|
|
Мусто Джихашвили
Кавказское сафари Сталина
(Воспоминания родственника Нестора
Лакобы)
КОНЕЦ ЗОЛОТОЙ ЭПОХИ
Нестор Лакоба с
друзьями-охотниками (третий справа).
Нестор два раза выезжал за границу. В
1920-1921 г.г. он три месяца находился в Турции: «Ризе,
Трапезунде и Константинополе». В Турецкую
республику
Лакоба
был командирован Кавказским бюро РКП (б) для
«обследования состояния коммунистических
организаций…».
Через два года он поедет на два месяца в
Германию, - на лечение. Нестору доверяли в Кремле,
и помимо лечения глухоты, он занимался
выполнением важных партийных поручений. В
Германии Лакоба получит письмо от Серго
Орджоникидзе: «Дорогой Нестор! Я все таки уехал.
Прошу тебя послать через т. Неймана 16 млн. 500 тыс.
марок по адресу (дается Берлинский адрес, прим.
М.Д.). Тов. Нейману я уже говорил об этом. Жму руку
твой Серго. P.S. Не скучай, через два дня буду
обратно…».
Орджоникидзе,Буденый, Пятаков,
Лакоба.
Речь шла о партийных средствах,
отпускаемых на поддержку Коммунистической
партии Германии…
«29.11.26 г. Дорогой Нестор! Шлю тебе, Сарие и
твоему разбойнику братс-кий привет. Как живешь,
как твои дела?…Едет к тебе Молотов, он здорово
ус-тал…Я пока мало занимаюсь «архиерейскими»
делами, больше думаю нас-чет нашего советского
аппарата. Пить и стрелять можешь сколько хочешь,
ЦКК теперь в наших руках… Крепко, крепко целую
тебя! Привет всем ребятам. При-вет от Зины Сарие,
тебе, Рауфчику. Жму руку твой Серго…».
Серго Орджоникидзе пошел на повышение,
он уже председатель Централь-ного комитета ВКП
(б) и одновременно заместитель председателя СНК
СССР. Вот почему «пить и стрелять можешь сколько
хочешь…». И тон его писем к Нестору не меняется
(изменилась разве что орфография – в лучшую
сторо-ну). Те же многочисленные приветы - членам
семьи и «ребятам».
Кому лучше, нежели Серго знать, какой
Нестор заядлый охотник, как он ценит хорошее
застолье. Сколько раз он и Лакоба оказывались
вместе в одной компании, когда-то случайно, потом
всегда предварительно договорившись. Сколько
раз стреляли вместе медведей, кабанов, серн, уток
и вальдшнепов. Поэтому «пить и стрелять можешь
сколько хочешь…», – вовсе не обязательное
сня-тие всех ограничений в силу того, что в любом
случае защитят, оправдают. Не один Серго хотел
видеть Нестора таким, каким он был всегда, а может
быть и более раскрепощенным, легким на подъем,
веселым. С кем-то можно бы-ло пойти по грибы, а
Нестор был незаменим во время изнурительной
охоты в горах, рыбалки и настоящего абхазского
застолья. Но мало кто из тогдашних руководителей
не мечтал о «снятии всех ограничений».
Нестор остался таким же, как и раньше. И
он оценил прекрасный намек сиятельного друга.
Серго поймет это из ответного письма
председателя СНК Аб-хазии: «Прежде, чем взяться
за настоящее письмо, я размышлял о том –
держа-ться мне «Вы» или же «ты». Пришел к
следующему выводу: если принять во внимание
существующие отношения между нами, а также и мою
«само-уверенность», мне следует держаться «ты»…
О приезде т. Молотова мне сообщили в Тифлисе
шифровкой, и сейчас же распорядился об его
устройст-ве. Но ему не повезло…».
Что же произошло тогда в Абхазии?
«В Доме отдыха твоего имени (в Сухуми,
прим. М.Д.) со светом в то время, по причине
недостаточности воды на электростанции, дело
обстояло неваж-но», - объяснил Лакоба невезение
Молотова.
Кто-то из отдыхающих («черт его дери!»)
уверил Молотова, что проблему с электричеством
решат не ранее, чем через месяц. И он укатил в
Гагры.
«Ездил в Гагры к Молотову. Просил его
поехать в Сухум или Афон…», - продолжает Лакоба.
Молотов отказался…
«Мне ничего не оставалось, как
согласиться с этим положением, затаив в ду-ше
«месть», хоть на 1-2 дня выманить т. Молотова на
охоту или в Су-хум и по пути «испортить» мост.
