Ценный материал по истории городской культуры античной Абхазии дали археологические материалы из района Сухумской крепости и Пицундского городища.

Раскопки в Сухуми позволили наметить здесь четыре культурных слоя, отражающих непрерывную жизнь городского населения на протяжении почти восьми столетий. Нижний, наиболее ранний слой на основании наличия в нем чернолаковых черепков и обломков амфор относится к III—I вв. до н. э. Следующий слой, по найденным здесь римским медным монетам и фрагментам художественно выполненных краснолаковых блюд, а также по отдельным черепкам краснолаковых сосудов и обломкам светлоглиняных амфор I в. датируется в целом I—II вв. н. э. Третий снизу культурный слой по римским медным монетам, обломкам краснолаковых чашек и мисок, черепкам узкогорлых амфор и др. определяется III—IV вв. н. э. И, наконец, самый верхний слой, на основании находок черепков амфор с цилиндрическим горлом и ребристыми ручками, амфорных фрагментов с глубоким и частым

[208]

рифлением, датируется примерно концом IV—V вв. н.э. 128.

Раскопки крепости дали интересные сведения о строительном искусстве первых четырех столетий нашей эры. На протяжении всего этого периода Сухумская крепость была одним из крупнейших фортификационных сооружений на Черноморском побережье Кавказа. Правда, она неоднократно переделывалась и дополнялась новыми постройками, что вызывалось не только военными соображениями, но и необходимостью бороться с неблагоприятными стихийными процессами: опусканием берега, наступлением моря и оползневыми явлениями 129.

Основная часть крепости вместе с приморской стеной давно уже поглощена морем.

Стены восточного укрепления построены без фундамента, они были сложены из камней среднего размера на известковом растворе, кладка булыжным камнем перемежалась двумя прослойками из трех и четырех рядов кирпича 130. Изнутри вдоль стен сооружено подобие тротуара и дренажные канавки.

Судя по приему строительной техники, найденным керамическим обломкам это укрепление может быть по предварительным соображениям отнесено ко II — началу III в. н. э. Наклонившиеся стены крепости были укреплены башнями, нужно полагать в III в. н. э., и контрфорсами в IV в.

Западное укрепление сооружалось теми же техническими приемами, но в кладке применялись перекрещивающиеся деревянные лежни. Стены своим основанием лежат на илистой глине, предварительно уплотненной деревянными сваями 131.

Раскопками на территории крепости также выявлены остатки разного рода общественных и частных сооружений: следы бани, водопровод, фонтан, жилые помещения и пр. Так, внутри крепости, близ восточного укрепления, был обнаружен пол, выложенный крупными керамическими плитами, а наличие тут же крупных кирпичей позволило предполагать здесь остатки разрушенной бани 132.

-----

128. Трапш, Раскопки древнего Севастополиса. стр. 240—241.
129. Шервашидзе, Соловьев, Исследования, стр. 179.
130. Там же, стр. 172.
131. Соловьев, Шервашидзе, Предварительное сообщение, стр. 46.
132. Шервашидзе, Соловьев, Исследования, стр. 172—173.

[209]

Большой интерес представляют остатки жилого комплекса. Были раскопаны: часть комнаты, стены которой возведены из булыжника на известковом растворе, двор с хозяйственным помещением (здесь выявлены, в частности, остатки пифосов) и колодец круглой формы с булыжной облицовкой внутри. Данный жилой комплекс был воздвигнут не позднее II в. н. э. 133.

Важное научное значение имело открытие обжигательной гончарной печи 134. Она представляет собой прямоугольное сооружение, выложенное из обожженного огнестойкого кирпича на глиняном растворе, одетое с трех сторон — восточной, северной и западной — в массивный булыжный кожух, толщиной более метра. Лицевая южная сторона печи вместе с топочным отверстием каменного кожуха не имеет.

Печь являлась довольно крупным сооружением общей площадью более 30 кв. м и отличалась весьма сложным устройством. Она была предназначена в основном для производства кирпичей и черепицы. В нее загружали на один обжиг, по всей вероятности, не менее тысячи изделий.

Рассматриваемая печь является пока единственным в своем роде памятником на черноморском побережье Кавказа. Стратиграфические и фактические данные, полученные при исследовании печи, позволяют ограничить время постройки и период ее существования концом III— IV в. н. э.

Наличие такой крупной по своим размерам обжигательной печи в районе древнего Сухуми свидетельствует о больших строительных работах, производившихся здесь в позднеантичное время.

