Бронзовый век делится на три периода — ранний, средний и поздний.

Ранняя ступень бронзовой культуры непосредственно следует за энеолитическим временем и начинается, как отмечалось, с момента изобретения горячего литья металлов, т. е. с появления металлургии.

[65]

На территории Закавказья, и в частности Грузии, имелись благоприятные условия для возникновения и развития металлургической техники. Этому способствовали, с одной стороны, наличие залежей цветных металлов на Кавказе, а с другой — оживленные связи со странами Ближнего Востока, на что указывают формы и стилистические особенности некоторых наиболее ранних медных и бронзовых изделий 1.

Памятники раннего бронзового века на территории Абхазии были обнаружены в дольменах. Дольмены — своеобразные погребальные сооружения, состоящие обычно из нескольких огромных каменных глыб, поставленных вертикально и перекрытых массивной горизонтальной плитой.

В период бронзового и раннежелезного веков дольмены были широко распространены в Азии, Африке и Европе. Весьма характерно тяготение всех районов распространения дольменов к приморским областям. Они обычно отсутствуют во внутренних частях материка, безразлично горных, предгорных или равнинных.

Не касаясь весьма сложного и еще не решенного в науке вопроса о происхождении дольменов вообще, перейдем к характеристике дольменов Кавказа и главным образом Абхазии.

До начала XX в. дольмены были известны лишь на территории Северного Кавказа  2. О наличии их в Западной Грузии большинство ученых высказывалось отрицательно на том основании, что местное население не имело о дольменах никакого представления  3. Однако было высказано и другое предположение, что дольмены в Абхазии могут быть обнаружены  4, что впоследствии и подтвердилось.

Первые дольмены в Абхазии были найдены в Сухумском районе, близ с. Азанта  5. Затем они были обнаружены в селениях Эшера, Ачандара и Отхара, а позднее — на Псху, у перевала Доу, в с. Кульперхва, Шрома (Михайловское), Хоби и в других местах. Есть также сведе-

----

1. Джапаридзе, Ранний этап, стр. 55—56; Куфтин, Материалы, стр. 264.
2. Фелицын, Западно-Кавказские дольмены.
3. Уварова, Несколько дополнительных сведений, стр. 175.
4. Миллер, Разведки, стр. 83.
5. Стражев. К Азантскому дольмену.

[66]

ния о наличии их и в Очамчирском районе — близ Бедиа и Отара 6.

Не все известные абхазские дольмены были подвергнуты систематическому исследованию. Более или менее обстоятельно изучена только эшерская группа, состоящая из 15 сооружений.

По своей конструкции исследованные абхазские дольмены принадлежат к наиболее распространенному на Западном Кавказе типу, представляющему собой четырехугольный каменный ящик трапециевидной формы, каждая сторона которого, а также крыша и часто дно составляют отдельную монолитную плиту, передняя вертикальная плита имеет небольшое круглое или овальное отверстие 7.

Самым высоким в Абхазии является азантский дольмен № 1, достигающий 2,6 м высоты, а самым вытянутым — эшерский дольмен № 1, имеющий длину 3,64 м.

О массивности дольменных плит можно судить по тому, что некоторые из них достигали весьма значительного веса, превышающего 50 т. По своим размерам абхазские дольмены являются самыми крупными на Кавказе.

При общем типе эшерских дольменов в них тем не менее замечаются некоторые различия как в величине, так и в тщательности постройки. Кроме того, одно сооружение отличается от остальных по своей ориентировке. Оно обращено передней стороной, т. е. плитой с отверстием, на юго-запад, в то время как другие направлены фаса дом почти точно на юго-восток.

По вопросу о времени постройки абхазских дольменов большинство исследователей сходится на том, что они возводились с конца III и в течение первой половины II тысячелетия до н. э. После этого такие погребальные сооружения больше не сооружались, но старые еще долго, вплоть до античного времени, употребляли для захоронения покойников.

По мнению О. М. Джапаридзе, время постройки дольменов было более продолжительным и, по-видимому, целиком охватывало периоды ранней и средней бронзы.

-------

6. Соловьев, Погребения, стр. 71—72; см. также карту распространения дольменов на Северо-Западном Кавказе, составленную Л. И. Лавровым и дополненную Л. Н. Соловьевым (Труды АИЯЛИ, т. XXXI, стр. 110—111).
7. Лавров, Дольмены, стр. 102.

[67]

Рис. VII. Дольмен

Обследованные им два эшерских дольмена отличались более архаическим инвентарем, чем ранее известные. Эти дольмены О. Джапаридзе относит к начальной ступени раннебронзового периода и датирует 2400—2200 гг. до н. э. Дольмены, содержащие следующий слой, он относит к 2200—1800 гг. до н. э.—к поздней ступени раннебронзового периода. Наконец, третий строительный слой дольменов Абхазии—к средне-бронзовому периоду, доходя хронологически до середины II тысячелетия до н.э. 8.

Вопрос о происхождении абхазских, как и вообще западно-кавказских, дольменов не может считаться окончательно решенным. На этот счет в научной литературе высказывались различные предположения. А. С. Уваров считал, что дольмены были возведены на Западном Кавказе пришлым из Азии народом 9. Л. Н. Соловьев полагает, что идея постройки их проникла на Северо-Западный Кавказ из Сирии и Палестины, минуя области, расположенные южнее, т. е. морским путем 10. По мнению Л. И. Лаврова, «появление дольменов на Кавказе нельзя объяснить иначе, как следствием дальних морских  экспедиций кавказских народов на рубеже неолита и раннеметаллической эпохи» 11. Некоторые авторы настаи-

----

8. Джапаридзе, К истории грузинских племен, стр. 238—239.
9. Уваров, Мегалитические памятники, стр. 274.
10. Соловьев, Новый памятник, стр. 157.
11. Лавров, Дольмены, стр. 107.

[68]

вают на местном происхождении кавказских дольменов. Так, чешский ученый Б. Грозный считал, что они возникли в Закавказье и отсюда распространились в Сирию и Палестину  12. Б. Б. Пиотровский, наоборот, допускает возможность заимствования дольменов как погребальных сооружений из соседних стран, но отвергает миграцию «культуры дольменов» на том основании, что «предметы, найденные в кавказских дольменах, отражают хорошо известную аборигенную культуру медного века Кавказа»  13. Такой же в основном точки зрения придерживается О. М. Джапаридзе, который вместе с тем считает возможным, что родиной дольменов, имеющих в передней части отверстие, был именно Кавказ 14.

Таким образом, взгляды исследователей по вопросу о происхождении этих погребальных сооружений различны, и лишь дальнейшее изучение может пролить на него определенный свет.

Эшерские дольмены начала раннебронзовой эпохи по технике строительства и погребальному инвентарю довольно близки друг к другу. Они отличаются от более поздних своими меньшими размерами, более примитивным характером построек и содержащихся в них предметов. Несмотря на то что в этих дольменах было похоронено довольно большое число покойников, погребальный инвентарь в них весьма беден и состоит в основном из глиняной посуды. Металлических изделий оказалось очень мало — кинжальный клинок, наконечник стрелы, овальные височные кольца и др. Интерес представляет также редкая находка кремневых наконечников стрел с выемчатым основанием  15.

Металлические изделия из ранних дольменов сделаны преимущественно из меди. Б. А. Куфтин по этому поводу пишет: «Строители дольменов находились еще в самом начале бронзового периода и не только не знали железа, но и бронзовый сплав им не был еще знаком; так, по данным химического анализа, орудия, найденные в дольменах, сделаны из чистой меди и содержат олова лишь около полпроцента, что может объясниться скорее всего не

-----

12. Грозный, Доисторические судьбы, стр. 29.
13. Пиотровский, Поселения, стр. 182.
14. Джапаридзе, К истории грузинских племен, стр. 216.
15. Там же, стр. 221—224, 229.

[69]

сознательной присадкой, а просто составом медной руды» 16.

Дольмены последующего периода крупнее, более тщательно построены, их погребальный инвентарь значительно богаче, чем в ранних дольменах.

В составе инвентаря обращают на себя внимание медные вислообушные топоры характерной формы, медные втульчатые крюки, один из которых трехзубый, треугольное копьевидное лезвие ножа, медный вислообушный топор, бронзовые бусы и др., но керамический инвентарь почти не меняется.

-----

16. Куфтин, Материалы, стр. 312.

 [70]

Социально-экономическая характеристика населения Абхазии раннебронзового периода не может быть всесторонней и детальной из-за отсутствия достаточного количества материалов, которые представлены главным образом небогатым погребальным инвентарем ранних дольменных захоронений.

О развитии земледелия и скотоводства в период ран-ней бронзы можно получить представление лишь на основе некоторых косвенных данных, позволяющих считать, что эти отрасли хозяйства в ту эпоху несомненно поднимаются на более высокую ступень  17.

Возможно, что значительное распространение получила тогда подсечная система земледелия, практиковавшаяся на расчищенных от леса пашнях. При рубке леса главную роль играл труд мужчин, что способствовало выдвижению его на руководящее место в земледельческом труде, в котором раньше безраздельно хозяйничала женщина. В тот период, по-видимому, уже стали применять примитивную соху. Была заложена основа плужного земледелия, в котором ведущая роль полностью перешла к мужчине.

Выдвижению мужчины в общественной жизни способствовало и дальнейшее развитие скотоводства. Скот использовался теперь не только в качестве источника мясной и молочной пищи, но и в качестве тягловой силы в земледелии. Можно допустить, что в тот период уже практиковали унавоживание пашен с целью повышения плодородия. Таким образом, скотоводство тесно связывается с земледелием.

-----

16. Куфтин, Материалы, стр. 312.
17. Джапаридзе, К истории грузинских племен, стр. 106.

 [70]

В эту эпоху значительно повышается роль мелкого рогатого скота — развивается овцеводство и козоводство. Скотоводческое хозяйство постепенно начинает принимать отгонный характер, и в связи с этим начинают осваиваться высокогорные альпийские пастбища.

Можно полагать, что именно в тот период определенная часть населения отделилась от земледелия и стала заниматься преимущественно скотоводством, хотя пока полностью не оторвалась от земледельческой базы.

Дальнейшему повышению общественной роли мужчины содействовало также развитие металлургии. Техника обработки металлов достигла достаточно высокого уровня. Анализ обнаруженных в Абхазии изделий того периода показывает, что они изготовлялись из чистой меди, в которой содержалось от 2 до 5% мышьяка. Была создана довольно сложная техника литья. Вполне допустимо, что изготовление металлических изделий уже выделилось в самостоятельную ремесленную отрасль внутри общины.

По мнению О. Джапаридзе и др., в Западной Грузии в период ранней бронзы особого развития достигает металлургия. Надо полагать, что именно в это время складывается в верховьях р. Квирилы мощный очаг металлургического производства  18. Строители абхазских дольменов несомненно были связаны с этим очагом, о чем свидетельствует, во-первых, большое сходство металлического инвентаря дольменов с изделиями из других раскопок этого района (Сачхерский курган и др.).

Отмеченные выше экономические моменты (появление плужного земледелия, развитие скотоводства, возникновение металлургии) окончательно привели к установлению руководящей роли мужчины в общественной жизни, обусловили переход к патриархальной стадии в развитии первобытнообщинного строя. Энгельс писал: «...«более кроткий» пастух, кичась своим богатством, выдвинулся на первое место, а женщину оттеснил на второе» 19.

Основной общественно-хозяйственной единицей становится большая патриархальная семейная община, пришедшая на смену матриархальной парной семье. Во гла-

-----

18. Там же, стр. 262—266.
19. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 162.

 [71]

ве новой общественной организации становится родоначальник-патриарх.

Развитие первобытной техники привело к возникновению «парцеллярного труда как источника частного присвоения» 20. Поэтому с установлением патриархальных отношений в первобытнообщинном строе появляется первая брешь в виде элементов индивидуальной собственности и накопления богатств в руках верхушки патриархальной общины. Энгельс пишет по этому поводу: «...богатства, поскольку они однажды перешли в частное владение отдельных семей и быстро возрастали, нанесли сильный удар обществу, основанному на парном браке и на материнском роде»  21. В результате «материнское право уступило место отцовскому; возникающее частное богатство пробило этим свою первую брешь в родовом строе»  22. Следовательно, патриархальная родовая община в целом явилась социальной формой разложения первобытнообщинного строя.

На Кавказе эпоха патриархата начинается с конца III тысячелетия до н. э.23 . Установление этих отношений в Абхазии совпадает с периодом постройки ранних дольменов, о чем, в частности, свидетельствует наличие в их инвентаре чисто мужских орудий — топоров, наконечников копий и стрел, кинжальных клинков и др. Вместе с тем в социальных отношениях и в быту сохранялись еще сильные пережитки матриархата.