Если происходящая абхазская партконферен-ция
или еще какое-другое непредвиденное
обстоятельство не помешают, то я выполню свою
«месть». Этим мне удастся несколько загладить
нашу неуда-чу, а также доказать Молотову, что
чрезмерная его скромность не всегда годи-тся».
Супруга этого «скромного» Молотова
подарила Сарие автомобиль. В те годы и мужчина за
рулем был большой редкостью, так что каждый выезд
Сарие со-провождался толпой любопытных. У
Нестора была своя машина – внушитель-ный черный
«Линкольн». Как и подобало председателю Совета
народных ко-миссаров. Но сам он за руль не
садился. Телохранитель Нестора одновремен-но
выполнял обязанности водителя.
Два года после бракосочетания у Нестора
и Сарие не было детей, и когда в 22-ом родился
мальчик, Нестор был вне себя от радости. В то
время я учился в лицее, в Турции. По традиции,
многие батумские мусульманские семьи
от-правляли детей в эту страну на учебу, тем более
что граница была прозрачной. Когда, в 25-ом я
вернулся на родину, Сарие и Нестор взяли меня к
себе. Так я и поселился в их большом, красивом
доме с высокой мраморной лестницей.
Все братья Сарие получили хорошее
образование. Не отставали от них и сестры: Назие
училась в Сухумском субтропическом институте, а
Сарие - в Московском институте легкой
промышленности.
У Рауфа была гувернантка - настоящая
француженка. А в младенчестве и
кормилица-абхазка. Сарие помогала по хозяйству
домработница Маруся, которая приехала в
«хлебную» Абхазию из голодной Украины. Каждый
член семьи располагал отдельной комнатой, были
свои комнаты и у гувернантки с Марусей. По сути,
семья Нестора стояла на той социальной ступени,
которую до революции занимали дворяне и частные
предприниматели.
Не было у Нестора только своей псарни. Но
эту «нишу» занимал прекрасный английский сеттер
по кличке Леко. Ему повезло, он не дожил до
тридцать седьмого года…
…И кто только не приезжал к Нестору!
Нестор Лакоба за штурвалом самолета.
«Дорогой тов. Лакоба! Могилевский и
Атарбегов тебе наверное уже сообщили о том, что
т. т. Дзержинский, Ягода* и др. едут в гости к тебе
на два месяца… Крепко жму… руку, твой Серго».
«Дорогой тов. Лакоба! Тов. Рыков с семьей
едет к тебе в гости…Крепко жму руку, твой Серго».
В 1933 году у нас, в Сухуми, целый месяц жил
будущий президент ГДР Виль-гельм Пик. Лично мне
поручили сопровождать его во время прогулок по
городу, и он называл меня «закадычным другом». Но
теплый прием в семье Нестора был им вскоре забыт.
Или же этому забвению способствовал Сталин.
Вильгельм Пик не откликнется на смерть Нестора
даже телеграммой соболезнования. Значительно
позже, когда Вильгельм Пик стал президентом ГДР,
я понял, что без воли Сталина невозможно было
сделать политическую карьеру в так называемом
соцлагере.
Но лауреат Нобелевской премии, автор
романа «Тесные врата» и книги «Возв-ращение из
СССР» Андре Жид* не забыл прислать телеграмму. Он
тоже по-бывал в Сухуми, но в отличие от Вильгельма
Пика, не был марионеткой Сталина…
Все знали, что Нестор и сам жил неплохо, и
другим давал жить. В Абхазии времен Лакоба едва
ли вообще имели место репрессии против «классово
чуж-дых элементов».
«…Ошибка тов. Лакоба состоит в том, что
он…несмотря на свой старый большевистский опыт,
сбивается иногда в своей работе на политику
опоры на все слои абхазского населения…», - писал
Сталин в письме от 19 октября 1929 года по итогам
работы в Абхазии комиссии Цетлина.
Тогда вождь поддержал Нестора, тогда ему
был нужен Нестор: «Я считаю, что комиссия т.
Цетлина… допустила ряд непозволительных ошибок,
которые должны быть исправлены (слишком
доверчивое отношение к некоторым, не
заслуживающим никакого доверия, источникам
обвинения т. Лакобы…) и «Ошибка Абхазского
обкома состоит в том, что он…по сути дела,
сочувствует установке на немедленное снятие т.
Лакобы, …полагая, что последнего может заменить
тов. Алания ( бывший член Национального совета в
момент, когда тов. Лакоба дрался в рядах
большевиков против меньшевистской своры)…».
Но вспомнят ли «все слои абхазского
населения» своего демократичного руководителя,
когда он уйдет в небытие? В день похорон 31 декабря
1936 года улицы были заполнены народом, более
пятнадцати тысяч человек пришли проститься с
телом Лакоба. Но когда Нестора объявят «врагом
народа» и начнутся репрессии против его
соратников, членов семьи и родственников, вряд ли
кто-нибудь выскажет протест и мало кто
осмелиться поздороваться с еще не арестованными
членами семьи председателя СНК.
