Период средней бронзы на территории Грузии падает приблизительно на XVII—XIII вв. до н. э. Он характеризуется сравнительно быстрым развитием общества и многими новыми явлениями в технике, хозяйстве и социальных отношениях.

Именно в этот период на территории Кавказа отчетливо начинают намечаться отдельные локальные варианты культурных общностей. В частности, на территории Грузии складываются два родственных друг другу культурных очага — западногрузинский и восточногрузинский  49.

Территория современной Абхазии по культурному облику памятников той эпохи полностью должна быть включена в западногрузинский культурный очаг, к которому примыкают также некоторые смежные районы Северного Кавказа.

Следует отметить, что материальная культура Западной Грузии, в частности Абхазии, эпохи средней бронзы изучена пока недостаточно. Одним из основных памятников данной эпохи в Абхазии является тот погребальный инвентарь эшерских дольменов, который относится к среднебронзовому веку. Этот инвентарь во многом перекликается с памятниками могильника той же эпохи, обнаруженного близ с. Брили в Раче. Таковыми, например,

-----

49. Археология Грузии, стр. 107—108, 156.

[82]

являются листовидные кинжальные клинки, некоторые трубчатообушные топоры, ряд скульптурных произведений (бараньи головки, «рогатые» птички) и пр. 50.

-----

50. Там же, стр. 116.

[83]

Гораздо богаче представлен в Абхазии следующий этап развития бронзовой металлургии — памятники поздней бронзы. Эта своеобразная и яркая археологическая культура известна в научной литературе под названием «колхидской», или, в более широком смысле, «колхидско-кобанской» культуры. Эта культура была распространена в основном на территории Западной Грузии и нагорных районов центральной части Северного Кавказа. Датируется она концом II тысячелетия — VII в. до н. э.

По побережью Черного моря памятники этой культуры (в частности бронзовые топоры) распространены от Сочи на севере до г. Орду (Турция) на Юге 51. Отдельные памятники колхидской культуры обнаружены и в Восточной Грузии, вплоть до Мцхета, а также в районе Военно-Грузинской дороги (Казбеги и др.).

Впервые памятники этой культуры, в частности оригинальные секирообразные топоры, были обнаружены в 1869 г. в Северной Осетии, близ аула Кобан. Поэтому данная культура в течение длительного времени именовалась «кобанской» культурой. Однако впоследствии, когда большое количество ее памятников и, что особенно важно, формы для изготовления ее важнейших предметов (например, топоры) были найдены в различных пунктах Западной Грузии, то многие ученые (М. М. Иващенко, С. Н. Джанашиа, И. И. Мещанинов, Б. А. Куфтин, А. Л. Лукин и др.) стали придерживаться того взгляда, что эта культура как по месту своего первоначального возникновения, так и по основному территориальному распространению является западногрузинской, или колхидской (от географического названия Колхида, как именовали Западную Грузию древние авторы).

Однако дальнейшее изучение памятников этой культуры как на территории Западной Грузии, так и на Северном Кавказе показало, что при наличии ряда общих черт кобанская и колхидская культуры все-таки отличаются

-----

50. Там же, стр. 116.
51. Там же, стр. 133.

[83]

друг от друга. В частности, среди памятников колхидской культуры встречаются и такие предметы, которые совершенно чужды кобанской культуре. К таковым в первую очередь относятся земледельческие орудия: мотыги, серпы, топоры-цалди и др. Специфические орудия встречаются и среди памятников кобанской культуры, которые не характерны для Колхиды. Различия отмечаются в керамике, в некоторых украшениях, способах погребания покойников и пр. 52.

В силу указанных обстоятельств ряд современных исследователей (Е. И. Крупнов, О. М. Джапаридзе и др.) полагает, что несмотря на общие черты и несомненное, родство колхидских и кобанских памятников, они тем не менее представляют собой две самостоятельные культуры, хотя и тесно связанные друг с другом. В то же время сторонники культурного единства колхидского и кобанского комплексов считают, что имеющееся несходства между ними может указывать лишь «на крупные территориальные расхождения хозяйственных типов в разных географических районах» 53.

Однако, по мнению некоторых исследователей, этот важный вопрос пока не может быть решен окончательно. Так, Г. Ф. Гобеджишвили пишет: «Вопрос о взаимоотношении колхидской и кобанской культур еще подлежит исследованию, и сказать что-либо определенное пока что не удается. Но совершенно ясно, что в позднебронзовую эпоху между культурами, распространенными в Западном Закавказье и Центральном Кавказе, с самого начала. существовали очень тесные взаимоотношения, которые сыграли весьма важную роль в их становлении» 54.

Следует отметить, что в тот период на территории Северо-Западного Кавказа была распространена так называемая прикубанская культура, очень близкая смежным колхидской и кобанской культурам.

Весьма важным моментом является то обстоятельство, что рассматриваемые культурные очаги на обоих склонах Кавказа в известной степени генетически восходят к местным культурам среднебронзовой эпохи. В частности, Прототипами некоторых колхидско-кобанских топоров

-----

52. Там же, стр. 130; Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 80.
53. Куфтин, Материалы, стр. 212.
54. Археология Грузии, стр. 130.

[84]

могут быть признаны архаичные топоры, обнаруженные в 1935 г. в с. Пиленково (ныне Гантиади) в Абхазии 55.

После первоначального открытия памятников кобанской культуры многие исследователи полагали, что подобные памятники не имели распространения на черноморском побережье Кавказа и, в частности, в Абхазии. Так, в 1889 г. В. Сизов утверждал, что «характерные формы бронзовой культуры Осетии кобанского типа не проникли в приморскую область» 56. Однако уже в дореволюционное время в научной литературе (Н. Альбов, П. Уварова) появились сообщения о находках на территории Абхазии отдельных бронзовых предметов, а этнограф А. Миллер, побывавший здесь в 1907 г., опубликовал в своем отчете снимок бронзового топорика, виденного им в сел. Ачандара (Гудаутский район), который, по определению М. Иващенко, несомненно принадлежал к кобанскому типу.

Начиная с конца 20-х годов раскопки памятников бронзового века на территории Абхазии стали принимать систематический характер. Первым важным открытием такого рода явились материалы, обнаруженные в с. Приморское (ныне Санапиро) в 1925 г. и опубликованные В. И. Стражевым 57. Эти предметы имели большое сходство с памятниками кобанского могильника и являлись «первым несомненным свидетельством широкого распространения и развития этой культуры по Восточному Причерноморью» 58.

В 1929 г. в пос. Аагста (Гудаутский район) во время земляных работ было обнаружено погребение бронзовой эпохи, которое явилось «первым случаем нахождения в Абхазии комплекса могильного инвентаря, свидетельствовавшего бесспорно о наличии древних могильников в крае» 59. Аагстинское погребение было обследовано А. Л. Лукиным и опубликовано в одной из его работ 60.

В 1930 г. М. М. Иващенко обследовал несколько погребений, случайно обнаруженных в с. Нижняя Эшера 61.

-----

55. Куфтин, Материалы, стр. 220.
56. Сизов, Восточное побережье, стр. 173.
57. Стражев, Бронзовая культура.
58. Куфтин, Материалы, стр. 133.
59. Трапш, Памятники, стр. 8.
60. Лукин, Материалы.
61. Иващенко, Исследования.

 [85]

В 1935 г. были обнаружены ценные клады с инвентарем колхидско-кобанского типа в Пицунде и Гагре. Богатый клад был обнаружен также в с. Бомборы Гудаутского района 62.

Весьма ценные находки памятников бронзовой куль-туры колхидского типа в Абхазии сделаны в 40—50-х годах в с. Куланурхва Гудаутского района (М. М. Трапш) и в окрестностях Сухуми (М. М. Трапш, А. Н. Калаидадзе) — на горе Гуадиху, пос. Красный Маяк, на Сухумской горе. Планомерные археологические раскопки, проведенные в этих районах, значительно обогатили наши представления о развитом бронзовом веке на территории Абхазии.

Памятники колхидской культуры, обнаруженные в Абхазии, представлены главным образом кладами и мо-гильниками. Следов поселений той эпохи пока не обнаружено. Из абхазских кладов наиболее крупными являются: гапрский, пицундский, сухумский и лыхнинский. Во всех этих кладах представлены почти одни топоры, преимущественно хозяйственного назначения. Могильники бронзового периода обнаружены в селениях Эшера, Санапиро, Мгудзырхва, Бомбора, Куланурхва и т. д. В этих могильниках раскопано большое количество разнообразных бронзовых изделий — преимущественно оружия и украшений  63.