Характер дольменных погребений и их инвентаря позволяет в известной степени определить уровень развития социальных отношений того периода. По мнению первого исследователя эшерских дольменов М. М. Иващенко, «погребения в дольменах были коллективными, причем в дольмен погребались члены одного рода»  24. Б. А. Куфтин считал, что «каждый дольмен надо рассматривать как семейно-родовую гробницу, воздвигаемую представителями отдельных родовых единиц, входящих в состав более крупного объединения». Вместе с тем он подчеркивал, что «крупный размер и совершенство работы отдельных дольменов придется отнести за счет более бо-

-----

20. К. Маркс, Черновые наброски, стр. 695.
21. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 58.
22. Там же, стр. 100.
23. Крупнов, Древняя история и культура Кабарды, стр. 74.
24. Иващенко, Исследование, стр. 49.

[72]

гатого и влиятельного рода, может быть выделившегося уже в особую родовую аристократию»  25. Л. И. Лавров, исходя из того факта, что подавляющее большинство рас-копанных дольменов содержало не более трех погребений, приходит к выводу, что «дольмены были не родовыми, а семейными усыпальницами» 26. Он высказывает предположение, что в эпоху строительства дольменов на Западном Кавказе род как хозяйственная единица уже уступил первенство семье, имевшей свой собственный дольмен. Однако связи между отдельными семьями, принадлежавшими к одному роду, оставались еще весьма крепкими. На это прежде всего указывают частые случаи преднамеренного расположения нескольких дольменов в одну ровную линию. Именно подобные группы дольменов (как это, например, имеет место в Эшера), а не отдельные сооружения следует рассматривать как родовые кладбища 27.

Несмотря на явно намечавшиеся зачатки имущественного расслоения, раннепатриархальное общество представляло собой пока еще сплоченную родовую организацию. Б. А. Куфтин справедливо указывал на то, что «количество труда для установки одного такого дольмена требовалось огромное, и поскольку общество в ту пору дольменных могил могло быть только бесклассовым, надо предполагать существование крепкой коллективной сплоченности, нисколько еще не поколебленной»  28. Л. И. Лавров также отмечает, что «постройка дольмена вряд ли была под силу отдельной семье. Для этого нужны были усилия большого коллектива, каким для того времени мог быть именно род» 29.

В рассматриваемый период значительно более широкий характер, чем в предшествующую эпоху, принимают межплеменные и межобщинные связи обитателей Абхазии. Памятники дольменной культуры Абхазии носят отпечаток несомненной общности с культурой соседних районов Закавказья и Северного Кавказа. «Весь наличный материал говорит о какой-то общности культурного развития древнейших насельников центральной зоны Север-

-----

25. Куфтин, Материалы, стр. 267.
26. Лавров, Дольмены, стр. 108.
27. Там же, стр. 105.
28. Куфтин, Материалы, стр. 267.
26. Лавров, Дольмены, стр. 109.

 [73]

ного Кавказа и племен Предкавказья, Южного Кавказа и особенно Западной Грузии. Причем эта общность проявлялась еще с энеолита и эпохи ранней бронзы» 30.

В этой связи укажем в первую очередь на факт широкого распространения погребений дольменного типа на территории всего Северо-Западного Кавказа, причем из всех известных на Кавказе дольменов самыми древними считаются абхазские 31. Отсюда делается вывод, что «обнаружение древнейшего слоя в дольменах Абхазии указывает не только на раннюю дату их сооружения, но и на основной район, из которого, очевидно, получила распространение дольменная культура на Кубани»  32. Много общего наблюдается и в погребальном инвентаре дольменов Абхазии и соседних областей Северного Кавказа.

Конкретные связи строителей абхазских дольменов развиваются и в юго-восточном направлении, в частности с культурными очагами ближайших районов Западной Грузии. В этом отношении большой интерес представляют синхронные раннему слою абхазских дольменов курганные погребения Сачхерского района. Памятники, обнаруженные в этих курганах, близко соответствуют дольменному инвентарю, хотя само строительство дольменов туда не заходит  33. Характерными в этом отношении являются серповидные вислообушные топоры с круглым отверстием для рукоятки. По типу они вполне совпадают стопорами из Сачхере. Характерно и полное совпадение копьевидных кованых клинков с плоским, слегка расширяющимся к концу стержнем для рукоятки. Укажем также на сходство таких предметов, как трапециевидное и плоское тесло, полукруглое долото и др. Все это явно указывает на определенное культурное единство между населением Абхазии и Сачхерского района в раннебронзовую эпоху.

Такое же совпадение можно констатировать и с синхронными материалами некоторых центральных районов Северного Кавказа. Так, упомянутые выше серповидные вислообушные топоры находят значительную аналогию

-----

30. Крупнов, Материалы, стр. 70.
31. Джапаридзе, К истории грузинских племен, стр. 239.
32. Крупнов, Древняя история и культура Кабарды, стр. 74.
33. Куфтин, Материалы, стр. 316.

[74]

среди топоров Северной Осетии из могильников Фаскау и Кумбулты  34.

Указанное выше сходство культурных форм свидетельствует, возможно, и об этническом родстве населения этих районов Кавказа.

-----

34. Там же, стр. 279.

[75]

Переходя к вопросу о культуре раннепатриархального общества на территории Абхазии, остановимся прежде всего на способе постройки и архитектуре местных дольменов. Как указывает Л. Н. Соловьев, «в строительстве дольменов, в выработке их формы и деталей должны были найти свое отражение и общая идея культа, и содержание похоронного обряда, и уровень производительных сил, в какой-то мере и социальная культура исчезнувшего общества» 35.

Выбрав подходящий исходный материал, древние каменотесы наносили на нем контур будущей плиты и по этой линии зубилом делали ряд ямок, в которые забивали деревянные клинья. Затем мастер брал молот и по очереди наносил быстрые удары по всем клиньям, добиваясь этим отделения плиты. Далее, пользуясь долотами и другими инструментами, плите придавали нужную форму и, наконец, стачивали при помощи крупнозернистых брусков из песчаника. Таким же образом выбивались и обрабатывались отверстия в передней стенке. Не отличался от этого и способ выделывания больших тяжелых пробок для затыкания отверстий. К сожалению, орудия постройки дольменов, медные или каменные, до сих пор не обнаружены.

К месту постройки вырубленные плиты доставлялись волоком большим числом людей с помощью рабочего скота, а также примитивных технических приспособлений — катков, рычагов и т. п.

Дольмены обычно устанавливались на склонах горы, причем фасадная часть с круглым отверстием была обращена вниз по склону к реке или морю. Одной из причин этого, возможно, было стремление оградить отверстие дольмена от деллювиальных наносов, наступавших с поверхности горы. На расчищенной земляной площадке вырывали канавки, а в других случаях на поверхности специально положенной большой плиты, иногда со-

-----

34. Там же, стр. 279.
35. Соловьев, Погребения, стр. 72.

[75]

ставной, вырубали плоские желоба — пазы для установки стенок дольмена, представлявших собой всегда цельные плиты. Сначала ставили боковые стенки, которые временно укрепляли каменными подпорками или земляной насыпью. После этого переднюю и заднюю стенки вставляли в пазы, сделанные в нижней половой плите и в боковых стенках. Затем у задней части дольмена делали насыпь, по которой втаскивали на место тяжелую крышу. Заранее вырубленные на крыше пазы позволяли ей плотно сесть на тщательно обработанные верхние ребра плит-стенок. Эта была труднейшая операция, так как покровная плита была самой тяжелой.

Крыша дольмена всегда поката от фасада вниз. Боковые стены и крыша выступают вперед, образуя как бы козырек над фасадной стенкой. Возможно, это вызывалось соображениями культа, но не исключено, что такая деталь также имела целью оградить отверстие дольмена от наносов с горы. Боковые стенки некоторых дольменов для большей устойчивости сооружения подпирались каменными монолитами.

Переходя к характеристике инвентаря дольменов, остановимся прежде всего на металлических изделиях. Два топора, извлеченных из IV эшерского дольмена, принадлежат к одному типу узких вислообушных топоров, имеющих вытянутую, несколько серповидно изогнутую форму с узким поперечным лезвием и сильно опущенной вниз обушной частью с круглым отверстием для рукоятки; длина одного топора 18 см, ширина лезвия 4,5 см, длина другого топора 16 см и ширина лезвия 4 см 36.

Здесь же найдены медные кинжальные клинки. Самый крупный из них имеет длину 20 см (со стержнем) и наибольшую ширину 6 см. Клинок имеет плоское листовидное лезвие с характерным утолщением по средней оси, подчеркнутым двумя продольными легкими желобами по его сторонам. Последняя особенность заметно выражена на двух других клинках меньшего размера, возможно наконечниках копий, в 13,5 см и 12,5 см длины, где ясно видно, что эти желобки являются результатом специальной проковки.

Наиболее характерными предметами погребального инвентаря ранних дольменов можно считать медные

-----

36. Куфтин, Материалы, стр. 278.

[76]

крючья с полыми втулками для насадки их на древко. Назначение их не вполне ясно. По мнению Б. А. Куфтина, эти крючья по своей форме напоминают до сих пор бытующие у абхазов железные крючки для вынимания горячего мяса из котла, употребляемые особенно во время общественных праздников 37.

Наиболее простым из этих крючков является найденный в дольмене II. Он имеет кованый четырехгранный заостренный стержень и прокованную, свернутую в трубку втулку, в которой пробиты два отверстия для закрепления втулки на рукоятке. Длина всего крюка в выпрямленном виде — около 18 см, а в согнутом — 13 см. Близок к нему по форме крюк из IV дольмена, но отличается совершенно иным изготовлением втулки, которая сделана не ковкой, а путем отливки по утрачиваемой восковой модели в глиняной форме. Поверхность втулки по краю и вдоль четырех ее сторон украшена шнурованными рельефными кантами, между которыми размещены зигзаги в форме змеек. Длина крюка в изогнутом виде 18 см, в выпрямленном — около 23 см, длина втулки — 10 см. Наиболее интересен третий блок. Он представляет собой большую трехзубую крючкообразную вилку на полой втулке, украшенной шнуровым орнаментом, который наложен сплошными продольными рядами. Отливка и здесь, как видно, осуществлялась по утрачиваемой форме. Восковая модель с обеих сторон украшалась, по-видимому, натуральным плетеным шнурком, который сгорал при первом обжиге глиняной формы.

Определенного интереса заслуживает дольменная керамическая посуда. Она представлена в основном миниатюрными сосудиками, имевшими, как полагает Б. А. Куфтин, погребально-культовое назначение. По-видимому, эта керамика должна была имитировать образцы крупных сосудов, которые по каким-то соображениям избегали класть в дольмены 38.

Поэтому на основании погребальных сосудиков трудно судить о характере бытовой керамики того периода. Как показывает анализ дольменной посуды, она изготовлялась примитивным ручным способом налепки глиняных жгутов на первоначально вылепленное донышко в

-----

37. Там же, стр. 280.
38. Там же, стр. 295.

[77]

виде диска. После этого стенки слегка выравнивались и зачищались горизонтально и вкось деревянной лопаточкой с рубчиками на конце. Видимо, ребром этой лопатки наносился примитивный орнамент в форме косых зубчиков по самому краю сосуда. Б. А. Куфтин, несомненно, прав, когда он считает возможным «выделить эту керамику в особый тип, являющийся не столько архаическим по существу, сколько технически примитивным, что отчасти может объясниться особым не бытовым, а погребальным характером этой посуды» 39.

Из употреблявшихся в ту эпоху украшений следует отметить бусы, найденные в дольменах ранней группы. В дольмене II оказались бусы очень небольших размеров, обычно укороченной, реже удлиненной цилиндрической формы, принадлежащие трем различным видам: короткоцилиндрические бусы из глиняной желтовато-кирпичной пасты, узкоцилиндрические бусы из голубоватой пасты и цилиндрические, наиболее крупные, из голубовато-серого твердого минерала. Сердоликовых и бронзовых бус в этом дольмене не найдено, но в дольмене IV было обнаружено несколько металлических бусинок. В одном из дольменов той эпохи найдены медные височные кольца овальной формы 40.

Археологические материалы дают нам ценные сведения о религиозных верованиях той эпохи. Укажем прежде всего на широкое распространение культа мертвых, в основе которого лежали те же анимистические представления. Сами дольменные сооружения представляли собой, по мысли строителей, жилище умершего. Материал и размеры были рассчитаны на вечность. «Тщательная выработка пазов для пригонки стенок дольмена, притертые пробки, употребление для стенок целых плит, все это обеспечивало герметичность сооружения. Едва ли можно сомневаться, что летучим, трудно уловимым содержимым дольменов, по понятиям их строителей, были души погребенных в них покойников. Огромные затраты физического труда, изобретательности и накопление технических знаний в глазах современников этого строительства получали свое оправдание, если цель была достигнута: души умерших членов семьи и ее прародителей оставались под опекой живущих и в свою оче-

----

39. Там же, стр. 296.
40. Джапаридзе, К истории грузинских племен, стр. 229.