Как-то раз я зашел в парикмахерскую,
которая находилась возле Красного моста.**
Приблизительно в середине февраля тридцать
седьмого. Приметив знакомого мастера, я занял к
нему очередь, и вышел на улицу покурить или
купить газету. Но когда пришло мое время
постригаться, парикмахер позвал не меня, а
другого клиента. Я подумал, что он ошибся, и,
опережая «конкурента», направился к креслу, но
цирюльник, повернувшись ко мне спиной, очень
громко и отчетливо заявил: «Членов семьи «врага
народа» не обслуживаю!». Я стоял как оплеванный,
к тому же взоры клиентов и парикмахеров были
обращены на меня, и это угнетало не меньше
оскорбительных слов цирюльника.
Другой случай произошел на пляже, в июне
тридцать седьмого года. Я лежал, зарывшись в
теплый розовый песок, скрыв лицо от палящих лучей
под влажным платком. А мой приятель, турок Лютфи,
плавал вдоль берега, явно в поисках симпатичных
девушек. И вдруг я услышал свистки. И крики:
«Молодой человек, молодой человек!». Сорвав с
лица платок и приподнявшись на локтях, я
посмотрел по сторонам и увидел двоих мужчин,
идущих в мою сторону. Один из них, наверное, мой
ровесник, был одет в летнюю милицейскую форму. В
другом субъекте я сразу же узнал директора пляжа.
Некоторое время он работал про-рабом у моего
брата, Хэмди, - на строительстве Сухумской ГЭС. Но
был уволен за какое-то жульничество.
Подойдя ко мне, милиционер приказал:
«Сейчас же одевайся и следуй за нами!».
«В чем дело?», - забеспокоился я. Мне и в
голову не могло прийти, что они пристают по
пустяшному вопросу.
«Здесь, рядом, загорают девушки. Они
пожаловались, что ты бросал в них кам-ни и обзывал
матерными словами!».
«Нет, нет …я этого не делал!». И
обращаясь к директору пляжа, спросил: «Разве Вы
меня не узнаете. Ведь Вам известно, что я не
способен на такие пос-тупки!».
Директор пляжа решил воздействовать на
окружающих. Он мечтал отомс-тить Хэмди и для этой
цели я был как нельзя кстати. А заодно он мог
продемонстрировать публике свою
верноподданническую позицию: «Это ничего не
значит, - кричал он, - вот весь Советский народ
знал Нестора Лакоба как честного человека, а что
получилось?!».
Но тут подошли девушки, которые
пожаловались милиционеру на хулигана и сообщили,
что это не я. По всему было видно, что молодой
милиционер еще не успел надышаться отравленным
воздухом НКВД. Он похлопал меня по плечу, как
старого приятеля, и пошел искать истинных
виновников происшествия. А директор пляжа, явно
раздосадованный тем, что не смог меня задержать и
хотя бы оштрафовать, резко повернулся, что-то
пробурчал и отправился в свою конторку. Видимо он
специально и давно следил за мной, иначе как бы он
узнал меня под платком, да еще среди стольких
отдыхающих.
За несколько месяцев до эпизода на пляже
меня исключили из комсомола. Да плевать мне было
на комсомол, честное слово, плевать. Только перед
изг-нанием они меня хорошенько помучили. Сначала
я был вызван в горком этой говённой организации,
где долговязый и прыщавый инструктор внушал мне,
что Нестор Лакоба «враг народа». Что напрасно я
хожу по разным инстанци-ям в поисках работы, и
особенно к председателю СНК Алексею Агрба.* «Он
никак не может простить Нестору свое изгнание из
Абхазии», - понизив го-лос, объявил инструктор.
Конечно, он хотел сказать, что Агрба ни в коем
случае не поможет никому из нас, потому что мы –
члены семьи «врага наро-да». Но вместо этого
инструктор вдруг встал на мою сторону: «Вот что,
Мус-то! На днях в доме учителя пройдет
комсомольская конференция. Ты будешь ее
участником. Пусть городской актив убедиться, что
ты не имеешь никакого отношения к убеждениям
Нестора Лакоба. В конце концов, если сын за отца
не отвечает, то почему шурин должен
расплачиваться за зятя». Он немного подумал,
потом добавил: «Появление на конференции
восстановит твой пре-стиж в глазах
общественности и тогда гораздо легче будет
устроиться на работу».