Наиболее характерными памятниками колхидско-кобанского культурного круга являются продолговатый секирообразный боевой и рабочий топоры (рис. VIII). Древнейшие прототипы этого топора обнаружены в Западной Грузии, главным образом в Абхазии — в Пицунде, Гагре, Гантиади и т. д. 64 Здесь же, в с. Тагелони, были найдены древние формы для изготовления их. Это говорит о том, что территория Абхазии является одним из районов, в которых несомненно происходило формирование рассматриваемой культуры.

Колхидские топоры при всем своем единообразии подразделяются на отдельные типовые варианты. П. Уварова различала шесть типов. В последнее время О. М. Джапаридзе предложил новую классификацию, положив в ее основу богатейшие коллекции бронзовых

-----

62. Лукин, Материалы.
63. Очерки, стр. 12—13.
64. Археология Грузии, стр. 133.

[86]

Рис. VIII. Топоры Колхидского типа (Гудаутский район)

топоров как Северного Кавказа, так и Закавказья. Вместо ранее принятых шести типов О. Джапаридзе выделил три и два подтипа. Он же попытался определить районы наибольшего распространения каждого типа.

Касаясь вопроса о назначении колхидско-кобанских топоров, О. М. Джапаридзе пишет: «В основном колхидский топор являлся боевым оружием, хотя встречаются и такие экземпляры, у которых лезвие не отточено и вообще нет следов употребления. Возможно, они употреблялись не для практических целей. Примечательно, что эти экземпляры особенно богато орнаментированы, и, быть может, мы не ошибемся, если сочтем их парадными или ритуальными предметами. Обязательно надо отметить, что во всех типах колхидского топора, кроме III типа, встречаются более грубые массивные экземпляры, на которых особенно заметны следы употребления. Такие топоры, очевидно, употреблялись в домашнем обиходе, а не в качестве боевых» 65.

-----                                      

65. Джапаридзе, Бронзовые топоры, стр. 289.

[87]

Рукоятки топоров делались обычно из дерева, но в Абхазии обнаружены отдельные топоры, которые были насажены на бронзовую ручку (например, в Эшера). Некоторые экземпляры имели деревянные ручки, но они были обвиты бронзовой спиралью (с. Куланурхва).

Большинство топоров, обнаруженных в Абхазии, относятся к типу «б» и «г» узаровской классификации (например, в Куланурхвинском могильнике). По классификации О. Джапаридзе эти топоры относятся к типам I и II 66.

Одним из характерных предметов колхидского инвентаря являются бронзовые кинжальчики разнообразных типов. В Абхазии чаще всего встречаются узкоушковые равномерноуточенные желобистые клинки 67. Весьма характерен бронзовый кинжал с «антенной» рукоятью 68. К предметам вооружения следует отнести также наконечники копий. Из них в Абхазии наибольшее распространение получили копья с коротким и широкоперым наконечником и длинными втулками 69.

Из других бронзовых предметов, относящихся к колхидской культуре, следует указать на пояса, пряжки, фибулы (дугообразные булавки), прямые булавки, различные браслеты, кольца и др.

В большом количестве в погребальном инвентаре колхидско-кобанского периода представлены также фрагменты керамической посуды.

В колхидской культуре рассматриваемого периода намечается несколько локальных вариантов. Наиболее характерными являются чорохский, рача-лечхумский и абхазский. Каждый из них имел, по-видимому, свой производственный очаг 70.

Из перечисленных вариантов сравнительно лучше исследован пока абхазский. В результате его изучения устанавливается, что в Абхазии эпохи поздней бронзы «существовал своеобразный локальный вариант колхидской культуры. Наряду с общими характерными чертами колхидской культуры здесь выделяется также целый ряд

-----

66. Трапш, Памятники, стр. 29 и сл.

67. Археология Грузии, стр. 134.

68. Куфтин, Материалы, стр. 148, 158.

69. Археология Грузии, стр. 135.

70. Там же, стр. 142.

[88]

специфических форм как в оружии, так и, преимущественно, в украшениях» 71.

Одной из характерных особенностей бронзовой культуры в Абхазии является полное отсутствие здесь таких земледельческих орудий, как мотыги, серпы, цалди 72 и др., которые в большом количестве встречаются на территории Мегрелии и особенно в Чорохском районе. Почти не встречаются в Абхазии бронзовые топоры III типа. Характерны для края некоторые типы наконечников копий. Большими особенностями отличаются найденные в Абхазии различные предметы украшения — узкие пояса с изображением животных на пряжках, биконические бусы, полые налокотные кольца, конические колоколообразные бляхи и др. 73.

-----

71. Там же, стр. 144.

72. Удлиненный топор с крюком в конце лезвия.

73. Археология Грузии, стр. 144—146.

[89]

В период расцвета колхидской бронзы в Западной Грузии происходит быстрое проникновение в местное хозяйство разного рода изделий из железа. Колхидская культура, так же как и кобанская, «характеризует собой закат бронзового века... и зарю новой великой эпохи железа» 74.

Первыми памятниками этой эпохи в Абхазии и на Северном Кавказе являются некоторые бронзовые изделия (в частности, поясные бляхи), инкрустированные железом, которое, следовательно, появляется вначале в качестве драгоценного металла. Эти изделия хронологически относятся к рубежу XIV — XIII вв. до н. э.

Однако начало непрерывного развития железной металлургии, которое знаменует собой зарю железного века на данной территории, относится к XI столетию до н. э. 75. Это происходит после того, как становится известным способ получения губчатого железа в открытых горнах из железной руды, добытой в залежах.

Эпоха широкого освоения железа на территории Грузии хронологически подразделяется на три ступени: первая ступень датируется концом II тысячелетия— IX в. до н. э. К этому времени, в частности, относятся, железные изделия (наконечники копий и др.), обнаруженные в одном из кувшинных погребений в Эшера. На

-----

74. Крупнов, Древняя история, и культура Кабарды, стр. 112.
75. Абрамишвили, К вопросу об освоении железа, стр. 375.

[89]

этой ступени уже широко известна термическая обработка железа и его закалка. На данном этапе железные орудия часто повторяли формы предшествующих бронзовых орудий. Вторая ступень относится к VIII — первой половине VII в. до н. э. На этой ступени значительно улучшается качество железных изделий, и повторение форм бронзовых прототипов имеет место уже редко. Этим периодом датируются различные железные изделия из ряда погребений позднеколхидского времени в Абхазии (Куланурхва, Красный Маяк, Сухумская гора, Гуад-иху и др.). Третья ступень датируется VII—VI вв. до н. э. На этой ступени железо уже окончательно вытесняет из употребления бронзу. В VI в. до н. э. в Грузии происходит полное освоение железа 76.

Металлургия железа на Кавказе, и в частности в Абхазии, имеет глубокие местные корни, о чем в первую очередь свидетельствует воспроизводство в железе ряда бронзовых орудий предшествующего времени. А. Л. Лукин по этому поводу пишет: «Преемственность металлургических производственных традиций III этапа (позднеколхидского. — 3. А.), сказывающегося в ранних железных изделиях Абхазии, свидетельствует об ав- тохтонности освоения железа мастерами местных общин, носителями названных традиций, непрерывно вырабатывавшихся в течение длительного предшествующего времени»  77.

Указывая на местные корни металлургии железа, нельзя вместе с тем отрицать проникновение на Кавказ железных изделий и соответствующих производственных навыков из культурных центров Передней Азии, «более правильно будет допустить сосуществование обоих явлений: занос некоторых типов железных изделий извне и воспроизводство в железе местных типов бронзовых изделий предшествующей эпохи» 78. Однако превалировал, по-видимому, автохтонный процесс, как это видно хотя бы по материалам брильского могильника  79. 

------

76. Там же, стр. 378—379. Следует, однако, отметить, что в Западной Грузии, как видно, культура железа утвердилась несколько позднее, чем в Восточной Грузии (см. Археология Грузии, стр. 212—213.
77. Лукин, Эшерская находка, стр. 94.
78. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 325.
79. Археология Грузии, стр. 192.

[90]

В VIII—VII вв железные изделии получают в Абхазии широкое применение (рис. IX). Уже в куланурхвинском могильнике позднеколхидского времени было обнаружено немало железных предметов. Среди них железные топоры типа секиры-молотка с проушиной овальной формы, которые по некоторым характерным чертам могут быть отнесены к колхидскому типу «б» по уваровской классификации. Такого же типа железный топор был обнаружен при раскопках красномаякского могильника в Сухуми  80. Топоры типа цалди, которые также берут начало от бронзовых прообразов, были найдены при раскопках на Сухумской горе  81. Ножи различных форм (серповидные, с прямой или изогнутой спинкой) в значительном количестве были обнаружены и в некрополях Сухуми. Кинжал с заостренным концом, наконечники копий с листовидным пером и другие предметы встречаются при раскопках как в Абхазии, так и в .других районах Западной Грузии 82 (рис. X).