[78]

редь должны были оказывать покровительство этим живущим во всех предприятиях. В этом суть первобытной религии анимизма, которая и породила на высоких стадиях своего развития эти удивительные памятники» 41.

Однако не совсем ясен вопрос об обряде захоронения покойников и о способе их помещения в дольмен. Так, М. М. Иващенко предполагал, что покойников помещали по углам дольмена в сидячем или полулежачем положении, с ногами, вытянутыми по диагонали к середине дольмена 42. Такого же мнения придерживается и Л. И. Лавров. Он считает, что покойников протаскивали через отверстие и прислоняли спиной к стене, придавая им сидячее положение 43. Б. А. Куфтин предложил два варианта: или дольмены представляли собой так называемые оссуарии, куда помещались только декарнированные (освобожденные от мяса) кости покойников (для вторичных погребений), или «при постройке дольмена могли быть захороненными один или несколько покойников в сидячем положении. В дальнейшем же новыми вкладами разрушалось расположение костей первых погребений». Однако Б. Куфтин констатирует, что подтвердить это предположение раскопками не удалось. «Единственное, что можно было видеть, — это сосредоточение погребального инвентаря главным образом по углам дольменов, хотя отдельные предметы заходили и в центральные части камеры»  44.

Некоторые исследователи (Л. Соловьев, О. Джапаридзе) обратили внимание на то обстоятельство, что в дольмен попадали не все кости человеческого скелета. В них находят обычно лишь черепа и длинные кости конечностей. Отсюда Л. Н. Соловьев делает вывод, что «предположения о наличии в абхазских дольменах погребений в сидячем положении ничем не обосновывается... Через круглые отверстия эшерских дольменов вносился не труп покойника, а лишь разрозненные его кости, только в редких случаях сохранившие анатомическую связь по причине неполного разложения трупа. Первичные погребения совершались где-то в другом месте и являлись только подготовкой к окончательному захоронению. Та-

-----

41. Соловьев, Погребения, стр. 74.
42. Иващенко, Исследование, стр. 29.
43. Лавров, Дольмены, стр. 106—107.
44. Куфтин, Материалы, стр. 274 —275.

[79]

ким образом, из двух вариантов, предложенных Б. А. Куфтиным, надо принять второй, признающий в абхазских дольменах подобие оссуария» 45.

Однако захоронения в дольменах не были единственным погребальным обрядом на территории Абхазии того периода. В 1933 г. в Гагре была обнаружена небольшая карстовая пещера, в которой были найдены стоявшие на полу горшки баночной формы, содержащие отдельные человеческие кости, причем каждый горшок был прикрыт человеческим черепом. По характеру изготовления сосудов их можно отнести к началу бронзовой эпохи. К этому же периоду относятся захоронения в некоторых других пещерах. Так, в Каманском гроте, в слое Д, обнаружено вторичное захоронение костей, с которыми найдены также различные мелкие предметы — медные, бронзовые, сердоликовые бусинки и пр., типичные для эпохи ранней бронзы Абхазии.

Таким образом, в погребальных обрядах, применявшихся на территории Абхазии с конца III тысячелетия до н. э., полного тождества не было; здесь различаются три основных варианта погребения: дольменные, пещерные и кувшинные. Но все эти способы захоронения были вариантами одного погребального обряда, обусловленного единым религиозным мировоззрением этого общества. Наиболее важной, общей чертой этого обряда было применение вторичного, окончательного захоронения, которому подвергались очищенные от мяса кости умершего.

Особый интерес представляет вопрос о причинах повторных захоронений после декарнации костей. Такой обычай был известен у многих народов. Например, по понятиям древнеиранской религии (маздеизма) земля считалась священной и захоронение в ней покойника должно было вызвать ее «осквернение». Возможно, какое-либо аналогичное представление лежало и в основе заупокойного культа строителей дольменов. Однако, по более поздним данным, относящимся к античному времени, вторичному погребению подвергали только мужчин, в то время как женщин хоронили в грунтовых ямах. Так, очевидно, обстояло дело и в дольменную эпоху, когда, судя по инвентарю, в дольмены помещали только мужчин (остеологические остатки в этом аспекте, к сожалению, не

-----

45. Соловьев, Погребения, стр. 79-90.

[80]

изучены). Надо полагать, что подобный обычай возникает в патриархальную эпоху как одно из проявлений особого положения в обществе мужчины-родоначальника. Более точный ответ на поставленный вопрос могут дать лишь дальнейшие изыскания.

Важной составной частью погребального обряда было помещение рядом с костями покойника погребального инвентаря. Л. И. Лавров полагает, что покойников хоронили в дольмене в одежде, от которой сохранились только металлические и каменные украшения. Вместе с ними погребали их оружие (стрелы, копья, ножи, топоры и др.), некоторые орудия труда и глиняные сосуды с пищей  46. Однако если признать правильным, что в дольменах, как и оссуариях, хоронили лишь кости умерших, то одежда, украшения, предметы вооружения, составлявшие принадлежность одежды, помещались туда в качестве сопроводительного погребального инвентаря. Этот инвентарь дополнялся позднейшими приношениями, которые просовывали через отверстие.

Помимо обычных бытовых предметов, которые, по представлениям того времени, должны были служить умершему в «потусторонней жизни», в дольмен помещались предметы, имевшие специально культовое назначение. К таковым, в частности, относится дольменная керамика, которая имитировала подлинные предметы. Б. А. Куфтин считает возможным поставить это явление в связь со вторичным обрядом погребения, «когда в дольмены клались только освобожденные от мяса кости покойника, уже настолько оторванные от окружающей жизни, что для них казалось достаточным оставлять питание в этой полусимволической форме, особенно при нередко наблюдаемом у первобытных племен представлении об очень малых размерах главной души» 47.

К числу культовых предметов Б. А. Куфтин относит и обнаруженные в дольменах втульчатые крючья. Воз-можно, пишет он, что помещение их в могилу связано с каким-либо представлением о странствованиях души покойника, которая, нуждаясь в пище, могла достать ее только при помощи подобной вилки  48. 

----

46. Лавров, Дольмены, стр. 106.
47. Куфтин, Материалы, стр. 295.
48. Там же, стр. 281.

[81]

Культовое назначение, по-видимому, имели и миниатюрные клиночки в виде совершенно тонких и плоских медных пластинок, которые имитировали ножи.

Таким образом, раннебронзовая эпоха представляет собой важную веху в истории первобытного общества. Вместе с нею первобытнообщинный строй вступает в заключительную стадию своего развития. В этот период были заложены основы тех социально-экономических явлений, которые затем привели к окончательному разложению общественного строя, основанного на общинной собственности на орудия и средства производства. Данный процесс происходил на следующем этапе развития патриархально-родового строя.

[82]

Период средней бронзы на территории Грузии падает приблизительно на XVII—XIII вв. до н. э. Он характеризуется сравнительно быстрым развитием общества и многими новыми явлениями в технике, хозяйстве и социальных отношениях.

Именно в этот период на территории Кавказа отчетливо начинают намечаться отдельные локальные варианты культурных общностей. В частности, на территории Грузии складываются два родственных друг другу культурных очага — западногрузинский и восточногрузинский  49.

Территория современной Абхазии по культурному облику памятников той эпохи полностью должна быть включена в западногрузинский культурный очаг, к которому примыкают также некоторые смежные районы Северного Кавказа.

Следует отметить, что материальная культура Западной Грузии, в частности Абхазии, эпохи средней бронзы изучена пока недостаточно. Одним из основных памятников данной эпохи в Абхазии является тот погребальный инвентарь эшерских дольменов, который относится к среднебронзовому веку. Этот инвентарь во многом перекликается с памятниками могильника той же эпохи, обнаруженного близ с. Брили в Раче. Таковыми, например,

-----

49. Археология Грузии, стр. 107—108, 156.

[82]

являются листовидные кинжальные клинки, некоторые трубчатообушные топоры, ряд скульптурных произведений (бараньи головки, «рогатые» птички) и пр. 50.

-----

50. Там же, стр. 116.

[83]

Гораздо богаче представлен в Абхазии следующий этап развития бронзовой металлургии — памятники поздней бронзы. Эта своеобразная и яркая археологическая культура известна в научной литературе под названием «колхидской», или, в более широком смысле, «колхидско-кобанской» культуры. Эта культура была распространена в основном на территории Западной Грузии и нагорных районов центральной части Северного Кавказа. Датируется она концом II тысячелетия — VII в. до н. э.

По побережью Черного моря памятники этой культуры (в частности бронзовые топоры) распространены от Сочи на севере до г. Орду (Турция) на Юге 51. Отдельные памятники колхидской культуры обнаружены и в Восточной Грузии, вплоть до Мцхета, а также в районе Военно-Грузинской дороги (Казбеги и др.).

Впервые памятники этой культуры, в частности оригинальные секирообразные топоры, были обнаружены в 1869 г. в Северной Осетии, близ аула Кобан. Поэтому данная культура в течение длительного времени именовалась «кобанской» культурой. Однако впоследствии, когда большое количество ее памятников и, что особенно важно, формы для изготовления ее важнейших предметов (например, топоры) были найдены в различных пунктах Западной Грузии, то многие ученые (М. М. Иващенко, С. Н. Джанашиа, И. И. Мещанинов, Б. А. Куфтин, А. Л. Лукин и др.) стали придерживаться того взгляда, что эта культура как по месту своего первоначального возникновения, так и по основному территориальному распространению является западногрузинской, или колхидской (от географического названия Колхида, как именовали Западную Грузию древние авторы).

Однако дальнейшее изучение памятников этой культуры как на территории Западной Грузии, так и на Северном Кавказе показало, что при наличии ряда общих черт кобанская и колхидская культуры все-таки отличаются

-----

50. Там же, стр. 116.
51. Там же, стр. 133.

[83]

друг от друга. В частности, среди памятников колхидской культуры встречаются и такие предметы, которые совершенно чужды кобанской культуре. К таковым в первую очередь относятся земледельческие орудия: мотыги, серпы, топоры-цалди и др. Специфические орудия встречаются и среди памятников кобанской культуры, которые не характерны для Колхиды. Различия отмечаются в керамике, в некоторых украшениях, способах погребания покойников и пр. 52.

В силу указанных обстоятельств ряд современных исследователей (Е. И. Крупнов, О. М. Джапаридзе и др.) полагает, что несмотря на общие черты и несомненное, родство колхидских и кобанских памятников, они тем не менее представляют собой две самостоятельные культуры, хотя и тесно связанные друг с другом. В то же время сторонники культурного единства колхидского и кобанского комплексов считают, что имеющееся несходства между ними может указывать лишь «на крупные территориальные расхождения хозяйственных типов в разных географических районах» 53.

Однако, по мнению некоторых исследователей, этот важный вопрос пока не может быть решен окончательно. Так, Г. Ф. Гобеджишвили пишет: «Вопрос о взаимоотношении колхидской и кобанской культур еще подлежит исследованию, и сказать что-либо определенное пока что не удается. Но совершенно ясно, что в позднебронзовую эпоху между культурами, распространенными в Западном Закавказье и Центральном Кавказе, с самого начала. существовали очень тесные взаимоотношения, которые сыграли весьма важную роль в их становлении» 54.

Следует отметить, что в тот период на территории Северо-Западного Кавказа была распространена так называемая прикубанская культура, очень близкая смежным колхидской и кобанской культурам.

Весьма важным моментом является то обстоятельство, что рассматриваемые культурные очаги на обоих склонах Кавказа в известной степени генетически восходят к местным культурам среднебронзовой эпохи. В частности, Прототипами некоторых колхидско-кобанских топоров

-----

52. Там же, стр. 130; Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 80.
53. Куфтин, Материалы, стр. 212.
54. Археология Грузии, стр. 130.

[84]

могут быть признаны архаичные топоры, обнаруженные в 1935 г. в с. Пиленково (ныне Гантиади) в Абхазии 55.

После первоначального открытия памятников кобанской культуры многие исследователи полагали, что подобные памятники не имели распространения на черноморском побережье Кавказа и, в частности, в Абхазии. Так, в 1889 г. В. Сизов утверждал, что «характерные формы бронзовой культуры Осетии кобанского типа не проникли в приморскую область» 56. Однако уже в дореволюционное время в научной литературе (Н. Альбов, П. Уварова) появились сообщения о находках на территории Абхазии отдельных бронзовых предметов, а этнограф А. Миллер, побывавший здесь в 1907 г., опубликовал в своем отчете снимок бронзового топорика, виденного им в сел. Ачандара (Гудаутский район), который, по определению М. Иващенко, несомненно принадлежал к кобанскому типу.