Культурный слой II—III вв. н. э. богато представлен керамикой, обломками стеклянных изделий, бронзовыми, костяными предметами и пр. 135.

Особенно многочисленны и разнообразны керамические материалы. В частности, в большом количестве найдены обломки светлоглиняных (с примесью черных частиц) узкогорлых амфор южнопонтийского происхождения. Интересно отметить также находки аналогичных

------

133. Апакидзе, Лордкипанидзе, Отчет, стр. 39—40.
134. Трапш, Раскопки древнего Севастополиса, стр. 247—252.
135. Апакидзе, Лордкипанидзе, Новые материалы, стр. 219—220.

 [210]

амфор из красной глины, которые являются местными изделиями, имитирующими привозные.

Характерны для этого слоя амфоры из коричневой (с примесью черных частиц) и красной глины, с небольшим горлом, имеющим на уровне верхней части ручек резко выделяющееся утолщение. На внутренних частях этих амфор обнаруживается налет черного цвета, похожий на смолу.

Встречаются также фрагменты местных красноглиняных амфор с дугоообразными ручками.

Внимания заслуживают обломки горлышек, ручек, донышек амфор (по-видимому, небольших размеров) из красной глины со светлой облицовкой (ангобом), обильно насыщенной слюдой. Гофрированные стенки этих амфор указывают, что они не могут быть датированы ранее конца II—III в. н. э.

В этом же слое попадались также небольшие обломки синопских амфор (из характерной сиреневого цвета глнны с примесью черных частиц).

Краснолаковая керамика также обильно представлена в основном предметами, характерными для II—III вв. н. э. Это фрагменты мисок, чашек, блюд, тарелок, кубков, кувшинов (как с одной, так и с двумя ручками). Особенно многочисленны фрагменты блюд овальной формы с округленными стенками, горизонтально отогнутым краем и плоскими ручками. Края и ручки украшены рельефными (несколько" расплывчатыми) изображениями (сцены охоты, цапля, дельфин, рак, рыбы, капфар, растительный орнамент). В качестве украшений бортиков встречаются также бугорки и рубчики.

Большой интерес представляет группа блюд, мисок й кувшинов из светлой (желтовато-красной) глины, являющаяся, по-видимому, продукцией одного и того же, пока неизвестного нам производственного центра. Привлекают внимание два типа этой группы: а) глубокие миски с высоким гофрированным вертикальным бортиком и горизонтально налепленными ручками, б) миски на маленькой кольцеобразной подставке, с округленными стенками, венчиком с острыми углами. Встречаются также двуручные горшки с округленными стенками на маленькой круглой подставке.

Наряду с вышеперечисленными находками обнаружены светильники из красной глины (на- некоторых из них

[211]

сохранились следы красного лака), а также лютерии 136 привозные (синопские) и местного производства. Последние имеют одну характерную деталь: у них слив возвышается над краем.

Аналогичные лютерии найдены в Пицунде.

Рис. XV. Светильник
(Сухумская крепость, находка из третьего культурного слоя)

Встречается также серая и красноглиняная кухонная посуда — различных форм горшки, миски, сковороды и др.

В культурном слое, относящемся к IV—V вв. н. э., преимущественно представлена краснолаковая керамика. Это больших размеров миски со слегка расходящимися кверху стенками, с плоским дном и совсем низким и узеньким ободком. Большие тарелки с горизонтально отогнутым краем; чашечки полушаровидной формы с горизонтально отогнутым краем на маленькой кольцеобразной подставке. Следует отметить также два фрагмента дна, которые были украшены многолинейным рифленым орнаментом, нанесенным гребенчатым штампом, характерным для первой половины IV в. н. э.

Совершенно очевидно полное сходство и даже идентичность с краснолаковой керамикой того же времени, в большом количестве найденной при раскопках в Пицунде, что дает основание предположить их происхождение из одного производственного центра.

В этом слое найдены также обломки стеклянных изделий: донышки сосудов рюмкообразной формы (аналогичных в большем количестве встречающимся в позднеантичных и особенно раннесредневековых слоях как в Пицунде, так и в Северном Причерноморье) и фрагменты стеклянных сосудов с темно-синими пятнами («бородавками»)  137.