Рис. IX. Железный инвентарь из погребения на горе Гуад-иху (Сухуми):
1 — топор-молоток; 2 — втульчатый наконечник копья

Таким образом, к концу первой половины I тысячелетия до н. э. железная металлургия прочно входит в

------

80. Трапш, Памятники, стр. 40—41.
81. Каландадзе, Археологические памятники, стр. 42—44.
82. Трапш, Памятники, стр. 43—47.

[91]

Рис. X. Железный инвентарь из раскопок в окрестностях Сухуми:

1 — топор; 2 — наконечник копья; 3 — серповидный нож:
4 — нож-«кинжал»; 5 —топор с четырехгранным молотковидным обухом

материальный быт обитателей Абхазии. Это обстоятельство имело огромное значение для дальнейшего исторического развития местного населения. Как указывал Ф. Энгельс, железо—«важнейший из всех видов сырья,

[92]

игравших революционную роль в истории... Железо сделало возможным полеводство на более крупных площадях... Дало ремесленнику орудия такой твердости и остроты, которым не мог противостоять ни один камень, ни один из других, известных тогда металлов» 83.

----

83. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 163.

[93]

В рассматриваемый период ведущую роль в хозяйственной жизни населения Абхазии играло скотоводство. Среди абхазских бронзовых памятников совершенно не встречаются земледельческие орудия (мотыга, серп и др.), которые были характерны для центральных и южных районов Колхиды. «Трудно пока сказать, чем было вызвано это обстоятельство, но возможно, что одну из причин составляла известная особенность хозяйства. Как видно, в этом районе основной отраслью хозяйства было пока еще скотоводство. Основанием для этого может послужить и то обстоятельство, что здесь сравнительно часто встречаются изображения животных и порой преимущественно на таких вещах, которые характерны для собственно абхазского варианта колхидской культуры (например, конусовидные украшения)» 84.

Вместе с тем обнаруженные в некоторых поселениях Абхазии времени колхидской бронзы (Красный Маяк, древние слои Гуад-иху и др.) каменные мотыги указывают на наличие земледелия. Но примитивный характер этих орудий сам по себе свидетельствует о второстепенной его роли на данной территории.

Уже во II тысячелетии до н. э. на Кавказе постепенно складывается тот тип скотоводства, который известен под названием отгонного, «кошевого» или «яйлажного», в основных чертах сохранившегося до наших дней 85. Он возник из простого пастушеского занятия скотоводством в результате значительного увеличения количества мелкого рогатого скота (в основном овец), для которого уже не хватало пастбищ вблизи основных поселений.

Характеризуя систему яйлажного скотоводства, Е. И. Крупное пишет: «Отгон стад на пастбищные участки (летом в горы на альпийские луга, а зимой в степи) носит

----

84. Археология Грузии, стр. 145.
85. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 307.

[93]

исключительно сезонный характер, осуществляется сравнительно небольшим числом пастухов (чабанов) и совершенно не вовлекает всю массу населения, которое живет оседло в горах или на равнине в определенных и постоянных пунктах» 86.

Этнографические данные свидетельствуют, что такой же характер издревле носило отгонное скотоводство и в Абхазии. Перегон скота с равнины на горные пастбища начинался тогда, когда весенние травы уже достаточно были потравлены или уже высохли, а в горах, на альпийских лугах, освобожденных от снежного покрова, появлялась трава. По прибытии на место пастухи объединялись и составляли один коллектив под названием «агуп», во главе которого ставили самого опытного и авторитетного пастуха. После этого возводили хозяйственные постройки (шалаши, загоны для скота, хранилища молочной продукции и др.). Коллектив распадался с наступлением холодной поры, когда пастухи направляли свои стада к зимникам 87.

Агуп обычно составлялся из близких родственников или односельчан, что несомненно являлось пережитком родового строя. Таким образом, агуп носил «некоторые черты общинных отношений..., которые в старое время еще более рельефно были выражены» 88.

В системе яйлажного скотоводства большую роль играла собака. Об этом свидетельствуют многочисленные ее изображения на бронзовых предметах. Этнографические данные также указывают на исключительную роль собаки в этом деле. Абхазы издревле вывели особую породу, которая известна под названием Ахьчала («пастушеская собака»).

Первые три века I тысячелетия до н. э.—один из важнейших периодов в истории Закавказья. «Это был период интенсивного развития территориально ограниченных культур горных племен, использовавших рудные богатства и горные пастбища» 89. В этот период на базе пастбищного скотоводства и металлургии горные районы значительно опережают в своем развитии равнинные и приморские области.

------

86. Там же, стр. 304.
87. Бжания, Скотоводческое хозяйство, стр. 113—116.
88. Там же, стр. 119.
89. Пиотровский, Развитие скотоводства, стр. 8.

[94]

Однако во второй четверти 1 тысячелетия до н. э. яйлажное скотоводство становится недостаточным. Для дальнейшего развития скотоводства необходимо было вновь перебазировать его на земледельческую базу равнины. Горные районы затухают и перестают быть ведущими. Наступает период вторичного подъема земледелия, которое постепенно вновь оттесняет скотоводство на второе место. Однако в тех районах Закавказья, где не было больших равнин и степей (например, в Абхазии), отгонное скотоводство сохраняет значительное место в хозяйственном быту местного населения 90.

С увеличением роли земледелия в рассматриваемый период возрастает значение лошади и быка как тягловой силы. Лошадь в Закавказье была приручена в конце II тысячелетия до н. з., а в I тысячелетии уже использовалась в качестве тягловой силы 91. В Абхазии в этот период лошадь получает широкое распространение, о чем свидетельствуют обнаруженные здесь в значительном количестве бронзовые скульптурки этого животного. В это же время, надо полагать, вырабатывается древнеабхазский деревянный плуг с металлическим лемехом, вначале, очевидно, бронзовым, а затем железным 92.

В хозяйственной жизни обитателей Абхазии рассматриваемого периода определенное место занимала охота. Об этом свидетельствуют, в частности, скульптурки различных диких зверей, также нередко встречающиеся среди бронзовых изделий. Но охота уже далеко не играла такой роли, как в предшествующую эпоху.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что среди бронзовых находок того времени чрезвычайно редко встречаются металлические наконечники стрел. Б. А. Куфтин по этому поводу пишет: «Мы встречаемся здесь... с чрезвычайно малым употреблением боевого лука, даже в горных частях центрального хребта при развитом охотничьем хозяйстве, очевидно осуществляемом путем ловчих приспособлений, организованных облав, собачьей травли» 93.

В прибрежных районах Абхазии рассматриваемой эпохи определенное место продолжало занимать и рыбо-

----

90. Там же, стр. 15.
91. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 309—310.
92. Читая, К вопросу о происхождении.
93.  Куфтин, Материалы, стр. 136.

 [95]

ловство. На это указывает, например, факт обнаружения каменных грузил для сетей, а также скульптурные и графические изображения рыбы на некоторых бронзовых изделиях.

В эпоху колхидской бронзы важное значение в хозяйстве местного приморского населения имела добыча соли из морской воды. В ряде пунктов абхазского побережья (Очамчире, Сухуми, Нижняя Эшера, Новый Афон и др.) были обнаружены своеобразные следы соляного промысла  94.

Способ добывания соли заключался в следующем. Рассол морской воды наливался в небольшие четырехугольные глиняные сосуды, которые лепились в какой-то жесткой форме, а оттуда вынимались при помощи предварительно положенной туда ткани. Формой могла служить яма в земле или углубление в дереве. Соль вываривалась в этих сосудах сначала естественным путем, на солнце, а затем и искусственно (на огне). В последнем случае сосуды ставились на специально приготовленные столбики около 0,5 м длиной и до 3 см в диаметре. Несомненным отражением древнего способа добывания соли из морской воды является сохранившаяся в абхазском фольклоре старинная загадка — «рожденная водой, воспитанная солнцем; увидя свою мать, умирает» (соль).

Огромную роль в хозяйственной жизни населения играла металлургия, сначала бронзы, а затем железа.

Как отмечалось выше, металлургия меди и бронзы в Абхазии имеет, несомненно, местные корни. На территории Абхазии отмечено около 40 местонахождений медной руды и медного колчедана 95.

В этой связи большой интерес представляют обнаруженные на Сухумской горе остатки медеплавильного производства. Здесь во время раскопок были найдены прожженные комки глины и другие материалы, дающие возможность предполагать, что эти комки представляют собой остатки глиняной обмазки, покрывавшей небольшое сооружение в виде каменной выкладки, внутри которой постоянно горел сильный огонь. Обнаруженные же здесь крупные молоты, употреблявшиеся для раздробления руды, ступки и терки для размельчения руды или толчения приплавок, а также клады бронзовых вещей навели

-----

94. Соловьев, Селища.
95. Семенов, Полезные ископаемые.