Начиная с конца 20-х годов раскопки памятников бронзового века на территории Абхазии стали принимать систематический характер. Первым важным открытием такого рода явились материалы, обнаруженные в с. Приморское (ныне Санапиро) в 1925 г. и опубликованные В. И. Стражевым 57. Эти предметы имели большое сходство с памятниками кобанского могильника и являлись «первым несомненным свидетельством широкого распространения и развития этой культуры по Восточному Причерноморью» 58.

В 1929 г. в пос. Аагста (Гудаутский район) во время земляных работ было обнаружено погребение бронзовой эпохи, которое явилось «первым случаем нахождения в Абхазии комплекса могильного инвентаря, свидетельствовавшего бесспорно о наличии древних могильников в крае» 59. Аагстинское погребение было обследовано А. Л. Лукиным и опубликовано в одной из его работ 60.

В 1930 г. М. М. Иващенко обследовал несколько погребений, случайно обнаруженных в с. Нижняя Эшера 61.

-----

55. Куфтин, Материалы, стр. 220.
56. Сизов, Восточное побережье, стр. 173.
57. Стражев, Бронзовая культура.
58. Куфтин, Материалы, стр. 133.
59. Трапш, Памятники, стр. 8.
60. Лукин, Материалы.
61. Иващенко, Исследования.

 [85]

В 1935 г. были обнаружены ценные клады с инвентарем колхидско-кобанского типа в Пицунде и Гагре. Богатый клад был обнаружен также в с. Бомборы Гудаутского района 62.

Весьма ценные находки памятников бронзовой куль-туры колхидского типа в Абхазии сделаны в 40—50-х годах в с. Куланурхва Гудаутского района (М. М. Трапш) и в окрестностях Сухуми (М. М. Трапш, А. Н. Калаидадзе) — на горе Гуадиху, пос. Красный Маяк, на Сухумской горе. Планомерные археологические раскопки, проведенные в этих районах, значительно обогатили наши представления о развитом бронзовом веке на территории Абхазии.

Памятники колхидской культуры, обнаруженные в Абхазии, представлены главным образом кладами и мо-гильниками. Следов поселений той эпохи пока не обнаружено. Из абхазских кладов наиболее крупными являются: гапрский, пицундский, сухумский и лыхнинский. Во всех этих кладах представлены почти одни топоры, преимущественно хозяйственного назначения. Могильники бронзового периода обнаружены в селениях Эшера, Санапиро, Мгудзырхва, Бомбора, Куланурхва и т. д. В этих могильниках раскопано большое количество разнообразных бронзовых изделий — преимущественно оружия и украшений  63.

Наиболее характерными памятниками колхидско-кобанского культурного круга являются продолговатый секирообразный боевой и рабочий топоры (рис. VIII). Древнейшие прототипы этого топора обнаружены в Западной Грузии, главным образом в Абхазии — в Пицунде, Гагре, Гантиади и т. д. 64 Здесь же, в с. Тагелони, были найдены древние формы для изготовления их. Это говорит о том, что территория Абхазии является одним из районов, в которых несомненно происходило формирование рассматриваемой культуры.

Колхидские топоры при всем своем единообразии подразделяются на отдельные типовые варианты. П. Уварова различала шесть типов. В последнее время О. М. Джапаридзе предложил новую классификацию, положив в ее основу богатейшие коллекции бронзовых

-----

62. Лукин, Материалы.
63. Очерки, стр. 12—13.
64. Археология Грузии, стр. 133.

[86]

Рис. VIII. Топоры Колхидского типа (Гудаутский район)

топоров как Северного Кавказа, так и Закавказья. Вместо ранее принятых шести типов О. Джапаридзе выделил три и два подтипа. Он же попытался определить районы наибольшего распространения каждого типа.

Касаясь вопроса о назначении колхидско-кобанских топоров, О. М. Джапаридзе пишет: «В основном колхидский топор являлся боевым оружием, хотя встречаются и такие экземпляры, у которых лезвие не отточено и вообще нет следов употребления. Возможно, они употреблялись не для практических целей. Примечательно, что эти экземпляры особенно богато орнаментированы, и, быть может, мы не ошибемся, если сочтем их парадными или ритуальными предметами. Обязательно надо отметить, что во всех типах колхидского топора, кроме III типа, встречаются более грубые массивные экземпляры, на которых особенно заметны следы употребления. Такие топоры, очевидно, употреблялись в домашнем обиходе, а не в качестве боевых» 65.

-----                                      

65. Джапаридзе, Бронзовые топоры, стр. 289.

[87]

Рукоятки топоров делались обычно из дерева, но в Абхазии обнаружены отдельные топоры, которые были насажены на бронзовую ручку (например, в Эшера). Некоторые экземпляры имели деревянные ручки, но они были обвиты бронзовой спиралью (с. Куланурхва).

Большинство топоров, обнаруженных в Абхазии, относятся к типу «б» и «г» узаровской классификации (например, в Куланурхвинском могильнике). По классификации О. Джапаридзе эти топоры относятся к типам I и II 66.

Одним из характерных предметов колхидского инвентаря являются бронзовые кинжальчики разнообразных типов. В Абхазии чаще всего встречаются узкоушковые равномерноуточенные желобистые клинки 67. Весьма характерен бронзовый кинжал с «антенной» рукоятью 68. К предметам вооружения следует отнести также наконечники копий. Из них в Абхазии наибольшее распространение получили копья с коротким и широкоперым наконечником и длинными втулками 69.

Из других бронзовых предметов, относящихся к колхидской культуре, следует указать на пояса, пряжки, фибулы (дугообразные булавки), прямые булавки, различные браслеты, кольца и др.

В большом количестве в погребальном инвентаре колхидско-кобанского периода представлены также фрагменты керамической посуды.

В колхидской культуре рассматриваемого периода намечается несколько локальных вариантов. Наиболее характерными являются чорохский, рача-лечхумский и абхазский. Каждый из них имел, по-видимому, свой производственный очаг 70.

Из перечисленных вариантов сравнительно лучше исследован пока абхазский. В результате его изучения устанавливается, что в Абхазии эпохи поздней бронзы «существовал своеобразный локальный вариант колхидской культуры. Наряду с общими характерными чертами колхидской культуры здесь выделяется также целый ряд

-----

66. Трапш, Памятники, стр. 29 и сл.

67. Археология Грузии, стр. 134.

68. Куфтин, Материалы, стр. 148, 158.

69. Археология Грузии, стр. 135.

70. Там же, стр. 142.

[88]

специфических форм как в оружии, так и, преимущественно, в украшениях» 71.

Одной из характерных особенностей бронзовой культуры в Абхазии является полное отсутствие здесь таких земледельческих орудий, как мотыги, серпы, цалди 72 и др., которые в большом количестве встречаются на территории Мегрелии и особенно в Чорохском районе. Почти не встречаются в Абхазии бронзовые топоры III типа. Характерны для края некоторые типы наконечников копий. Большими особенностями отличаются найденные в Абхазии различные предметы украшения — узкие пояса с изображением животных на пряжках, биконические бусы, полые налокотные кольца, конические колоколообразные бляхи и др. 73.

-----

71. Там же, стр. 144.

72. Удлиненный топор с крюком в конце лезвия.

73. Археология Грузии, стр. 144—146.

[89]

В период расцвета колхидской бронзы в Западной Грузии происходит быстрое проникновение в местное хозяйство разного рода изделий из железа. Колхидская культура, так же как и кобанская, «характеризует собой закат бронзового века... и зарю новой великой эпохи железа» 74.

Первыми памятниками этой эпохи в Абхазии и на Северном Кавказе являются некоторые бронзовые изделия (в частности, поясные бляхи), инкрустированные железом, которое, следовательно, появляется вначале в качестве драгоценного металла. Эти изделия хронологически относятся к рубежу XIV — XIII вв. до н. э.

Однако начало непрерывного развития железной металлургии, которое знаменует собой зарю железного века на данной территории, относится к XI столетию до н. э. 75. Это происходит после того, как становится известным способ получения губчатого железа в открытых горнах из железной руды, добытой в залежах.

Эпоха широкого освоения железа на территории Грузии хронологически подразделяется на три ступени: первая ступень датируется концом II тысячелетия— IX в. до н. э. К этому времени, в частности, относятся, железные изделия (наконечники копий и др.), обнаруженные в одном из кувшинных погребений в Эшера. На

-----

74. Крупнов, Древняя история, и культура Кабарды, стр. 112.
75. Абрамишвили, К вопросу об освоении железа, стр. 375.

[89]

этой ступени уже широко известна термическая обработка железа и его закалка. На данном этапе железные орудия часто повторяли формы предшествующих бронзовых орудий. Вторая ступень относится к VIII — первой половине VII в. до н. э. На этой ступени значительно улучшается качество железных изделий, и повторение форм бронзовых прототипов имеет место уже редко. Этим периодом датируются различные железные изделия из ряда погребений позднеколхидского времени в Абхазии (Куланурхва, Красный Маяк, Сухумская гора, Гуад-иху и др.). Третья ступень датируется VII—VI вв. до н. э. На этой ступени железо уже окончательно вытесняет из употребления бронзу. В VI в. до н. э. в Грузии происходит полное освоение железа 76.

Металлургия железа на Кавказе, и в частности в Абхазии, имеет глубокие местные корни, о чем в первую очередь свидетельствует воспроизводство в железе ряда бронзовых орудий предшествующего времени. А. Л. Лукин по этому поводу пишет: «Преемственность металлургических производственных традиций III этапа (позднеколхидского. — 3. А.), сказывающегося в ранних железных изделиях Абхазии, свидетельствует об ав- тохтонности освоения железа мастерами местных общин, носителями названных традиций, непрерывно вырабатывавшихся в течение длительного предшествующего времени»  77.

Указывая на местные корни металлургии железа, нельзя вместе с тем отрицать проникновение на Кавказ железных изделий и соответствующих производственных навыков из культурных центров Передней Азии, «более правильно будет допустить сосуществование обоих явлений: занос некоторых типов железных изделий извне и воспроизводство в железе местных типов бронзовых изделий предшествующей эпохи» 78. Однако превалировал, по-видимому, автохтонный процесс, как это видно хотя бы по материалам брильского могильника  79. 

------

76. Там же, стр. 378—379. Следует, однако, отметить, что в Западной Грузии, как видно, культура железа утвердилась несколько позднее, чем в Восточной Грузии (см. Археология Грузии, стр. 212—213.
77. Лукин, Эшерская находка, стр. 94.
78. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 325.
79. Археология Грузии, стр. 192.

[90]

В VIII—VII вв железные изделии получают в Абхазии широкое применение (рис. IX). Уже в куланурхвинском могильнике позднеколхидского времени было обнаружено немало железных предметов. Среди них железные топоры типа секиры-молотка с проушиной овальной формы, которые по некоторым характерным чертам могут быть отнесены к колхидскому типу «б» по уваровской классификации. Такого же типа железный топор был обнаружен при раскопках красномаякского могильника в Сухуми  80. Топоры типа цалди, которые также берут начало от бронзовых прообразов, были найдены при раскопках на Сухумской горе  81. Ножи различных форм (серповидные, с прямой или изогнутой спинкой) в значительном количестве были обнаружены и в некрополях Сухуми. Кинжал с заостренным концом, наконечники копий с листовидным пером и другие предметы встречаются при раскопках как в Абхазии, так и в .других районах Западной Грузии 82 (рис. X).

Рис. IX. Железный инвентарь из погребения на горе Гуад-иху (Сухуми):
1 — топор-молоток; 2 — втульчатый наконечник копья

Таким образом, к концу первой половины I тысячелетия до н. э. железная металлургия прочно входит в

------

80. Трапш, Памятники, стр. 40—41.
81. Каландадзе, Археологические памятники, стр. 42—44.
82. Трапш, Памятники, стр. 43—47.

[91]

Рис. X. Железный инвентарь из раскопок в окрестностях Сухуми:

1 — топор; 2 — наконечник копья; 3 — серповидный нож:
4 — нож-«кинжал»; 5 —топор с четырехгранным молотковидным обухом

материальный быт обитателей Абхазии. Это обстоятельство имело огромное значение для дальнейшего исторического развития местного населения. Как указывал Ф. Энгельс, железо—«важнейший из всех видов сырья,

[92]

игравших революционную роль в истории... Железо сделало возможным полеводство на более крупных площадях... Дало ремесленнику орудия такой твердости и остроты, которым не мог противостоять ни один камень, ни один из других, известных тогда металлов» 83.