Огромный материал по истории культуры и быта позднеантичного времени дали раскопки Пицундского городища  138. Раскопана значительная часть древнего города:

-----

136. Лютерии — сравнительно крупная чаша со сливом, употреблявшаяся для омовения рук или мытья посуды.
137. Апакидзе, Лордкипанидзе, Новые материалы, стр. 217—218.
138. Апакидзе, Лордкипанидзе, Отчет, стр. 34—36.

[212]

фортификационные сооружения, городские ворота, жилые хозяйственные комплексы, храмы, баня, канализационный коллектор и др.

Культурный слой конца И—III в. н. э. здесь также представлен краснолаковой керамикой, которая состоит в основном из следующих предметов: чашки с суживающимися вниз стенками, с вертикальным, немного скошенным внутрь бортиком на маленькой кольцеобразной под-ставке, вытянутых пропорций; миски с округленными стенками и загнутым внутрь краем на маленькой кольцеобразной подставке; блюла овальной формы; глубокие миски с высоким гофрированным, вертикальным бортиком с горизонтально налепленными ручками; двуручные кувшинчики; светильники, амфоры местные и привозные, кухонная посуда, обломки лютериев и др.

Культурный слой IV—V вв. н. э. содержит также краснолаковую керамику, но совершенно иных форм. Особенно распространены миски больших размеров с слегка расходящимися кверху стенками и с плоским дном и круглые тарелки, горизонтальные края которых часто украшены рифленым волнистым орнаментом; миски с округ-ленными стенками и скошенным кнаружи бортиком, украшенным насечками; дно сосудов часто украшено изображением крестиков или вдавленными изображениями фантастических животных; амфоры разных типов (особенно характерны амфоры красноглиняные с бороздчатыми стенками, .с высоким, слегка суживающимся кверху горлом и распластанным венчиком), обломки кухонной посуды и др.

Особо следует отметить находку стеклянного шлака. Остатки стеклянных изделий, шлак и стеклянные капельки, найденные вместе с углем и золой, дают основание предполагать здесь наличие стеклодувной мастерской, по-видимому, небольшого масштаба.

Раскопками в западной части городища удалось выявить контуры грандиозного здания. Выяснилось, что комплекс сооружений опоясывается довольно мощной стеной, которая, возможно, представляла собой внутреннюю систему укрепления. Здесь открыты постройки различных видов и назначений: в западной части раскопано трехкомнатное помещение типа казармы; в восточной части — контуры дома, пол которого выложен кирпичом и каменными плитами.

[213]

Описанные выше памятники свидетельствуют о том, что культура городов античной Абхазии стояла на весьма высоком для того времени уровне. В ней ярко выступает традиционная генетическая связь с более ранней местной культурой. Данное обстоятельство, как и другие элементы общеантичной культуры, указывает на то, что в рассматриваемый период определенная часть городского населения представляла собой эллинизированных выходцев из коренных жителей края 139.

-----

139. Трапш, Раскопки древнего Севастополиса, стр. 246—247.

Яркое представление о быте сельского внутренних районов Абхазии населения дают результаты археологических раскопок цебельдинских могильников 140. Вскрытый погребальный инвентарь состоит из посуды, оружия, бытовых вещей, предметов украшения и одежды, скульптурных фигурок, монет и т. д.

Посуда представлена глиняными и стеклянными сосудами и одним бронзовым кувшином. Глиняная посуда, в основном гончарная, состоит из кувшинов, горшков, амфор, мисок и тарелок (рис. XVI).

Красноглиняные кувшины украшены различными видами орнамента.

Типы кувшинов не имеют аналогии с посудой, известной в археологической литературе. Они характерны пока только для культуры цебельдинских некрополей  141.

Горшки буро-красного обжига, приближающиеся к баночной форме, имеют слегка, отогнутый наружу бортик и плоское дно. Сделаны они из грубой, плохо промешанной глины, с примесью песка. Амфоры — красноглиняные, остродонные, с узким перехватом в средней части тулова, двумя двужгутовыми ручками, низким горлом, они часто украшены орнаментом. Миски — красноглиняные, преимущественно с легким кольцеобразным поддоном, Косыми и вогнутыми стенками, широким верхним открытым краем. Тарелки кремового обжига, с легким кольцеобразным поддоном, изогнутой стенкой и с косо отходящей в сторону закрайной; сделаны из хорошо отмученной тонкой глины без примеси песка, с мелкими блестками слюды.

-----

140. Трапш, Некоторые итоги раскопок, стр. 262—272.
141. Бердзенишвили, Позднеантичная керамика, стр. 108.