[96]

на мысль о существовании в данном месте медеплавильни уже на рубеже II — I тысячелетия до н. э. 96.

По вопросу о характере медеплавильного производства на Сухумской горе А. Н. Каландадзе высказывает предположение, что здесь сначала изготовляли медь в слитках, а затем отливали из нее отдельные предметы (топоры, долота, заступообразный инструмент и др.) 97.

Интересно отметить, что в народной памяти сохранились предания о существовании в этих местах в далеком прошлом кузнечного и вообще металлургического производства. Предание отмечает, что недалеко от Сухумской горы, на правом берегу р. Баслы, была расположена священная кузня — «аныха-паара».

Несомненный интерес представляет техника изготовления бронзовых изделий в специальных формах. Е. И. Крупное следующим образом описывает этот способ: «Формы были глиняные. Сама модель отливаемого предмета делалась из воска. Модели не только украшений, но иногда даже топоров украшали рельефным орнаментом из провощенных нитей или шнура; затем их обмазывали толстым слоем глины и обжигали. Воск вытекал через оставленные отверстия, а шнурки, наложенные на восковые модели, сгорали. Образовавшуюся в формах пустоту заполняли расплавленным в глиняных же тиглях металлом, который и принимал форму восковых изделий. По изготовлении вещь отделывали дополнительно» 98.

В рассматриваемое время металлургия бронзы принимает столь сложный характер, что это не могло не вызвать широкую производственную специализацию металлургов. Добыча руды, ее обработка, изготовление форм, разнообразных топоров, мечей, кинжалов, наконечников копий, литье скульптурок и украшений и т. д. было, несомненно, делом различных ремесленников-специалистов.

Значительный путь развития в период поздней бронзы прошло и керамическое производство.

Если в период средней бронзы глиняные изделия во многом носят еще черты, унаследованные от энеолитического времени (в частности, жгутовой способ изготовле-

----

96. Каландадзе, Археологические памятники, стр. 58—67, 89—90.
97. Там же, стр. 64-91.
98. Крупнов, Древняя история и культура Кабарды, стр. 85.

 [97]

ния), то в дальнейшем, особенно в течение первой половины I тысячелетия, они становятся совершеннее, лучше сглажены, четче, к тесту иногда примешивается песок, изредка слюда. Сосуды приобретают более разнообразные формы — большие кувшины, миски, горшки для хранения пищи и т. д.

Характерная черта развития местной керамики заключалась в том, что она не знает резких смен керамических типов и дает пример последовательного местного развития, принимающего извне лишь отдельные детали и технические приемы 99.

Керамика, найденная в могильных комплексах позднеколхидской бронзы, относится в основном к местному производству. Все обломки принадлежат сосудам, изготовленным из теста глины темновато-серого цвета с большой примесью песка. Обжиг их средний; как видно, он производился на открытых кострах и очагах. Слабый обжиг и небрежная отделка этой посуды объясняется, по- видимому, ее ритуальным назначением.

К концу рассматриваемого периода, приблизительно в VII—VI вв. до н. э., формовка посуды широко производилась уже на гончарном круге, что приводит к резкому повышению ее качества и увеличению разнообразия ее форм.

Описанные выше селища со своеобразной «текстильной» керамикой знакомят нас и с другим промыслом— ткачеством, игравшим большую роль в жизни местного населения. Отпечатки тканей хорошо видны на стенках сосудов, так как ее употребляли для формовки.

Наиболее древним селищем, в котором обнаружены остатки тканевой керамики, является Маджарское (близ Сухуми); оно относится к X—IX вв. до н. э. Более поздние селища (Очамчирское, Моквское и др.), датируемые VIII—VI вв., могут быть охарактеризованы как явные «промысловые» селища.

Л. Н. Соловьев, специально изучавший эти селища, приходит к следующему заключению: «Можно сказать, что ткачество у племен побережья достигло высокого совершенства еще ранее появления здесь эллинов, а также перешагнуло домашние рамки промысла. Судя 

-----

99. Трапш, Памятники, стр. 272.

 [98]

по отпечаткам, в богатом ассортименте гениохских тканей были изделия из шерсти и из льняной пряжи от грубого рядна до самого тонкого льняного Полотна» 100.

Систематический характер в рассматриваемую эпоху получил обмен, особенно между населением горных районов, с одной стороны, и равнинных и приморских районов — с другой. Это приводит к тому, что грани между локальными культурными областями все более и более стираются, постепенно происходит их нивелировка и уже более или менее однородная культура распространяется на достаточно широкой территории.

В этой связи надо напомнить, что памятники культуры на территории Абхазии, несмотря на своеобразие, входят в сферу колхидской (западногрузинской) культуры. Еще в 1934 г. М. Иващенко указывал, что абхазские бронзовые изделия стоят ближе к Западной Грузии, чем к Кобану 101. Последующие открытия подтвердили данное положение. Это обстоятельство, несомненно, указывает также на главное направление исторических связей обитателей Абхазии.

Можно полагать, что Абхазия являлась одним из очагов, откуда бронзовые изделия вывозились в другие районы Западной Грузии. В частности, известное распространение получила, как видно, металлическая продукция, изготовлявшаяся в районе Сухуми 102.

Вместе с тем памятники материальной культуры свидетельствуют об интенсивных связях Абхазии с центральной и северо-западной частями Северного Кавказа. A. JI. Лукин указывал, что «насыщенность территории Абхазии остатками материальной культуры говорит о длительном положении северо-западного клина Закавказья в роли непосредственного звена между Северным Кавказом и Западным Закавказьем» 103.

На основании инвентаря скифского типа, представленного в некоторых погребениях куланурхвинт ского могильника, устанавливается, что население Абха-

-----

100. Соловьев, Селища, стр. 284-285.
101. Иващенко, Исследование, стр. 5.
102. Инадзе, К вопросу о торговле, стр. 86
103. Лукин, дилерская находка, стр. 92.

[99]

зии имело реальные связи со скифами Кубани и Приднепровья 104.

Обитатели Абхазии той эпохи поддерживали торговые связи и с более отдаленными странами, особенно со странами Передней Азии. Обнаружение янтарных и сердоликовых бус в с. Куланурхва, оригинального бронзового щита-нагрудника в пос. Красный Маяк и пр. является красноречивым тому свидетельством.

Следует отметить, что обмен между отдельными племенами и общинами не всегда носил мирный характер. Нередко имело место насильственное изъятие ценностей в результате разбойничьих нападений. Как указывал Ф. Энгельс, «у варварского народа-завоевателя сама война еще является... формой сношений, которою занимаются тем усерднее, чем более прирост населения, при единственно возможном для них традиционном способе производства»  105.

К концу рассматриваемого периода торговля на территории Западной Грузии настолько усиливается, что, по мнению некоторых исследователей, здесь начинают входить в употребление отдельные предметы, которые играли роль всеобщего эквивалента при обмене. К таковым, возможно, относятся бронзовые сегментовидные орудия, приблизительно одинакового размера и веса, находимые в виде кладов в разных местах Западной Грузии. Подобный предмет был обнаружен и в районе Сухуми.

Позднее ту же функцию выполняли, по-видимому, стандартизированные слитки из золота и серебра. Эти слитки найдены, например, в Южной Абхазии (с. Чубурисхинджи)  106.

Таким образом, в позднебронзовую эпоху развитие внутренней и внешней торговли Западной Грузии достигло достаточно высокого для того времени уровня. Возникают даже условия для постепенного утверждения монетной системы и товарного производства  107. В этом отношении не составляла исключения и Абхазия.

-----

104. Трапш, Памятники, стр. 80—81.
104. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. I, стр. 247.
106. Инадзе, К вопросу о торговле, стр. 87.
107. Там же, стр. 91

 [100]

Как было отмечено выше, со вступлением родового общества в патриархальную стадию начинается процесс разложения первобытнообщинного строя. Прогресс хозяйственной техники (плужное земледелие, успехи металлургии и пр.) приводит к тому, что совместный труд всех членов родового коллектива перестает быть необходимостью и постепенно создаются условия для перехода к индивидуальному хозяйству. Тем самым возникают условия для утверждения частной собственности на орудия и средства труда. Решающее значение в этом процессе имело превращение в объект частного владения земли, этого основного средства производства. «Частная земельная собственность уже вторгалась в нее (в родовую общину,—3. А.) в виде дома с его сельским двором, который может превратиться в крепость, откуда подготовляется наступление на общую землю» 108.