----

83. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 163.

[93]

В рассматриваемый период ведущую роль в хозяйственной жизни населения Абхазии играло скотоводство. Среди абхазских бронзовых памятников совершенно не встречаются земледельческие орудия (мотыга, серп и др.), которые были характерны для центральных и южных районов Колхиды. «Трудно пока сказать, чем было вызвано это обстоятельство, но возможно, что одну из причин составляла известная особенность хозяйства. Как видно, в этом районе основной отраслью хозяйства было пока еще скотоводство. Основанием для этого может послужить и то обстоятельство, что здесь сравнительно часто встречаются изображения животных и порой преимущественно на таких вещах, которые характерны для собственно абхазского варианта колхидской культуры (например, конусовидные украшения)» 84.

Вместе с тем обнаруженные в некоторых поселениях Абхазии времени колхидской бронзы (Красный Маяк, древние слои Гуад-иху и др.) каменные мотыги указывают на наличие земледелия. Но примитивный характер этих орудий сам по себе свидетельствует о второстепенной его роли на данной территории.

Уже во II тысячелетии до н. э. на Кавказе постепенно складывается тот тип скотоводства, который известен под названием отгонного, «кошевого» или «яйлажного», в основных чертах сохранившегося до наших дней 85. Он возник из простого пастушеского занятия скотоводством в результате значительного увеличения количества мелкого рогатого скота (в основном овец), для которого уже не хватало пастбищ вблизи основных поселений.

Характеризуя систему яйлажного скотоводства, Е. И. Крупное пишет: «Отгон стад на пастбищные участки (летом в горы на альпийские луга, а зимой в степи) носит

----

84. Археология Грузии, стр. 145.
85. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 307.

[93]

исключительно сезонный характер, осуществляется сравнительно небольшим числом пастухов (чабанов) и совершенно не вовлекает всю массу населения, которое живет оседло в горах или на равнине в определенных и постоянных пунктах» 86.

Этнографические данные свидетельствуют, что такой же характер издревле носило отгонное скотоводство и в Абхазии. Перегон скота с равнины на горные пастбища начинался тогда, когда весенние травы уже достаточно были потравлены или уже высохли, а в горах, на альпийских лугах, освобожденных от снежного покрова, появлялась трава. По прибытии на место пастухи объединялись и составляли один коллектив под названием «агуп», во главе которого ставили самого опытного и авторитетного пастуха. После этого возводили хозяйственные постройки (шалаши, загоны для скота, хранилища молочной продукции и др.). Коллектив распадался с наступлением холодной поры, когда пастухи направляли свои стада к зимникам 87.

Агуп обычно составлялся из близких родственников или односельчан, что несомненно являлось пережитком родового строя. Таким образом, агуп носил «некоторые черты общинных отношений..., которые в старое время еще более рельефно были выражены» 88.

В системе яйлажного скотоводства большую роль играла собака. Об этом свидетельствуют многочисленные ее изображения на бронзовых предметах. Этнографические данные также указывают на исключительную роль собаки в этом деле. Абхазы издревле вывели особую породу, которая известна под названием Ахьчала («пастушеская собака»).

Первые три века I тысячелетия до н. э.—один из важнейших периодов в истории Закавказья. «Это был период интенсивного развития территориально ограниченных культур горных племен, использовавших рудные богатства и горные пастбища» 89. В этот период на базе пастбищного скотоводства и металлургии горные районы значительно опережают в своем развитии равнинные и приморские области.

------

86. Там же, стр. 304.
87. Бжания, Скотоводческое хозяйство, стр. 113—116.
88. Там же, стр. 119.
89. Пиотровский, Развитие скотоводства, стр. 8.

[94]

Однако во второй четверти 1 тысячелетия до н. э. яйлажное скотоводство становится недостаточным. Для дальнейшего развития скотоводства необходимо было вновь перебазировать его на земледельческую базу равнины. Горные районы затухают и перестают быть ведущими. Наступает период вторичного подъема земледелия, которое постепенно вновь оттесняет скотоводство на второе место. Однако в тех районах Закавказья, где не было больших равнин и степей (например, в Абхазии), отгонное скотоводство сохраняет значительное место в хозяйственном быту местного населения 90.

С увеличением роли земледелия в рассматриваемый период возрастает значение лошади и быка как тягловой силы. Лошадь в Закавказье была приручена в конце II тысячелетия до н. з., а в I тысячелетии уже использовалась в качестве тягловой силы 91. В Абхазии в этот период лошадь получает широкое распространение, о чем свидетельствуют обнаруженные здесь в значительном количестве бронзовые скульптурки этого животного. В это же время, надо полагать, вырабатывается древнеабхазский деревянный плуг с металлическим лемехом, вначале, очевидно, бронзовым, а затем железным 92.

В хозяйственной жизни обитателей Абхазии рассматриваемого периода определенное место занимала охота. Об этом свидетельствуют, в частности, скульптурки различных диких зверей, также нередко встречающиеся среди бронзовых изделий. Но охота уже далеко не играла такой роли, как в предшествующую эпоху.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что среди бронзовых находок того времени чрезвычайно редко встречаются металлические наконечники стрел. Б. А. Куфтин по этому поводу пишет: «Мы встречаемся здесь... с чрезвычайно малым употреблением боевого лука, даже в горных частях центрального хребта при развитом охотничьем хозяйстве, очевидно осуществляемом путем ловчих приспособлений, организованных облав, собачьей травли» 93.

В прибрежных районах Абхазии рассматриваемой эпохи определенное место продолжало занимать и рыбо-

----

90. Там же, стр. 15.
91. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 309—310.
92. Читая, К вопросу о происхождении.
93.  Куфтин, Материалы, стр. 136.

 [95]

ловство. На это указывает, например, факт обнаружения каменных грузил для сетей, а также скульптурные и графические изображения рыбы на некоторых бронзовых изделиях.

В эпоху колхидской бронзы важное значение в хозяйстве местного приморского населения имела добыча соли из морской воды. В ряде пунктов абхазского побережья (Очамчире, Сухуми, Нижняя Эшера, Новый Афон и др.) были обнаружены своеобразные следы соляного промысла  94.

Способ добывания соли заключался в следующем. Рассол морской воды наливался в небольшие четырехугольные глиняные сосуды, которые лепились в какой-то жесткой форме, а оттуда вынимались при помощи предварительно положенной туда ткани. Формой могла служить яма в земле или углубление в дереве. Соль вываривалась в этих сосудах сначала естественным путем, на солнце, а затем и искусственно (на огне). В последнем случае сосуды ставились на специально приготовленные столбики около 0,5 м длиной и до 3 см в диаметре. Несомненным отражением древнего способа добывания соли из морской воды является сохранившаяся в абхазском фольклоре старинная загадка — «рожденная водой, воспитанная солнцем; увидя свою мать, умирает» (соль).

Огромную роль в хозяйственной жизни населения играла металлургия, сначала бронзы, а затем железа.

Как отмечалось выше, металлургия меди и бронзы в Абхазии имеет, несомненно, местные корни. На территории Абхазии отмечено около 40 местонахождений медной руды и медного колчедана 95.

В этой связи большой интерес представляют обнаруженные на Сухумской горе остатки медеплавильного производства. Здесь во время раскопок были найдены прожженные комки глины и другие материалы, дающие возможность предполагать, что эти комки представляют собой остатки глиняной обмазки, покрывавшей небольшое сооружение в виде каменной выкладки, внутри которой постоянно горел сильный огонь. Обнаруженные же здесь крупные молоты, употреблявшиеся для раздробления руды, ступки и терки для размельчения руды или толчения приплавок, а также клады бронзовых вещей навели

-----

94. Соловьев, Селища.
95. Семенов, Полезные ископаемые.

[96]

на мысль о существовании в данном месте медеплавильни уже на рубеже II — I тысячелетия до н. э. 96.

По вопросу о характере медеплавильного производства на Сухумской горе А. Н. Каландадзе высказывает предположение, что здесь сначала изготовляли медь в слитках, а затем отливали из нее отдельные предметы (топоры, долота, заступообразный инструмент и др.) 97.

Интересно отметить, что в народной памяти сохранились предания о существовании в этих местах в далеком прошлом кузнечного и вообще металлургического производства. Предание отмечает, что недалеко от Сухумской горы, на правом берегу р. Баслы, была расположена священная кузня — «аныха-паара».

Несомненный интерес представляет техника изготовления бронзовых изделий в специальных формах. Е. И. Крупное следующим образом описывает этот способ: «Формы были глиняные. Сама модель отливаемого предмета делалась из воска. Модели не только украшений, но иногда даже топоров украшали рельефным орнаментом из провощенных нитей или шнура; затем их обмазывали толстым слоем глины и обжигали. Воск вытекал через оставленные отверстия, а шнурки, наложенные на восковые модели, сгорали. Образовавшуюся в формах пустоту заполняли расплавленным в глиняных же тиглях металлом, который и принимал форму восковых изделий. По изготовлении вещь отделывали дополнительно» 98.

В рассматриваемое время металлургия бронзы принимает столь сложный характер, что это не могло не вызвать широкую производственную специализацию металлургов. Добыча руды, ее обработка, изготовление форм, разнообразных топоров, мечей, кинжалов, наконечников копий, литье скульптурок и украшений и т. д. было, несомненно, делом различных ремесленников-специалистов.

Значительный путь развития в период поздней бронзы прошло и керамическое производство.

Если в период средней бронзы глиняные изделия во многом носят еще черты, унаследованные от энеолитического времени (в частности, жгутовой способ изготовле-

----

96. Каландадзе, Археологические памятники, стр. 58—67, 89—90.
97. Там же, стр. 64-91.
98. Крупнов, Древняя история и культура Кабарды, стр. 85.

 [97]

ния), то в дальнейшем, особенно в течение первой половины I тысячелетия, они становятся совершеннее, лучше сглажены, четче, к тесту иногда примешивается песок, изредка слюда. Сосуды приобретают более разнообразные формы — большие кувшины, миски, горшки для хранения пищи и т. д.

Характерная черта развития местной керамики заключалась в том, что она не знает резких смен керамических типов и дает пример последовательного местного развития, принимающего извне лишь отдельные детали и технические приемы 99.

Керамика, найденная в могильных комплексах позднеколхидской бронзы, относится в основном к местному производству. Все обломки принадлежат сосудам, изготовленным из теста глины темновато-серого цвета с большой примесью песка. Обжиг их средний; как видно, он производился на открытых кострах и очагах. Слабый обжиг и небрежная отделка этой посуды объясняется, по- видимому, ее ритуальным назначением.

К концу рассматриваемого периода, приблизительно в VII—VI вв. до н. э., формовка посуды широко производилась уже на гончарном круге, что приводит к резкому повышению ее качества и увеличению разнообразия ее форм.

Описанные выше селища со своеобразной «текстильной» керамикой знакомят нас и с другим промыслом— ткачеством, игравшим большую роль в жизни местного населения. Отпечатки тканей хорошо видны на стенках сосудов, так как ее употребляли для формовки.

Наиболее древним селищем, в котором обнаружены остатки тканевой керамики, является Маджарское (близ Сухуми); оно относится к X—IX вв. до н. э. Более поздние селища (Очамчирское, Моквское и др.), датируемые VIII—VI вв., могут быть охарактеризованы как явные «промысловые» селища.

Л. Н. Соловьев, специально изучавший эти селища, приходит к следующему заключению: «Можно сказать, что ткачество у племен побережья достигло высокого совершенства еще ранее появления здесь эллинов, а также перешагнуло домашние рамки промысла. Судя 

-----

99. Трапш, Памятники, стр. 272.

 [98]

по отпечаткам, в богатом ассортименте гениохских тканей были изделия из шерсти и из льняной пряжи от грубого рядна до самого тонкого льняного Полотна» 100.

Систематический характер в рассматриваемую эпоху получил обмен, особенно между населением горных районов, с одной стороны, и равнинных и приморских районов — с другой. Это приводит к тому, что грани между локальными культурными областями все более и более стираются, постепенно происходит их нивелировка и уже более или менее однородная культура распространяется на достаточно широкой территории.

В этой связи надо напомнить, что памятники культуры на территории Абхазии, несмотря на своеобразие, входят в сферу колхидской (западногрузинской) культуры. Еще в 1934 г. М. Иващенко указывал, что абхазские бронзовые изделия стоят ближе к Западной Грузии, чем к Кобану 101. Последующие открытия подтвердили данное положение. Это обстоятельство, несомненно, указывает также на главное направление исторических связей обитателей Абхазии.