Нестор Лакоба на своем
"линкольне"
Я отправился на конференцию. В проходной
протянул пригласительный билет, врученный мне
долговязым инструктором горкома комсомола.
Прошел за-хламленным коридором в неярко
освещенный зал. Сел в задних рядах, хотя в прежние
времена никогда этого не делал. Видимо, мы,
будущие отщепенцы, уже чувствовали свое место –
на задворках жизни…на нижних нарах. Пока
из-бирали «рабочий» президиум, а затем и почетный
президиум во главе с «Ве-ликим Сталиным и его
верным соратником Берия», я шарил глазами по залу
в поисках инструктора. Было много знакомых,
кто-то, как мне показалось, кив-нул головой в знак
приветствия. Однако ни в одном из них я не узнал
прыща-вого комсомольского чиновника. Потом на
трибуну поднялся докладчик и на-чал славить
партию, комсомол, Сталина, политбюро, а в конце
выступления клеймить позором «врагов народа».
Разумеется, речь шла не только о бывшем
председателе реввоенсовета Эшба, но и о моем зяте
– Несторе Лакоба. Я съежи-лся, как это делают
дети, когда их ругают за всякие шалости. Мне
хотелось провалиться сквозь землю, ведь я
чувствовал на себе любопытные и осужда-ющие
взгляды делегатов проклятой конференции. Да и в
президиуме меня зап-риметили и стали звать:
«Джих-оглы! Пересядьте, пожалуйста, поближе к
трибуне! Вот сюда, на первый ряд. Пусть все
участники конференции смогут вас увидеть». Это
говорил сам председатель. И когда я, шатаясь, как
пьяный, по-шел к указанному месту, он прогремел,
обращаясь к залу: «Здесь находится шурин Нестора
Лакоба! Он с малых лет воспитывался в
семье…бывшего пре-дседателя СНК, он должен
прекрасно знать моральный облик этого
троцки-ста!». Председатель глотнул воды из
граненого стакана и продолжил: «Как он попал
сюда, мне не известно (председатель врал, он сам, в
качестве главного чиновника горкома комсомола,
подписывал все приглашения, а инструктор только
вручал их), но если он хочет остаться в наших
рядах, пусть поднимется на трибуну и
чистосердечно расскажет все, что знает о своем
коварном и подлом зяте».
Призыв председателя был моментально
подхвачен залом. Казалось, меня здесь ненавидят
не меньше, чем Лакоба или Троцкого. Со всех сторон
послышались крики: «Пусть расскажет нам о своих
грешках!», «Раскошеливайся, ублюдок «врага
народа!», «Нечего с ним цацкаться!». Я еще не
открывал рта – ни в пользу Нестора, ни против
него, а эти люди уже видели меня врагом партии и
страны. Я встал с места, сделал несколько шагов к
трибуне. И зал затих. Я не поднялся на трибуну, а
остановился напротив и не поворачиваясь к залу,
еле слышно промолвил: «Мне нечего рассказывать!».
«Как, как? Говори громче, ты что
стесняешься, что ли?», - подбадривали меня из
президиума.
«Мне нечего сообщить», - сказал я уже
довольно громко.
«Тогда… в таком случае пусть покинет
зал. Вон из зала. Во-о-о-о-он!».
Не знаю, кто это кричал, может быть,
председатель или его заместитель, или рядовые
участники гнусного собрания. Но имело ли это
значение?! У меня забрали комсомольский билет,
меня разжаловали в беспартийного; и пусть в душе
я плевал на ленинский комсомол, изгнание из него
грозило огромными, максимальными
неприятностями…
Однажды, во внутренней тюрьме НКВД
Сухуми, меня отвели к парикмахеру. Удрученный
горем, я едва ли обращал внимание на лица людей, и
поэтому не узнал в подстригающем меня человеке
парикмахера Наума, который еще недавно
обслуживал всю мужскую половину нашей семьи.
Зато Наум узнал меня. Улучшив момент (и
надзиратели иногда отворачиваются или
отвлекаются), он положил мне в карман немного
денег и две пачки папирос, и прошептал: « Мусто, ни
в чем не признавайся!». Но таких случаев было
крайне мало.
Кажется, Виктор Платонович Некрасов
сказал, что самым большим преступлением
советского режима является чудовищное
разделение людей…
Нестор Лакоба отдыхает
Вернуться к оглавлению
Мусто Джихашвили. Кавказское сафари Сталина. Батуми - Москва. 2003.
Далее читайте:
Лакоба Нестор
Владимирович (1893-1936), председатель совнаркома Абхазской
ССР.
Исторические лица Абхазии (биографический справочник).
Абхазия
(краткая историческая справка).
Абхазы (самоназвание апсуа) автохтонное население Кавказа.
|