С течением времени отдельные патриархальные семьи, сохраняя пока еще немало социальных уз родового единства, все более и более объединяются не по родственному признаку, а по принципу территориального соседства. Поэтому такое объединение называют территориальной, или соседской, общиной. Она, по словам К. Маркса, «будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой к вторичной формации, то есть переходной от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности»  109.

Соседская община состоит преимущественно из отдельных семей и групп ближайше родственных семей, считающих себя представителями общего рода, но свою основную хозяйственную деятельность каждая семья осуществляет самостоятельно. Она же является собственником не только своей усадьбы, но и определенной части пахотных земель. В общинной собственности остаются пастбищные, сенокосные и лесные угодья. Поэтому соседская община носит двойственный характер; она как бы покоится на двух формах собственности: старой—общинной и новой— частной. В этом и выражается ее переходный характер от доклассового к классовому обществу, на который указывает К. Маркс.

-------

108. Маркс, Черновые наброски, стр. 695.
109. Там же.

[101]

В эпоху патриархата структура рода в значительной степени усложняется. Из монолитного нерасчлененного коллектива, каким был род при матриархате, он превращается в сложный организм, состоящий прежде всего из различных родственных групп и ячеек.

Основной социальной единицей общества, как указывалось, становится патриархальная семейная община, в которой частнособственническое начало все более и более растет и укрепляется. Родственные семейные общины по-прежнему сохраняют между собой связи, образуя так называемую патронимию 110. Родственные патронимии объединяются в более крупные единицы, среди которых важнейшей является патриархальный род. Объединения родов составляют племя.

Подобная структура патриархального рода хорошо отражена в этнографических пережитках абхазов, сохранявшихся до недавнего прошлого. Элементарную клетку общества составляла отдельная семья («атаац-шва»); ближайшие родственные семьи объединялись в своеобразные патронимии, которые назывались «аби-пара» (доел, «сыновство по отцу»); объединение патронимий составляло «братство» («аешьара»). Совокупность последних составляла патриархальный род в собственном смысле, именовавшийся «ажьвла» (букв, семя) 111. «Как общественная единица, ажьвла характеризовалась предполагаемым или реальным единством происхождения, экзогамностью, известной общностью территории, некоторых хозяйственных интересов и религиозной жизни, иногда наличием общефамильной тамги для клеймения своих животных, законом родовой мести, гостеприимства и взаимопомощи. Все члены ажьвла считались братьями» 112. Совокупность родственных и соседних патриархальных родов — ажьвла составляла племя, «народ» — «ажьвлар» (множ. число от «ажьвла» — букв, семена) 113.

При сохранении на рассматриваемом этапе социального развития пережитков матриархата общество в целом носит ярко выраженные патриархальные черты: поселение супругов строго патрилокально, т. е. жена посе-

------

110. Косвен, Очерки, стр. 188.
111. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 267.
112. Там же, стр. 268.
113. Там же, стр. 265.

[102]

ляется в доме мужа; устанавливается патрилинейный счет родства — дети принимают имя своих отцов. Изменяет форму и аталычество; теперь детей отдают на воспитание не в род матери, как это было на начальной стадии патриархата, а в чужие семьи.

Сложность социальной структуры патриархального общества на высшей стадии его развития находит свое выражение в том, что в нем постепенно складываются самостоятельные социальные группы, которые являются зародышами будущих общественных классов.

Прежде всего общество начинает распадаться на свободных и несвободных. Рабов, преимущественно из пленных, вначале немного, их труд и условия жизни носят пока патриархальный характер, являясь как бы дополнением к труду семьи. Но с течением времени рабовладельческий уклад растет и развивается, занимая все большее и большее место в общественном производстве.

Постепенно имущественное и социальное расслоение происходит и среди свободного населения. Из него выделяется родоплеменная верхушка в лице племенных старейшин, военных вождей и жрецов, которые подчиняют себе родовых общинников.

Обнаруженные во время раскопок в Абхазии богато орнаментированные бронзовые топоры, как полагают, представляли собой «регалии, символизирующие власть старейшин (племенного вождя)» 114.

В этой связи представляет интерес одно погребение, раскопанное в Эшера. Судя по богатому и своеобразному инвентарю, «мы имеем дело с останками почетного старика, причем наличный состав символически осмысленных украшений, наряду с (парадным) кинжалом, позволяет считать погребенного лицом жречествующим»  115.

В отдельную производственную группу постепенно складываются и ремесленники, в первую очередь металлурги. Сложный процесс металлургического производства и большое разнообразие изготовляемых предметов обусловили далеко зашедший процесс специализации в среде производителей-ремесленников 116.

------

114.Фадеев, К вопросу о генезисе, стр. 73.
115. Лукин, дилерская находка, стр. 159.
116. Археология Грузии, стр. 221.

[103]

Весь облик позднебронзового и раннежелезного инвентаря, обнаруженного на территории Абхазии, свидетельствует о далеко зашедшем процессе разложения патриархального рода. Так, например, Б. А. Куфтин следующим образом характеризует социальную значимость бомборского клада: «Самый состав предметов Бомборского клада, включающего в себя изображение мужского божества плодоносящей силы (которое оказывается здесь в сочетании с богиней-матерью), ритуальные фигурные подвески и золотые изделия, дает указание на определенные социальные черты: на господствующий в это время институт патриархальной семьи, жречество с богатым ритуальным инвентарем, на имущественное расслоение при возрастающей роли золота, на основе широких торговых сношений прибрежного населения» 117.

К аналогичным выводам пришел исследователь куланурхвинского могильника М. М. Трапш. Он пишет: «...Этот некрополь принадлежал сравнительно небольшому поселку, где скорее всего могли проживать представители одного рода. Вскрытые погребения в могильнике говорят о том, что в интересующее нас время среди древнейшего населения этого района уже наблюдается заметное имущественное расслоение. Отдельные погребения отличаются значительным богатством своего инвентаря, говорящим о той ступени общественного 'развития, когда в родовом строе давали себя знать зародыши будущего социального неравенства (выделение родовой или племенной знати). Об этом свидетельствуют главным образом изящные бронзовые орнаментированные топоры и ряд других уникальных вещей из первого погребения куланурхвинского могильника, которые, по всей вероятности, были своего рода знаками отличия и символизировали власть старейшины рода или достойного жреца.

Возможно, что эти представители, так сказать, родовой «аристократии» хоронились вместе с их женами. Это наше предположение основывается на втором (женском) погребении, которое обнаружено непосредственно по соседству с первым.

О процессе выделения экономически господствующего слоя населения говорит, по-видимому, также и синхронное, по нашему мнению, с первым погребением куланур-

------

117. Куфтин, Материалы, стр. 253.

[104]

хвинского могильника аагстинское погребение из того же Гудаутского района» 118.

Если экономическим базисом первобытного общества рассматриваемого периода были разлагающиеся патриархально-общинные отношения, то его основной политической надстройкой являлась так называемая «военная демократия». Это была наиболее развитая «организация управления» (Энгельс), на которую был способен патриархально-общинный строй. Характеризуя институт военной демократии, Ф. Энгельс пишет: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни»  119.

Именно в этот период стали принимать систематический характер военные столкновения между отдельными родами и племенами, а позднее и между большими союзами племен. Причиной этих войн явились богатства, накапливаемые отдельными племенами, вернее их верхушкой, на которые зарились соседние племена.

Нередко рост производительных сил отставал от прироста населения. «Излишнее» население либо изгонялось, либо само становилось на путь захватов и насилий.

В новых условиях быстрое развитие боевого оружия и вооружения всех боеспособных мужчин становится характерной чертой общественной жизни. Не случайно, что почти во всех мужских погребениях, раскопанных на территории Абхазии, находят боевое оружие — бронзовое или железное.

Пережитки типичной военной демократии сохранялись в общественном быту абхазов долгое время, вплоть до позднего средневековья. Важнейшие дела племени разрешались на общем «народном собрании» (ажьвлар реизара—букв, собрание родов), в котором принимали участие все взрослые мужчины  120. На время военных походов община или племя выбирали себе военных вожаков — «апыза»; все мужчины были вооружены и обуча-

-----

118. Трапш, Памятники, стр. 80.
119. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 104.
120. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 271—275. Следует отметить, что в условиях классового общества институты «военно-демократического строя», разумеется, существенно меняют свое социальное содержание.

[105]

лись владению боевым оружием с отроческих лет; военная повинность лежала на каждом взрослом мужчине.

Приведенный материал свидетельствует, что на позднем этапе развития колхидской бронзовой культуры и в условиях утверждения металлургии железа значительная часть населения Абхазии стояла на той ступени общественного развития, которая явилась кануном образования классового общества. Вместе с тем необходимо отметить, что этот процесс развивался главным образом в приморской и предгорной частях страны, откуда и происходят в основном археологические материалы, рисующие нам описанную выше картину. Что касается горных районов края, то здесь родовые отношения еще в значительной степени сохраняли свою силу.