Можно полагать, что Абхазия являлась одним из очагов, откуда бронзовые изделия вывозились в другие районы Западной Грузии. В частности, известное распространение получила, как видно, металлическая продукция, изготовлявшаяся в районе Сухуми 102.

Вместе с тем памятники материальной культуры свидетельствуют об интенсивных связях Абхазии с центральной и северо-западной частями Северного Кавказа. A. JI. Лукин указывал, что «насыщенность территории Абхазии остатками материальной культуры говорит о длительном положении северо-западного клина Закавказья в роли непосредственного звена между Северным Кавказом и Западным Закавказьем» 103.

На основании инвентаря скифского типа, представленного в некоторых погребениях куланурхвинт ского могильника, устанавливается, что население Абха-

-----

100. Соловьев, Селища, стр. 284-285.
101. Иващенко, Исследование, стр. 5.
102. Инадзе, К вопросу о торговле, стр. 86
103. Лукин, дилерская находка, стр. 92.

[99]

зии имело реальные связи со скифами Кубани и Приднепровья 104.

Обитатели Абхазии той эпохи поддерживали торговые связи и с более отдаленными странами, особенно со странами Передней Азии. Обнаружение янтарных и сердоликовых бус в с. Куланурхва, оригинального бронзового щита-нагрудника в пос. Красный Маяк и пр. является красноречивым тому свидетельством.

Следует отметить, что обмен между отдельными племенами и общинами не всегда носил мирный характер. Нередко имело место насильственное изъятие ценностей в результате разбойничьих нападений. Как указывал Ф. Энгельс, «у варварского народа-завоевателя сама война еще является... формой сношений, которою занимаются тем усерднее, чем более прирост населения, при единственно возможном для них традиционном способе производства»  105.

К концу рассматриваемого периода торговля на территории Западной Грузии настолько усиливается, что, по мнению некоторых исследователей, здесь начинают входить в употребление отдельные предметы, которые играли роль всеобщего эквивалента при обмене. К таковым, возможно, относятся бронзовые сегментовидные орудия, приблизительно одинакового размера и веса, находимые в виде кладов в разных местах Западной Грузии. Подобный предмет был обнаружен и в районе Сухуми.

Позднее ту же функцию выполняли, по-видимому, стандартизированные слитки из золота и серебра. Эти слитки найдены, например, в Южной Абхазии (с. Чубурисхинджи)  106.

Таким образом, в позднебронзовую эпоху развитие внутренней и внешней торговли Западной Грузии достигло достаточно высокого для того времени уровня. Возникают даже условия для постепенного утверждения монетной системы и товарного производства  107. В этом отношении не составляла исключения и Абхазия.

-----

104. Трапш, Памятники, стр. 80—81.
104. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. I, стр. 247.
106. Инадзе, К вопросу о торговле, стр. 87.
107. Там же, стр. 91

 [100]

Как было отмечено выше, со вступлением родового общества в патриархальную стадию начинается процесс разложения первобытнообщинного строя. Прогресс хозяйственной техники (плужное земледелие, успехи металлургии и пр.) приводит к тому, что совместный труд всех членов родового коллектива перестает быть необходимостью и постепенно создаются условия для перехода к индивидуальному хозяйству. Тем самым возникают условия для утверждения частной собственности на орудия и средства труда. Решающее значение в этом процессе имело превращение в объект частного владения земли, этого основного средства производства. «Частная земельная собственность уже вторгалась в нее (в родовую общину,—3. А.) в виде дома с его сельским двором, который может превратиться в крепость, откуда подготовляется наступление на общую землю» 108.

С течением времени отдельные патриархальные семьи, сохраняя пока еще немало социальных уз родового единства, все более и более объединяются не по родственному признаку, а по принципу территориального соседства. Поэтому такое объединение называют территориальной, или соседской, общиной. Она, по словам К. Маркса, «будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой к вторичной формации, то есть переходной от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности»  109.

Соседская община состоит преимущественно из отдельных семей и групп ближайше родственных семей, считающих себя представителями общего рода, но свою основную хозяйственную деятельность каждая семья осуществляет самостоятельно. Она же является собственником не только своей усадьбы, но и определенной части пахотных земель. В общинной собственности остаются пастбищные, сенокосные и лесные угодья. Поэтому соседская община носит двойственный характер; она как бы покоится на двух формах собственности: старой—общинной и новой— частной. В этом и выражается ее переходный характер от доклассового к классовому обществу, на который указывает К. Маркс.

-------

108. Маркс, Черновые наброски, стр. 695.
109. Там же.

[101]

В эпоху патриархата структура рода в значительной степени усложняется. Из монолитного нерасчлененного коллектива, каким был род при матриархате, он превращается в сложный организм, состоящий прежде всего из различных родственных групп и ячеек.

Основной социальной единицей общества, как указывалось, становится патриархальная семейная община, в которой частнособственническое начало все более и более растет и укрепляется. Родственные семейные общины по-прежнему сохраняют между собой связи, образуя так называемую патронимию 110. Родственные патронимии объединяются в более крупные единицы, среди которых важнейшей является патриархальный род. Объединения родов составляют племя.

Подобная структура патриархального рода хорошо отражена в этнографических пережитках абхазов, сохранявшихся до недавнего прошлого. Элементарную клетку общества составляла отдельная семья («атаац-шва»); ближайшие родственные семьи объединялись в своеобразные патронимии, которые назывались «аби-пара» (доел, «сыновство по отцу»); объединение патронимий составляло «братство» («аешьара»). Совокупность последних составляла патриархальный род в собственном смысле, именовавшийся «ажьвла» (букв, семя) 111. «Как общественная единица, ажьвла характеризовалась предполагаемым или реальным единством происхождения, экзогамностью, известной общностью территории, некоторых хозяйственных интересов и религиозной жизни, иногда наличием общефамильной тамги для клеймения своих животных, законом родовой мести, гостеприимства и взаимопомощи. Все члены ажьвла считались братьями» 112. Совокупность родственных и соседних патриархальных родов — ажьвла составляла племя, «народ» — «ажьвлар» (множ. число от «ажьвла» — букв, семена) 113.

При сохранении на рассматриваемом этапе социального развития пережитков матриархата общество в целом носит ярко выраженные патриархальные черты: поселение супругов строго патрилокально, т. е. жена посе-

------

110. Косвен, Очерки, стр. 188.
111. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 267.
112. Там же, стр. 268.
113. Там же, стр. 265.

[102]

ляется в доме мужа; устанавливается патрилинейный счет родства — дети принимают имя своих отцов. Изменяет форму и аталычество; теперь детей отдают на воспитание не в род матери, как это было на начальной стадии патриархата, а в чужие семьи.

Сложность социальной структуры патриархального общества на высшей стадии его развития находит свое выражение в том, что в нем постепенно складываются самостоятельные социальные группы, которые являются зародышами будущих общественных классов.

Прежде всего общество начинает распадаться на свободных и несвободных. Рабов, преимущественно из пленных, вначале немного, их труд и условия жизни носят пока патриархальный характер, являясь как бы дополнением к труду семьи. Но с течением времени рабовладельческий уклад растет и развивается, занимая все большее и большее место в общественном производстве.

Постепенно имущественное и социальное расслоение происходит и среди свободного населения. Из него выделяется родоплеменная верхушка в лице племенных старейшин, военных вождей и жрецов, которые подчиняют себе родовых общинников.

Обнаруженные во время раскопок в Абхазии богато орнаментированные бронзовые топоры, как полагают, представляли собой «регалии, символизирующие власть старейшин (племенного вождя)» 114.

В этой связи представляет интерес одно погребение, раскопанное в Эшера. Судя по богатому и своеобразному инвентарю, «мы имеем дело с останками почетного старика, причем наличный состав символически осмысленных украшений, наряду с (парадным) кинжалом, позволяет считать погребенного лицом жречествующим»  115.

В отдельную производственную группу постепенно складываются и ремесленники, в первую очередь металлурги. Сложный процесс металлургического производства и большое разнообразие изготовляемых предметов обусловили далеко зашедший процесс специализации в среде производителей-ремесленников 116.

------

114.Фадеев, К вопросу о генезисе, стр. 73.
115. Лукин, дилерская находка, стр. 159.
116. Археология Грузии, стр. 221.

[103]

Весь облик позднебронзового и раннежелезного инвентаря, обнаруженного на территории Абхазии, свидетельствует о далеко зашедшем процессе разложения патриархального рода. Так, например, Б. А. Куфтин следующим образом характеризует социальную значимость бомборского клада: «Самый состав предметов Бомборского клада, включающего в себя изображение мужского божества плодоносящей силы (которое оказывается здесь в сочетании с богиней-матерью), ритуальные фигурные подвески и золотые изделия, дает указание на определенные социальные черты: на господствующий в это время институт патриархальной семьи, жречество с богатым ритуальным инвентарем, на имущественное расслоение при возрастающей роли золота, на основе широких торговых сношений прибрежного населения» 117.

К аналогичным выводам пришел исследователь куланурхвинского могильника М. М. Трапш. Он пишет: «...Этот некрополь принадлежал сравнительно небольшому поселку, где скорее всего могли проживать представители одного рода. Вскрытые погребения в могильнике говорят о том, что в интересующее нас время среди древнейшего населения этого района уже наблюдается заметное имущественное расслоение. Отдельные погребения отличаются значительным богатством своего инвентаря, говорящим о той ступени общественного 'развития, когда в родовом строе давали себя знать зародыши будущего социального неравенства (выделение родовой или племенной знати). Об этом свидетельствуют главным образом изящные бронзовые орнаментированные топоры и ряд других уникальных вещей из первого погребения куланурхвинского могильника, которые, по всей вероятности, были своего рода знаками отличия и символизировали власть старейшины рода или достойного жреца.

Возможно, что эти представители, так сказать, родовой «аристократии» хоронились вместе с их женами. Это наше предположение основывается на втором (женском) погребении, которое обнаружено непосредственно по соседству с первым.

О процессе выделения экономически господствующего слоя населения говорит, по-видимому, также и синхронное, по нашему мнению, с первым погребением куланур-

------

117. Куфтин, Материалы, стр. 253.

[104]

хвинского могильника аагстинское погребение из того же Гудаутского района» 118.

Если экономическим базисом первобытного общества рассматриваемого периода были разлагающиеся патриархально-общинные отношения, то его основной политической надстройкой являлась так называемая «военная демократия». Это была наиболее развитая «организация управления» (Энгельс), на которую был способен патриархально-общинный строй. Характеризуя институт военной демократии, Ф. Энгельс пишет: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни»  119.

Именно в этот период стали принимать систематический характер военные столкновения между отдельными родами и племенами, а позднее и между большими союзами племен. Причиной этих войн явились богатства, накапливаемые отдельными племенами, вернее их верхушкой, на которые зарились соседние племена.

Нередко рост производительных сил отставал от прироста населения. «Излишнее» население либо изгонялось, либо само становилось на путь захватов и насилий.

В новых условиях быстрое развитие боевого оружия и вооружения всех боеспособных мужчин становится характерной чертой общественной жизни. Не случайно, что почти во всех мужских погребениях, раскопанных на территории Абхазии, находят боевое оружие — бронзовое или железное.

Пережитки типичной военной демократии сохранялись в общественном быту абхазов долгое время, вплоть до позднего средневековья. Важнейшие дела племени разрешались на общем «народном собрании» (ажьвлар реизара—букв, собрание родов), в котором принимали участие все взрослые мужчины  120. На время военных походов община или племя выбирали себе военных вожаков — «апыза»; все мужчины были вооружены и обуча-

-----

118. Трапш, Памятники, стр. 80.
119. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 104.
120. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 271—275. Следует отметить, что в условиях классового общества институты «военно-демократического строя», разумеется, существенно меняют свое социальное содержание.

[105]

лись владению боевым оружием с отроческих лет; военная повинность лежала на каждом взрослом мужчине.

Приведенный материал свидетельствует, что на позднем этапе развития колхидской бронзовой культуры и в условиях утверждения металлургии железа значительная часть населения Абхазии стояла на той ступени общественного развития, которая явилась кануном образования классового общества. Вместе с тем необходимо отметить, что этот процесс развивался главным образом в приморской и предгорной частях страны, откуда и происходят в основном археологические материалы, рисующие нам описанную выше картину. Что касается горных районов края, то здесь родовые отношения еще в значительной степени сохраняли свою силу.

[106]

Культура населения Абхазии в эпоху бронзового века достигла весьма высокого для того времени уровня. Об этом свидетельствуют разнообразные предметы украшения и одежда, в большом количестве обнаруженные во время археологических раскопок и разведок. В состав этого инвентаря входят скульптурные фигурки животных, браслеты, пронизи, бусы, фибулы, цепочки, серьги, привески, поясные пряжки, булавки и др.

