттенки зеленого».
- Значит, - задумчиво произносит Эсма, - сейчас Абхазия - самая модная
страна...
+ + +
Казалось, за три года работы в российском парламенте привыкла ко всякому
политическому лицемерию. Но когда Эдуард Шеварднадзе - человек, который отдал
приказ о вводе войск в Абхазию, назначил своим министром обороны офицера,
объявившего о готовности положить жизни ста тысяч грузин ради уничтожения всех
ста тысяч абхазов, причитает на весь мир: «Эту войну нам навязали»...
По оценкам российского Генштаба, в ходе удачного наступления абхазская армия
могла бы освободить Сухум в течение еще 2-3 дней. Запаниковавший Шеварднадзе
запросил мира - как всегда, через Россию. В голове вертится хрестоматийное: «И
волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой: с волками иначе не делать
мировой, как снявши шкуру с них долой». Но под давлением Москвы 27 июля 1993
года заключается очередное трехстороннее Соглашение о прекращении огня.
Ни один из тех, с кем я разговаривала в те дни, не верил в его выполнение. Не
верила и я - через два дня после подписания Соглашения из окопов Верхней Эшеры
видела, как на той стороне Гумисты активно ремонтируются боевые укрепления.
Далее читайте:
Бройдо Анна Ильинична (авторская страница).
Абхазия
(краткая историческая справка).
Абхазы (самоназвание апсуа) автохтонное население Кавказа.
Бройдо А.И. Проявления
этнопсихологических особенностей абхазов в ходе Отечественной войны народа
Абхазии 1992 – 1993 годов. Москва 2008.
Барцыц, Р.М. Абхазский религиозный синкретизм в культовых комплексах и
современной обрядовой практике: монография / Р.М. Барцыц. – М.: Изд-во РГТЭУ,
2009. 168 с.
|