[106]

Культура населения Абхазии в эпоху бронзового века достигла весьма высокого для того времени уровня. Об этом свидетельствуют разнообразные предметы украшения и одежда, в большом количестве обнаруженные во время археологических раскопок и разведок. В состав этого инвентаря входят скульптурные фигурки животных, браслеты, пронизи, бусы, фибулы, цепочки, серьги, привески, поясные пряжки, булавки и др.

Весьма интересные памятники искусства были обнаружены в кладе бронзовых изделий, найденном в Бомборах (Гудаутский район)121. Преобладающая часть бомборского комплекса состоит из разнообразных фигурок людей и животных (лошадей, собак, барана, козленка и пеликана).

Прежде всего обращает на себя внимание фигурка «винопийцы». Она представляет собой скульптурное изображение нагого мужчины, сидящего, спустив ноги, в особом кресле и обнявшего руками огромный ритон (питьевой рог), приложенный верхним краем к лицу. Тело человека трактовано примитивно: ноги беспомощно свисают с кресла, голова конусообразная, лицо вытянутое без дальнейшей моделировки носа, глаз и рта. Высота фигурки около 5,5 см 122  (рис. XI).

Большой интерес представляет также «фигурка матери»— грубое изображение обнаженной женщины, в стоячей позе, с расставленными ногами и держащей на

-----

121. Лукин, Материалы.
122. Куфтин, Материалы, стр. 238.

[106]

левой руке ребенка. Лицо совсем не вылеплено. Высота фигурки около 9 см 123.

Оригинальные скульптурные произведения были обнаружены во время раскопок куланурхвинского могильника. В одном из погребений найдена фигурка фантастического животного с открытой пастью и вытянутым языком. Животное изображено в сидячем положении с упором на левый бок и с поворотом головы вправо. Одна сторона фигурки плоская, а другая — кругло-моделированная. Животное имеет длинный хвост, изображенный в три изгиба. Изделие покрыто гравированным орнаментом (треугольный, елочный, насечки и пр.)  124.

Рис. XI. Статуэтка «винопийцы»
из Бомбор (первая половина I тысячелетия до н. э.)

О большом мастерстве говорит фигурка собаки, выполненная на обухе легкого бронзового топора. Животное изображено с опущенным хвостом, открытой пастью и направленными немного вперед стоячими ушами. Все части фигурки отличаются тщательным исполнением 125.

Классическим образчиком ювелирного искусства того времени является найденное в Эшера навершие в виде пластической протомы с изображением фантастического животного, олицетворявшего грозное божество. По словам А. Л. Лукина, «если бы потребовалось изобразить в форме животного грозную, громоподобно рычащую и беспощадную силу, то в данной скульптуре, являющейся в то же время ювелирным изделием, эта задача осуществлена»  126.

Яркое представление о художественном вкусе и мастерстве обитателей Абхазии рассматриваемого периода

------

123. Там же, стр. 237, 240.
124. Трапш, Памятники, стр. 58—59.
125. Там же, стр. 29—30.
126. Лукин, Эшерская находка, стр. 157.

[107]

могут дать образцы орнаментировки на некоторых бронзовых предметах.

В этой связи прежде всего обращает на себя внимание упомянутая выше скульптурная фигура фантастического животного, обнаруженная в куланурхвинском могильнике. В нижней части туловища, у основания хвоста, тонкой иглой изображен неправильной формы маленький круг, от которого отходят косые штрихи, ограниченные окружностью. Посередине туловища нанесены три пояска, из которых два украшены треугольниками, заполненными косой штриховкой, а третий—елочной дорожкой. Хвост, задняя нога и нижняя часть шеи также покрыты елочным орнаментом. На правом бедре парой врезных линий, помещенных вокруг выпуклости бедра, хорошо выражены мышцы. Вокруг носа сделаны насечки 127.

Интересен один топор колхидского типа, найденный в кувшинном погребении из Эшера  128. Он украшен гравированным орнаментом из широкого пояска, охватывающего наиболее суженную часть топора. Поясок состоит из двух пар сетчато заштрихованных лент, идущих по его краям, и средней полосы, заполненной кружковым узором. На каждой стороне лопасти топора дано изображение фантастического собаковидного существа, а на двух боковых гранях обуха изображены рыбы.

Об искусстве орнаментации, распространенном в ту эпоху, дают представление украшения глиняных сосудов. При раскопках куланурхвинского могильника установлено три вида орнаментации керамических изделий: геометрический, состоящий из ломаных врезных линий, ямочный — с коническим углублением и врезной — в виде елочки 129. Употреблялся в то время способ украшения сосудов штамповкой ряда треугольников 130.

Уникальным памятником искусства является оригинальный предмет, обнаруженный в виде фрагментов в кувшинном погребении из Эшера. Данный предмет представлял собой, по-видимому, часть культового облачения

-----

127. Трапш, Памятники, стр. 58—59.
128. Куфтин, Материалы, стр. 192—193.
129. Трапш, Памятники, стр. 28—29.
130. Соловьев, Селища, стр. 272.

 [108]

в виде нагрудника, воротника или наплечника, выкроенного из бронзового листа в форме соединенных вместе двух змеиных протомов, как бы вырастающих из общего тела. Эти симметрично расположенные змеевидные выступы ограничивают полукруглое пространство около 19 см в диаметре. Края предмета орнаментированы со всех сторон пунктирной линией из выбитых точек. В средней части его размещены три крупные выпуклости, выдавленные четырьмя концентрическими уступами. Вдоль каждого змеевидного выступа выбито с изнанки толстой пунктирной линией и очерчено с лица тонким пунктиром извивающееся тело змеи, с типичной стреловидной или копьевидной головкой 131.

Замечательной находкой является металлический щит-нагрудник иноземного происхождения, обнаруженный в одном из погребений пос. Красный Маяк на западной окраине Сухуми  132. Щит представляет собой бронзовую пластину тончайшей работы, на которой изображен гриф с распростертыми крыльями и распущенным хвостом. Художественный стиль, в котором выполнен гриф, относится к древнеассирийскому искусству, что, очевидно, указывает на его происхождение.

К произведениям искусства следует отнести также своеобразные бронзовые пряжки, обнаруженные в разных пунктах Абхазии (Куланурхва, Эшера, Мгудзырхва). Они изготовлены из литой бронзы и украшены скульптурной головкой животного (овцы, быка и др.) с острыми поднятыми кверху ушами и на длинной крючковидной шее. Эти головки имеют большое сходство с головками животных на ручках лечхумских бронзовых сосудов из Западной Грузии  133.

Интерес представляют также литые поясные пряжки, принадлежащие узкому бронзовому поясу, который вставлялся концом в продольный расщеп пряжки и прочно заклёпывался к ней. Подобные пряжки, представляющие собой местную особенность абхазской бронзы, были найдены в Эшера (в могильнике и дольменах) и в Аагстинском погребении  134.

-----

131. Куфтин, Материалы, стр. 164—166.
132. Трапш, Археологические раскопки, стр. 198—199.
133. Трапш, Памятники, стр. 74—75.
134. Куфтин, Материалы, стр. 229.

[109]

Следует отметить и оригинальные очкообразные поясные пряжки, обнаруженные в Приморском, Яшту-хе и Эшера  135.

Весьма распространенным и разнообразным по своему типу украшением были браслеты. Например, в Куланурхвинском могильнике они найдены семи различных типов 136: широкие пластинчатые браслеты цилиндрической формы с четырьмя круговыми ребрами. По мнению М. Трапша, их можно рассматривать не только как украшения, но и как оборонительное оружие, служившее для защиты рук от удара боевого топора. Браслет аналогичной формы имеется и среди бронзовых предметов Эшерского могильника, но в других пунктах Кавказа они до сих пор неизвестны. Поэтому данные браслеты можно отнести к местной особенности позднейшего периода колхидской бронзы на территории Абхазии 137 короткие желобчатые браслеты с двухскатной наружной поверхностью; фигурный браслет, состоящий из центральной двухлопастной широкой пластинки, от средней части которой в противоположные стороны отходят два желобчатых ребра, которые, сходясь между собой, образуют расширенные концы. Аналогии этому типу в собраниях колхидско-кобанской бронзы неизвестны; массивный бронзовый браслет с глубокими наружными разрезами, концы браслета у переднего разреза заканчиваются маленькими выступами, сходящимися своими концами. Такие браслеты обнаружены в различных пунктах Закавказья и в кобанском могильнике на Северном Кавказе; замкнутый браслет с восьмью наружными выступами. Аналогии ему имеются в некоторых могильниках Армении; браслет, состоящий из круглого прута, с широко разведенными,, овально расплющенными концами; пластинчатый браслет с суженными и свернутыми в спираль концами, типичный для кобанского варианта колхидско-кобанской бронзы. Сильно суживаясь с обоих концов, пластинка переходит в спиральные линейные насечки. Слегка выделяющиеся ребра браслета делят пластинку по длине на два равных продольных желобка. Внутренняя поверхность браслета гладкая, с очень легкой

------

135. Там же, стр. 75.
136. Трапш, Памятники, стр. 62—65.
137. Там же, стр. 62.