Весьма интересные памятники искусства были обнаружены в кладе бронзовых изделий, найденном в Бомборах (Гудаутский район)121. Преобладающая часть бомборского комплекса состоит из разнообразных фигурок людей и животных (лошадей, собак, барана, козленка и пеликана).

Прежде всего обращает на себя внимание фигурка «винопийцы». Она представляет собой скульптурное изображение нагого мужчины, сидящего, спустив ноги, в особом кресле и обнявшего руками огромный ритон (питьевой рог), приложенный верхним краем к лицу. Тело человека трактовано примитивно: ноги беспомощно свисают с кресла, голова конусообразная, лицо вытянутое без дальнейшей моделировки носа, глаз и рта. Высота фигурки около 5,5 см 122  (рис. XI).

Большой интерес представляет также «фигурка матери»— грубое изображение обнаженной женщины, в стоячей позе, с расставленными ногами и держащей на

-----

121. Лукин, Материалы.
122. Куфтин, Материалы, стр. 238.

[106]

левой руке ребенка. Лицо совсем не вылеплено. Высота фигурки около 9 см 123.

Оригинальные скульптурные произведения были обнаружены во время раскопок куланурхвинского могильника. В одном из погребений найдена фигурка фантастического животного с открытой пастью и вытянутым языком. Животное изображено в сидячем положении с упором на левый бок и с поворотом головы вправо. Одна сторона фигурки плоская, а другая — кругло-моделированная. Животное имеет длинный хвост, изображенный в три изгиба. Изделие покрыто гравированным орнаментом (треугольный, елочный, насечки и пр.)  124.

Рис. XI. Статуэтка «винопийцы»
из Бомбор (первая половина I тысячелетия до н. э.)

О большом мастерстве говорит фигурка собаки, выполненная на обухе легкого бронзового топора. Животное изображено с опущенным хвостом, открытой пастью и направленными немного вперед стоячими ушами. Все части фигурки отличаются тщательным исполнением 125.

Классическим образчиком ювелирного искусства того времени является найденное в Эшера навершие в виде пластической протомы с изображением фантастического животного, олицетворявшего грозное божество. По словам А. Л. Лукина, «если бы потребовалось изобразить в форме животного грозную, громоподобно рычащую и беспощадную силу, то в данной скульптуре, являющейся в то же время ювелирным изделием, эта задача осуществлена»  126.

Яркое представление о художественном вкусе и мастерстве обитателей Абхазии рассматриваемого периода

------

123. Там же, стр. 237, 240.
124. Трапш, Памятники, стр. 58—59.
125. Там же, стр. 29—30.
126. Лукин, Эшерская находка, стр. 157.

[107]

могут дать образцы орнаментировки на некоторых бронзовых предметах.

В этой связи прежде всего обращает на себя внимание упомянутая выше скульптурная фигура фантастического животного, обнаруженная в куланурхвинском могильнике. В нижней части туловища, у основания хвоста, тонкой иглой изображен неправильной формы маленький круг, от которого отходят косые штрихи, ограниченные окружностью. Посередине туловища нанесены три пояска, из которых два украшены треугольниками, заполненными косой штриховкой, а третий—елочной дорожкой. Хвост, задняя нога и нижняя часть шеи также покрыты елочным орнаментом. На правом бедре парой врезных линий, помещенных вокруг выпуклости бедра, хорошо выражены мышцы. Вокруг носа сделаны насечки 127.

Интересен один топор колхидского типа, найденный в кувшинном погребении из Эшера  128. Он украшен гравированным орнаментом из широкого пояска, охватывающего наиболее суженную часть топора. Поясок состоит из двух пар сетчато заштрихованных лент, идущих по его краям, и средней полосы, заполненной кружковым узором. На каждой стороне лопасти топора дано изображение фантастического собаковидного существа, а на двух боковых гранях обуха изображены рыбы.

Об искусстве орнаментации, распространенном в ту эпоху, дают представление украшения глиняных сосудов. При раскопках куланурхвинского могильника установлено три вида орнаментации керамических изделий: геометрический, состоящий из ломаных врезных линий, ямочный — с коническим углублением и врезной — в виде елочки 129. Употреблялся в то время способ украшения сосудов штамповкой ряда треугольников 130.

Уникальным памятником искусства является оригинальный предмет, обнаруженный в виде фрагментов в кувшинном погребении из Эшера. Данный предмет представлял собой, по-видимому, часть культового облачения

-----

127. Трапш, Памятники, стр. 58—59.
128. Куфтин, Материалы, стр. 192—193.
129. Трапш, Памятники, стр. 28—29.
130. Соловьев, Селища, стр. 272.

 [108]

в виде нагрудника, воротника или наплечника, выкроенного из бронзового листа в форме соединенных вместе двух змеиных протомов, как бы вырастающих из общего тела. Эти симметрично расположенные змеевидные выступы ограничивают полукруглое пространство около 19 см в диаметре. Края предмета орнаментированы со всех сторон пунктирной линией из выбитых точек. В средней части его размещены три крупные выпуклости, выдавленные четырьмя концентрическими уступами. Вдоль каждого змеевидного выступа выбито с изнанки толстой пунктирной линией и очерчено с лица тонким пунктиром извивающееся тело змеи, с типичной стреловидной или копьевидной головкой 131.

Замечательной находкой является металлический щит-нагрудник иноземного происхождения, обнаруженный в одном из погребений пос. Красный Маяк на западной окраине Сухуми  132. Щит представляет собой бронзовую пластину тончайшей работы, на которой изображен гриф с распростертыми крыльями и распущенным хвостом. Художественный стиль, в котором выполнен гриф, относится к древнеассирийскому искусству, что, очевидно, указывает на его происхождение.

К произведениям искусства следует отнести также своеобразные бронзовые пряжки, обнаруженные в разных пунктах Абхазии (Куланурхва, Эшера, Мгудзырхва). Они изготовлены из литой бронзы и украшены скульптурной головкой животного (овцы, быка и др.) с острыми поднятыми кверху ушами и на длинной крючковидной шее. Эти головки имеют большое сходство с головками животных на ручках лечхумских бронзовых сосудов из Западной Грузии  133.

Интерес представляют также литые поясные пряжки, принадлежащие узкому бронзовому поясу, который вставлялся концом в продольный расщеп пряжки и прочно заклёпывался к ней. Подобные пряжки, представляющие собой местную особенность абхазской бронзы, были найдены в Эшера (в могильнике и дольменах) и в Аагстинском погребении  134.

-----

131. Куфтин, Материалы, стр. 164—166.
132. Трапш, Археологические раскопки, стр. 198—199.
133. Трапш, Памятники, стр. 74—75.
134. Куфтин, Материалы, стр. 229.

[109]

Следует отметить и оригинальные очкообразные поясные пряжки, обнаруженные в Приморском, Яшту-хе и Эшера  135.

Весьма распространенным и разнообразным по своему типу украшением были браслеты. Например, в Куланурхвинском могильнике они найдены семи различных типов 136: широкие пластинчатые браслеты цилиндрической формы с четырьмя круговыми ребрами. По мнению М. Трапша, их можно рассматривать не только как украшения, но и как оборонительное оружие, служившее для защиты рук от удара боевого топора. Браслет аналогичной формы имеется и среди бронзовых предметов Эшерского могильника, но в других пунктах Кавказа они до сих пор неизвестны. Поэтому данные браслеты можно отнести к местной особенности позднейшего периода колхидской бронзы на территории Абхазии 137 короткие желобчатые браслеты с двухскатной наружной поверхностью; фигурный браслет, состоящий из центральной двухлопастной широкой пластинки, от средней части которой в противоположные стороны отходят два желобчатых ребра, которые, сходясь между собой, образуют расширенные концы. Аналогии этому типу в собраниях колхидско-кобанской бронзы неизвестны; массивный бронзовый браслет с глубокими наружными разрезами, концы браслета у переднего разреза заканчиваются маленькими выступами, сходящимися своими концами. Такие браслеты обнаружены в различных пунктах Закавказья и в кобанском могильнике на Северном Кавказе; замкнутый браслет с восьмью наружными выступами. Аналогии ему имеются в некоторых могильниках Армении; браслет, состоящий из круглого прута, с широко разведенными,, овально расплющенными концами; пластинчатый браслет с суженными и свернутыми в спираль концами, типичный для кобанского варианта колхидско-кобанской бронзы. Сильно суживаясь с обоих концов, пластинка переходит в спиральные линейные насечки. Слегка выделяющиеся ребра браслета делят пластинку по длине на два равных продольных желобка. Внутренняя поверхность браслета гладкая, с очень легкой

------

135. Там же, стр. 75.
136. Трапш, Памятники, стр. 62—65.
137. Там же, стр. 62.

 [110]

общей выпуклостью, предотвращающей врезание его краев при ношении. Такие же браслеты были найдены в Бомборах и в могильнике Брили (Западная Грузия).

Другую группу предметов украшения из куланурхвинского могильника составляли бронзовые конические пронизи 138 (высотой от 1,2 до 2,4 см и в диаметре от 1,9 до 2,4 см у основания) с крепкой дугообразной петлей внутри. Подобные пронизи были обнаружены и в других местах Абхазии (Мгудзырхва, Эшера), а также в Армении, близ горы Арарат.

Фибулы (застежки) в куланурхвинском могильнике лредставлены бронзовыми и железными экземплярами 139. Бронзовые дугообразные фибулы, с цепочками из того же металла, однотипны, без орнамента, с пластинчатой крытой дужкой. Аналогичные по форме дуги фибулы известны в других пунктах Абхазии (Абгархук) и на Северном Кавказе. Дугообразные фибулы весьма характерны для северной части Колхиды  140.

Железные фибулы — круглопроволочные; одна из них миниатюрная, с плавно опускающейся дужкой, имеет бронзовую цепочку. Вторая — с уширенным пластинчатым концом. Эта фибула по сравнению с предыдущими отличается менее крутой дужкой.

Бронзовые цепочки из Куланурхвы сделаны из круглой и желобчатой кантованной проволоки 141. Одна из них состоит из овальных звеньев, сделанных из круглой проволоки диаметром 1 мм. Другая цепочка с овальными звеньями из желобчатой пластинки имеет на обоих концах характерные очкообразные привески, получившие широкое распространение на Кавказе.

Весьма многочисленную часть инвентаря погребений той эпохи составляют бусы. Так, в куланурхвинском могильнике обнаружены в большом количестве бусы из бронзы, стекла и пасты. Найдены также сердоликовые бусы и в небольшом числе бусы из янтаря  142.

Сердоликовые бусы имеют обычно шаровидную форму с двухсторонне свершенным цилиндрическим кана-

-----

138. Там же, стр. 65—66.
139. Там же, стр. 66—67.
140. Куфтин, Материалы, стр. 136.
141. Трапш, Памятники, стр. 67—68.
142. Там же, стр. 69—74.

 [111]

лом. Все они красно-бурого цвета и хорошо отполированы.

Стеклянные бусы также имеют шаровидную форму и характеризуются двумя цветами—золотистым и мутно-зеленоватым. Следует отметить, что на территории Грузии стеклянные бусы в погребальном инвентаре колхидско-кобанской бронзы встречаются редко. В Абхазии они найдены лишь в Бомборах.

Пастовые бусы имеют биконическую форму, изготовлены на основе желтой или сероватой глины. На территории Закавказья эти бусы характерны для эпохи интенсивного освоения железа (VII—VI вв. до н. э.).

Бронзовые бусы, найденные в куланурхвинском могильнике, по своей форме принадлежат к двум типам — биконическому и в виде колечек. Бнконические бусы типологически близки к крупным бронзовым биконическим бусам, обнаруженным в аагстинском погребении и эшерском могильнике.

Б. А. Куфтин отмечает, что биконические бронзовые бусы чаще всего встречаются в Абхазии, где они «достигают особенно развитых форм и имеют глубокую местную традицию»  143.

Большой интерес представляют также колоколообразные конические украшения с петлей внутри и фигуркой животного на вершине (в одном случае баран, в другом — собака, птица и т. д.). Иногда на верхушку украшения насажена не целая фигурка животного, а отдельные головки, причем парные, как бы вырастающие из вершины конусов.

Условно такие украшения называют поясными бляхами, но подлинная функция их пока не установлена 144 . Возможно, что они тоже представляли собой ритуальные принадлежности. Встречаются только в Абхазии (Аагста, Эшера).

Характерным украшением были нашейные гривны, представляющие собой литую, круглую в сечении, бронзовую дугу 12—13 мм в диаметре. Концы гривны расплющены путем ковки и симметрично закрючены наружу в двойные цилиндрические завитки 145. Кроме Абхазии

-----

143. Куфтин, Урартский «колумбарий», стр. 49.
144. Лукин, Эшерская находка, стр. 144.
145. Лукин, Материалы, стр. 51.