 [110]

общей выпуклостью, предотвращающей врезание его краев при ношении. Такие же браслеты были найдены в Бомборах и в могильнике Брили (Западная Грузия).

Другую группу предметов украшения из куланурхвинского могильника составляли бронзовые конические пронизи 138 (высотой от 1,2 до 2,4 см и в диаметре от 1,9 до 2,4 см у основания) с крепкой дугообразной петлей внутри. Подобные пронизи были обнаружены и в других местах Абхазии (Мгудзырхва, Эшера), а также в Армении, близ горы Арарат.

Фибулы (застежки) в куланурхвинском могильнике лредставлены бронзовыми и железными экземплярами 139. Бронзовые дугообразные фибулы, с цепочками из того же металла, однотипны, без орнамента, с пластинчатой крытой дужкой. Аналогичные по форме дуги фибулы известны в других пунктах Абхазии (Абгархук) и на Северном Кавказе. Дугообразные фибулы весьма характерны для северной части Колхиды  140.

Железные фибулы — круглопроволочные; одна из них миниатюрная, с плавно опускающейся дужкой, имеет бронзовую цепочку. Вторая — с уширенным пластинчатым концом. Эта фибула по сравнению с предыдущими отличается менее крутой дужкой.

Бронзовые цепочки из Куланурхвы сделаны из круглой и желобчатой кантованной проволоки 141. Одна из них состоит из овальных звеньев, сделанных из круглой проволоки диаметром 1 мм. Другая цепочка с овальными звеньями из желобчатой пластинки имеет на обоих концах характерные очкообразные привески, получившие широкое распространение на Кавказе.

Весьма многочисленную часть инвентаря погребений той эпохи составляют бусы. Так, в куланурхвинском могильнике обнаружены в большом количестве бусы из бронзы, стекла и пасты. Найдены также сердоликовые бусы и в небольшом числе бусы из янтаря  142.

Сердоликовые бусы имеют обычно шаровидную форму с двухсторонне свершенным цилиндрическим кана-

-----

138. Там же, стр. 65—66.
139. Там же, стр. 66—67.
140. Куфтин, Материалы, стр. 136.
141. Трапш, Памятники, стр. 67—68.
142. Там же, стр. 69—74.

 [111]

лом. Все они красно-бурого цвета и хорошо отполированы.

Стеклянные бусы также имеют шаровидную форму и характеризуются двумя цветами—золотистым и мутно-зеленоватым. Следует отметить, что на территории Грузии стеклянные бусы в погребальном инвентаре колхидско-кобанской бронзы встречаются редко. В Абхазии они найдены лишь в Бомборах.

Пастовые бусы имеют биконическую форму, изготовлены на основе желтой или сероватой глины. На территории Закавказья эти бусы характерны для эпохи интенсивного освоения железа (VII—VI вв. до н. э.).

Бронзовые бусы, найденные в куланурхвинском могильнике, по своей форме принадлежат к двум типам — биконическому и в виде колечек. Бнконические бусы типологически близки к крупным бронзовым биконическим бусам, обнаруженным в аагстинском погребении и эшерском могильнике.

Б. А. Куфтин отмечает, что биконические бронзовые бусы чаще всего встречаются в Абхазии, где они «достигают особенно развитых форм и имеют глубокую местную традицию»  143.

Большой интерес представляют также колоколообразные конические украшения с петлей внутри и фигуркой животного на вершине (в одном случае баран, в другом — собака, птица и т. д.). Иногда на верхушку украшения насажена не целая фигурка животного, а отдельные головки, причем парные, как бы вырастающие из вершины конусов.

Условно такие украшения называют поясными бляхами, но подлинная функция их пока не установлена 144 . Возможно, что они тоже представляли собой ритуальные принадлежности. Встречаются только в Абхазии (Аагста, Эшера).

Характерным украшением были нашейные гривны, представляющие собой литую, круглую в сечении, бронзовую дугу 12—13 мм в диаметре. Концы гривны расплющены путем ковки и симметрично закрючены наружу в двойные цилиндрические завитки 145. Кроме Абхазии

-----

143. Куфтин, Урартский «колумбарий», стр. 49.
144. Лукин, Эшерская находка, стр. 144.
145. Лукин, Материалы, стр. 51.

[112]

(Приморское, Эшера и др.) они известны также на Северном Кавказе.

Оригинальны массивные бронзовые кольца — полые, литые, гладкие, без рисунка. Это женские ножные браслеты, которые надевались попарно на каждую ногу; они также являются местной особенностью абхазской бронзы  146.

Следует отметить также найденное в Эшера весьма своеобразное украшение, представленное двумя сложными четырехъярусными привесками, состоящими из девяти звеньев. Одна привеска заканчивалась перевернутыми головчатыми конусами, другая — миниатюрными птичками с распростертыми крыльями  147.

В эпоху разложения первобытнообщинного строя на новую ступень поднимается также духовная культура и идеология общества. В частности, в этот период возникают своеобразные героические сказания и легенды, в которых получает яркое отражение борьба народных масс за дальнейшее покорение сил природы, против внешних врагов, зарождающегося социального неравенства и т. д.

В этой связи исключительный интерес представляет собой легенда о великом герое Абрскиле (абхазском Прометее), распространенная в народе в нескольких вариантах. В них Абрскил фигурирует как борец за родную Абхазию, носитель добра и справедливости, непримиримый богоборец 148.

Абрскил не ладил с угнетателями и злыми людьми, не хотел покоряться даже богу. За это он навлек на себя его гнев и был заточен в глубокую Члоускую пещеру, где его приковали к железному столбу. Как повествует легенда, Абрскил непрерывно раскачивает столб и уже готов вытащить его, но в этот момент какая-то неведомая птичка садится на столб; Абрскил гневно замахивается на нее тяжелым молотом, но птичка улетает, а от удара молотом столб еще глубже входит в землю. И это повторяется всякий раз... Тем не менее Абрскил не сдавался и навсегда сохранил неприязнь к богам, ненависть к угнетателям и Ееликую любовь к народу.

Легенды о прикованном к скале или заключенном в пещеру герое в различных вариантах широко распростра-

-----

146. Куфтин, Материалы, стр. 151.
147. Лукин, дилерская находка, стр. 154—155, 175—176.
148. Бгажба, Об абхазском героическом эпосе, стр. 234—236.

[113]

нены на Кавказе. У грузин — это Амиран, у армян — Мхер, у кабардинцев — Насрен, прикованный к вершине горы Ошхомахо (Эльбрус).

Академик Н. Я. Марр относил легенду об Амиране- Абрскиле к древнейшим кавказским сказаниям о «солнце-герое» и считал возможным сопоставить имя Амирани с абхазским словом «амра», или «амыр», — «солнце»  149. Имя Абрскил, может быть, означает «сын солнца» (от абх. «амра» и мегр. «скили-скуа» — «сын»). Несомненно, однако, что эта легенда отражает упорную борьбу людей с мощными силами природы, а в своих более поздних наслоениях — и борьбу против социального неравенства  150.

Выдающееся место в абхазском фольклоре занимают предания о нартах — богатырях-героях. Эти сказания бытуют среди многих народов Кавказа, но особенно широко распространены у адыгейцев, кабардинцев, осетин и абхазов. При наличии ряда общих мотивов и персонажей нартский эпос каждой кавказской народности имеет свои, порой весьма существенные особенности. В частности, абхазский вариант, являясь органической частью общекавказского эпоса о нартах, отличается вместе с тем большим своеобразием и имеет поэтому вполне самостоятельное значение  151.

Исторический анализ нартских сказаний приводит к несомненному заключению, что в нем наиболее полно и ярко отражена эпоха разложения патриархально-общинных отношений и расцвета «военной демократии», т. е. период, который в культурном отношении характеризуется завершением бронзового века и утверждением металлургии железа  152.

На Кавказе, и в частности в Абхазии, этот период датируется приблизительно VIII—VI вв. до н. э. Образ Сатаней-Гуаши, одной из главных героинь эпоса, наделенный яркими матриархальными чертами, отражает лишь пережиточные явления, бытовавшие в позднепатриархальном обществе. Наслоения более поздних времен, которых, кстати, в абхазских сказаниях, отличающихся особенной архаичностью, не так уж много, не могут поколе-

-----

149. Марр, Кавказоведение, стр. 22.
150. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 269.
151. Инал-Ипа, Доклад, стр. 91.
152. Крупнов, Древняя история Сев. Кавказа, стр. 373.