[112]

(Приморское, Эшера и др.) они известны также на Северном Кавказе.

Оригинальны массивные бронзовые кольца — полые, литые, гладкие, без рисунка. Это женские ножные браслеты, которые надевались попарно на каждую ногу; они также являются местной особенностью абхазской бронзы  146.

Следует отметить также найденное в Эшера весьма своеобразное украшение, представленное двумя сложными четырехъярусными привесками, состоящими из девяти звеньев. Одна привеска заканчивалась перевернутыми головчатыми конусами, другая — миниатюрными птичками с распростертыми крыльями  147.

В эпоху разложения первобытнообщинного строя на новую ступень поднимается также духовная культура и идеология общества. В частности, в этот период возникают своеобразные героические сказания и легенды, в которых получает яркое отражение борьба народных масс за дальнейшее покорение сил природы, против внешних врагов, зарождающегося социального неравенства и т. д.

В этой связи исключительный интерес представляет собой легенда о великом герое Абрскиле (абхазском Прометее), распространенная в народе в нескольких вариантах. В них Абрскил фигурирует как борец за родную Абхазию, носитель добра и справедливости, непримиримый богоборец 148.

Абрскил не ладил с угнетателями и злыми людьми, не хотел покоряться даже богу. За это он навлек на себя его гнев и был заточен в глубокую Члоускую пещеру, где его приковали к железному столбу. Как повествует легенда, Абрскил непрерывно раскачивает столб и уже готов вытащить его, но в этот момент какая-то неведомая птичка садится на столб; Абрскил гневно замахивается на нее тяжелым молотом, но птичка улетает, а от удара молотом столб еще глубже входит в землю. И это повторяется всякий раз... Тем не менее Абрскил не сдавался и навсегда сохранил неприязнь к богам, ненависть к угнетателям и Ееликую любовь к народу.

Легенды о прикованном к скале или заключенном в пещеру герое в различных вариантах широко распростра-

-----

146. Куфтин, Материалы, стр. 151.
147. Лукин, дилерская находка, стр. 154—155, 175—176.
148. Бгажба, Об абхазском героическом эпосе, стр. 234—236.

[113]

нены на Кавказе. У грузин — это Амиран, у армян — Мхер, у кабардинцев — Насрен, прикованный к вершине горы Ошхомахо (Эльбрус).

Академик Н. Я. Марр относил легенду об Амиране- Абрскиле к древнейшим кавказским сказаниям о «солнце-герое» и считал возможным сопоставить имя Амирани с абхазским словом «амра», или «амыр», — «солнце»  149. Имя Абрскил, может быть, означает «сын солнца» (от абх. «амра» и мегр. «скили-скуа» — «сын»). Несомненно, однако, что эта легенда отражает упорную борьбу людей с мощными силами природы, а в своих более поздних наслоениях — и борьбу против социального неравенства  150.

Выдающееся место в абхазском фольклоре занимают предания о нартах — богатырях-героях. Эти сказания бытуют среди многих народов Кавказа, но особенно широко распространены у адыгейцев, кабардинцев, осетин и абхазов. При наличии ряда общих мотивов и персонажей нартский эпос каждой кавказской народности имеет свои, порой весьма существенные особенности. В частности, абхазский вариант, являясь органической частью общекавказского эпоса о нартах, отличается вместе с тем большим своеобразием и имеет поэтому вполне самостоятельное значение  151.

Исторический анализ нартских сказаний приводит к несомненному заключению, что в нем наиболее полно и ярко отражена эпоха разложения патриархально-общинных отношений и расцвета «военной демократии», т. е. период, который в культурном отношении характеризуется завершением бронзового века и утверждением металлургии железа  152.

На Кавказе, и в частности в Абхазии, этот период датируется приблизительно VIII—VI вв. до н. э. Образ Сатаней-Гуаши, одной из главных героинь эпоса, наделенный яркими матриархальными чертами, отражает лишь пережиточные явления, бытовавшие в позднепатриархальном обществе. Наслоения более поздних времен, которых, кстати, в абхазских сказаниях, отличающихся особенной архаичностью, не так уж много, не могут поколе-

-----

149. Марр, Кавказоведение, стр. 22.
150. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 269.
151. Инал-Ипа, Доклад, стр. 91.
152. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 373.

[114]

бать вывода о появлении основной части эпоса в эпоху «военной демократии». Не случайно, что война играет огромную роль в жизни нартов.

В абхазском нартском эпосе весьма примечательны рассказы о Сатаней-Гуаше — родоначальнице нартов, ее сыне Сасрыкве, Гунде Прекрасной — сестре нартов, Цвицве — младшем брате нартов, Уахсите —сыне Нарт- Сита и др.

Особенно много преданий о победоносном богатыре Сасрыкве, который борется с чудовищами и совершает ряд других подвигов. Сасрыква наделен чертами так называемого «культурного героя»: согласно эпосу, он дал людям огонь, полезные растения, приручил животных и т. п. 153.

Большое место в эпосе занимают легенды о чудесном кузнеце Айнар-Ижий.

Интерес представляет также героическая песня о Пшкяч-ипа Манче и Баалоу-пха Мадине, которая рисует борьбу народов с иноземными завоевателями, называемыми в песне «апстыр»  154. В основе ее лежит какое-то историческое событие, глубоко запечатлевшееся в народной памяти, хотя и затушеванное с течением времени позднейшими наслоениями.

Сражаясь с напавшими на его страну врагами, Манча, не жалея жизни, самоотверженно защищает родину. После того как он героически погибает в этой борьбе, его возлюбленная — красавица Мадина, переодевшись в мужское платье, появляется на поле битвы. Появление Мадины вливает новые силы в ее соотечественников, и разбитый враг отступает.

Абхазские героические сказания, как и легенда об Абрскиле, бытуют в народе в прозаической форме, но некоторые сказания встречаются и в виде эпических песен.

О религиозных верованиях рассматриваемой эпохи конкретное представление дают разнообразные бронзовые предметы ритуального назначения и графические изображения культового характера. Весь этот материал «до известной степени позволяет проникнуть в древнее мировоззрение, отголоски которого сохраняются в ска-

------

153. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 379.
154. Бгажба, Об абхазском героическом эпосе, стр. 241—242.

[115]

зочных мотивах и обрядовых пережитках у мегрелов, сванов и абхазов» 155.

Прежде всего обращает на себя внимание описанная выше женская скульптурка с ребенком на левой руке, обнаруженная среди предметов бомборского клада. Как видно, статуэтка символизирует великую богиню-мать, олицетворяющую плодородие. Культ богини-матери сохранялся в патриархальном обществе в виде пережитка религиозных верований эпохи матриархата. По словам Б. А. Куфтина, «мотив богини-матери вовсе не был чужд родовым обществам горного Кавказа даже в эпоху их значительного разложения, хотя мужской аспект божества плодородия и кажется здесь более обычным» 156. Фигурка нагого «винопийцы», обнаруженная в том же кладе, представляет собой, как полагают, символическое изображение божества луны, покровителя мужчин  157.

По-прежнему широкое распространение имели тотемические воззрения, выражавшиеся в поклонении различным домашним и диким животным. В этой связи следует вспомнить бронзовую скульптурную фигуру фантастического животного из куланурхвинского могильника. По некоторым характерным деталям (открытая пасть, голова с толстой мордой, длинный хвост, ноги и т. д.) эта фигура имеет близкое сходство с образом описанного выше фантастического хищника, часто встречающегося в орнаментах и рисунках на топорах, пряжках и других предметах колхидско-кобанской бронзы. По млению М. М. Трапша, данная фигура имела не чисто декоративное, а тотемическое значение  158.

Интерес представляет собой также зооморфное изображение на пластической протоме эшерского навершия. A. Л. Лукин считает, что это «изображение зооморфного божества грома, могущественнейшего и виднейшего божества в пантеоне племен, населявших центральный и юго-западный Кавказ в медно-бронзовый период, в том числе и у абхазов, у которых это божество не забыто и поныне» 159.

-----

155. Куфтин, Материалы, стр. 192.
156. Там же, стр. 253.
157. Лукин, Материалы, стр. 68.
158. Трапш, Памятники, стр. 59.
159. Лукин, Эшерская находка, стр. 156.

 [116]

Религиозные мотивы отражены и на ритуальных бронзовых топорах. Например, изображение собаковидного фантастического существа («драконо-волк») и рыбы на топоре из эшерского кувшинного оссуария. Это изображение, как видно, олицетворяет «нижнее небо», преисподнюю, увязываемую, по религиозным представлениям того времени, с водной стихией. В данном случае принадлежность изображенного существа к нижнему небу подчеркивается помещенными на обушной части топора изображениями рыб, являющимися показателем природной стихии, к которой относится) главное изображение. При этом последнее приобретает черты, подчеркивающие его водную природу: лапки трактованы как плавники, совершенно подобные хвосту изображенных здесь рыб 160.

Обнаружение большого количества бронзовых фигурок овцы и козы в виде привесок свидетельствует о существовании в то время культа барана. Такая связь барана с культом обычно наблюдается у народов, занимающихся исключительно или по преимуществу овцеводством  161. Большой интерес в этой связи представляет найденный в Абгархуке особый предмет ритуального назначения, представляющий собой длинную (ок. 11 см), слегка изогнутую, с крючком для подвешивания бронзовую фигурную лопаточку, со стоящей на ней фигуркой всадника (размером 6 X 3 см), украшенную по боковым краям шестью бараньими головками с кольцевыми ошейниками, к которым подвешены на петлях бронзовые колокольчики 162. Этот уникальный предмет, несомненно, имеет прямую связь с культом барана.

С овцеводческим культом связан и комплекс предметов знаменитого бомборского клада. По мнению Б. А. Куфтина, «своим составом (собака, вероятно, пастушеская и мелкий рогатый скот) этот комплекс имеет отношение к овцеводческому хозяйству и к соответствующему производственному культу, пережиточно живущему и до сих пор у абхазов в почитании Алышкинтра — собачьего божества и Джабран — богини (прародительницы) коз и овец, главнейших домовых представителей

-----

160. Куфтин, Материалы, стр. 193.
161. Крупнов, Древняя история и культура Кабарды, стр. 103.
162. Куфтин, Материалы, стр. 243—245.

[117]

 «великого бога обновления природы, размножения и, особенно, скотоводства», именно Айтара»  163.

Культовое назначение, по всей вероятности, имели и скульптурные изображения лошади, которые также встречаются в значительном количестве. Характерно, что среди бронзовых фигурок бомборского клада, общее число которых превышает 25, изображение лошади составляет более половины (15 фигурок)  164.

Религиозную значимость имели также часто встречающиеся изображения птиц. Эти изображения в изделиях колхидско-кобанской культуры символизируют спутников божеств, порученцев, крылатых существ, которые осуществляют связь богов с людьми 165. Характерна в этом отношении упомянутая выше четырехъярусная привеска с миниатюрными птичками, найденная в Эшера.

Широкое распространение в ту эпоху имел культ змеи, изображение которой часто встречается на ритуальных предметах. Так, примечательны две змеи на описанном выше бронзовом культовом облачении из Эшера. В данной связи следует отметить, что еще в недавнем прошлом змея занимала важное место в системе пережитков древних языческих культов в религиозных воззрениях абхазов  166.

Большое значение обитатели Абхазии той эпохи придавали всевозможным амулетам и талисманам, которые, по их представлениям, должны были обеспечить успех в жизни и оградить от всяких несчастий. Именно таковую роль, надо полагать, играли многочисленные ритуальные привески и некоторые другие предметы, обнаруживаемые среди памятников той эпохи. Обычай использования различных талисманов пережиточно сохранялся у абхазов вплоть до недавнего времени  167.

Наличие сложной системы высокоразвитого для того времени религиозного культа обусловило появление особой касты отправителей этого культа — жрецов. О наличии этой прослойки свидетельствует раскопанное в Эшера погребение жреца, относящееся к той эпохе. Среди богатого культового инвентаря могилы обращает на себя

-----

163. Там же, стр. 237—238.
164. Лукин, Материалы, стр. 62—63.
165. Лукин, Эшерская находка, стр. 160.
166. Чурсин, Материалы, стр. 146—147.
167. Там же, стр. 117—118.

 [118]

внимание навершне булавы из литой бронзы, служившее, по-видимому, символическим знаком общественного положения погребенного  168.

Основы патриархальных религиозных воззрений местного общества, заложенные в рассматриваемую эпоху, пережиточно бытовали у абхазского народа в течение длительного времени.

-----

168. Лукин, Эшеоская находка, стр. 152.

[119]