[114]

бать вывода о появлении основной части эпоса в эпоху «военной демократии». Не случайно, что война играет огромную роль в жизни нартов.

В абхазском нартском эпосе весьма примечательны рассказы о Сатаней-Гуаше — родоначальнице нартов, ее сыне Сасрыкве, Гунде Прекрасной — сестре нартов, Цвицве — младшем брате нартов, Уахсите —сыне Нарт- Сита и др.

Особенно много преданий о победоносном богатыре Сасрыкве, который борется с чудовищами и совершает ряд других подвигов. Сасрыква наделен чертами так называемого «культурного героя»: согласно эпосу, он дал людям огонь, полезные растения, приручил животных и т. п. 153.

Большое место в эпосе занимают легенды о чудесном кузнеце Айнар-Ижий.

Интерес представляет также героическая песня о Пшкяч-ипа Манче и Баалоу-пха Мадине, которая рисует борьбу народов с иноземными завоевателями, называемыми в песне «апстыр»  154. В основе ее лежит какое-то историческое событие, глубоко запечатлевшееся в народной памяти, хотя и затушеванное с течением времени позднейшими наслоениями.

Сражаясь с напавшими на его страну врагами, Манча, не жалея жизни, самоотверженно защищает родину. После того как он героически погибает в этой борьбе, его возлюбленная — красавица Мадина, переодевшись в мужское платье, появляется на поле битвы. Появление Мадины вливает новые силы в ее соотечественников, и разбитый враг отступает.

Абхазские героические сказания, как и легенда об Абрскиле, бытуют в народе в прозаической форме, но некоторые сказания встречаются и в виде эпических песен.

О религиозных верованиях рассматриваемой эпохи конкретное представление дают разнообразные бронзовые предметы ритуального назначения и графические изображения культового характера. Весь этот материал «до известной степени позволяет проникнуть в древнее мировоззрение, отголоски которого сохраняются в ска-

------

153. Инал-Ипа, Абхазы, стр. 379.
154. Бгажба, Об абхазском героическом эпосе, стр. 241—242.

[115]

зочных мотивах и обрядовых пережитках у мегрелов, сванов и абхазов» 155.

Прежде всего обращает на себя внимание описанная выше женская скульптурка с ребенком на левой руке, обнаруженная среди предметов бомборского клада. Как видно, статуэтка символизирует великую богиню-мать, олицетворяющую плодородие. Культ богини-матери сохранялся в патриархальном обществе в виде пережитка религиозных верований эпохи матриархата. По словам Б. А. Куфтина, «мотив богини-матери вовсе не был чужд родовым обществам горного Кавказа даже в эпоху их значительного разложения, хотя мужской аспект божества плодородия и кажется здесь более обычным» 156. Фигурка нагого «винопийцы», обнаруженная в том же кладе, представляет собой, как полагают, символическое изображение божества луны, покровителя мужчин  157.

По-прежнему широкое распространение имели тотемические воззрения, выражавшиеся в поклонении различным домашним и диким животным. В этой связи следует вспомнить бронзовую скульптурную фигуру фантастического животного из куланурхвинского могильника. По некоторым характерным деталям (открытая пасть, голова с толстой мордой, длинный хвост, ноги и т. д.) эта фигура имеет близкое сходство с образом описанного выше фантастического хищника, часто встречающегося в орнаментах и рисунках на топорах, пряжках и других предметах колхидско-кобанской бронзы. По млению М. М. Трапша, данная фигура имела не чисто декоративное, а тотемическое значение  158.

Интерес представляет собой также зооморфное изображение на пластической протоме эшерского навершия. A. Л. Лукин считает, что это «изображение зооморфного божества грома, могущественнейшего и виднейшего божества в пантеоне племен, населявших центральный и юго-западный Кавказ в медно-бронзовый период, в том числе и у абхазов, у которых это божество не забыто и поныне» 159.

-----

155. Куфтин, Материалы, стр. 192.
156. Там же, стр. 253.
157. Лукин, Материалы, стр. 68.
158. Трапш, Памятники, стр. 59.
159. Лукин, Эшерская находка, стр. 156.

 [116]

Религиозные мотивы отражены и на ритуальных бронзовых топорах. Например, изображение собаковидного фантастического существа («драконо-волк») и рыбы на топоре из эшерского кувшинного оссуария. Это изображение, как видно, олицетворяет «нижнее небо», преисподнюю, увязываемую, по религиозным представлениям того времени, с водной стихией. В данном случае принадлежность изображенного существа к нижнему небу подчеркивается помещенными на обушной части топора изображениями рыб, являющимися показателем природной стихии, к которой относится) главное изображение. При этом последнее приобретает черты, подчеркивающие его водную природу: лапки трактованы как плавники, совершенно подобные хвосту изображенных здесь рыб 160.

Обнаружение большого количества бронзовых фигурок овцы и козы в виде привесок свидетельствует о существовании в то время культа барана. Такая связь барана с культом обычно наблюдается у народов, занимающихся исключительно или по преимуществу овцеводством  161. Большой интерес в этой связи представляет найденный в Абгархуке особый предмет ритуального назначения, представляющий собой длинную (ок. 11 см), слегка изогнутую, с крючком для подвешивания бронзовую фигурную лопаточку, со стоящей на ней фигуркой всадника (размером 6 X 3 см), украшенную по боковым краям шестью бараньими головками с кольцевыми ошейниками, к которым подвешены на петлях бронзовые колокольчики 162. Этот уникальный предмет, несомненно, имеет прямую связь с культом барана.

С овцеводческим культом связан и комплекс предметов знаменитого бомборского клада. По мнению Б. А. Куфтина, «своим составом (собака, вероятно, пастушеская и мелкий рогатый скот) этот комплекс имеет отношение к овцеводческому хозяйству и к соответствующему производственному культу, пережиточно живущему и до сих пор у абхазов в почитании Алышкинтра — собачьего божества и Джабран — богини (прародительницы) коз и овец, главнейших домовых представителей

-----

160. Куфтин, Материалы, стр. 193.
161. Крупнов, Древняя история и культура Кабарды, стр. 103.
162. Куфтин, Материалы, стр. 243—245.

[117]

 «великого бога обновления природы, размножения и, особенно, скотоводства», именно Айтара»  163.

Культовое назначение, по всей вероятности, имели и скульптурные изображения лошади, которые также встречаются в значительном количестве. Характерно, что среди бронзовых фигурок бомборского клада, общее число которых превышает 25, изображение лошади составляет более половины (15 фигурок)  164.

Религиозную значимость имели также часто встречающиеся изображения птиц. Эти изображения в изделиях колхидско-кобанской культуры символизируют спутников божеств, порученцев, крылатых существ, которые осуществляют связь богов с людьми 165. Характерна в этом отношении упомянутая выше четырехъярусная привеска с миниатюрными птичками, найденная в Эшера.

Широкое распространение в ту эпоху имел культ змеи, изображение которой часто встречается на ритуальных предметах. Так, примечательны две змеи на описанном выше бронзовом культовом облачении из Эшера. В данной связи следует отметить, что еще в недавнем прошлом змея занимала важное место в системе пережитков древних языческих культов в религиозных воззрениях абхазов  166.

Большое значение обитатели Абхазии той эпохи придавали всевозможным амулетам и талисманам, которые, по их представлениям, должны были обеспечить успех в жизни и оградить от всяких несчастий. Именно таковую роль, надо полагать, играли многочисленные ритуальные привески и некоторые другие предметы, обнаруживаемые среди памятников той эпохи. Обычай использования различных талисманов пережиточно сохранялся у абхазов вплоть до недавнего времени  167.

Наличие сложной системы высокоразвитого для того времени религиозного культа обусловило появление особой касты отправителей этого культа — жрецов. О наличии этой прослойки свидетельствует раскопанное в Эшера погребение жреца, относящееся к той эпохе. Среди богатого культового инвентаря могилы обращает на себя

-----

163. Там же, стр. 237—238.
164. Лукин, Материалы, стр. 62—63.
165. Лукин, Эшерская находка, стр. 160.
166. Чурсин, Материалы, стр. 146—147.
167. Там же, стр. 117—118.

 [118]

внимание навершне булавы из литой бронзы, служившее, по-видимому, символическим знаком общественного положения погребенного  168.

Основы патриархальных религиозных воззрений местного общества, заложенные в рассматриваемую эпоху, пережиточно бытовали у абхазского народа в течение длительного времени.

-----

168. Лукин, Эшеоская находка, стр. 152.

[119]