[214]

Рис. XVI. Посуда из цебельдинских погребений:
1, 2, 4 — красноглиняные кувшины; 3 — стеклянный конический кубок; 5 — бронзовый кувшин

Рассмотренная выше керамическая посуда, за исключением тарелок, является продуктом местного производства.- Тарелки, судя по глине, надо полагать, привозные. Центр производства их пока не установлен.

Стеклянная посуда в основном желто-зеленого цвета. Она представлена флаконами, стаканами и кубками. Флаконы имеют шарообразное тулово; стаканы цилиндрической формы (среди них несколько экземпляров с

[215]

Рис. XVII. Железное оружие из цебельдинских погребений:
1 — двулезвийный меч: 2 — втульчатый наконечник копья; 3 — наконечник стрелы; 4 — топор; 5 — умбон для щита

синими глазками). Кубки конической и полусферической форм, часть из них со шлифованным орнаментом, состоящим из крестиков, овалов, спиралей, елочных поясков и т. д.

Посуда эта происходит, как видно, из Восточного Средиземноморья и характерна для позднеантичной эпохи -  Ill—IV вв.

[216]

Рис. XVIII. Бытовые предметы из цебельдинских погребений:
1 — Г-образные железные псалии; 2 — пружинные ножницы

Упомянутые выше бронзовые кувшины имеют высокую узкую горловину, вытянутое, расширяющееся кверху тулово и слегка выпуклое дно. Горловина сосуда снабжена колпачком с петлей на бронзовой цепочке.

Оружие, представленное в большом количестве в цебельдинских некрополях, состоит из двулезвийных и однолезвийных мечей, кинжалов, своеобразных топоров, разнотипных втульчатых наконечников копий, черешковых наконечников стрел и умбонов от щитов (один с позолотой). Последние на территории Абхазии найдены впервые (рис. XVII).

Из перечисленных видов оружия характерными для культуры цебельдинских некрополей являются пока топоры с довольно длинной трубчатой проушиной, со свисающей бородкой. Они изготовлялись в Абхазии, видимо, в первые века нашей эры на местной основе. Значительно позднее эти топоры становятся более легкими и применяются в качестве плотничных орудий. Вызывает интерес тот факт, что такие топоры употреблялись в Абхазии вплоть до XIX в.

Бытовые предметы представлены удилами, пружинными ножницами, двузубой вилой, ножами, оселками (рис. XVIII). Двузубые вилы с петельчатым осно-

[217]

ванием сделаны из раскрученного круглого в сечении прута, длиной 54 см, диаметром сечения 8—10 мм. Зубы вилы — четырехгранные, с заостренными концами. Основное назначение этих вил, по-видимому, хозяйственное.

Предметы украшения и одежды составляют значительную часть погребального инвентаря цебельдинских некрополей и встречаются главным образом в женских погребениях. Пряжки сделаны из бронзы, серебра, сердолика, горного хрусталя, янтаря, гишера, стекла. Это шейные гривны, фибулы, браслеты, серьги, бусы и т. д.

Шейные гривны из закрученной бронзовой проволоки с петлей и крючковидной застежкой на концах имеют глубокую местную традицию.

Фибулы —- односоставные и двусоставные. Односоставные фибулы принадлежат к двум различным типам. К первому относятся фибулы колхидско-кобанской формы, с крутой дужкой, приемником, одним витком у зарождения дуги. Ко второму типу принадлежат фибулы с подвесным приемником, с четырехвитковой пружиной и сравнительно крутой дужкой. Односоставные фибулы относятся, видимо, к концу I в. до и. э.

Двусоставные фибулы бронзовые и серебряные, со-стоят из дужки с подвесным приемником и иглы (тетивы) с четырехвитковой пружиной, соединенных между собой шарниром. Фибулы украшались иногда разноцветными геометрической формы стекляшками и сердоликами в оправах, припаянных к средней части дуги. Фибулы эти имеют преимущественно лучковую форму и принадлежат к двум различным группам. Двусоставные фибулы первой группы имеют сходство с аналогичными крымскими фибулами, датируемыми I—III вв. н. э.

Фибулы второй группы в основном пластинчатые с крестовидной по середине дужкой. Эта группа фибул, видимо, характерна для раннехристианского времени — IV—V вв. н. э.

Браслеты, найденные только в женских погребениях цебельдинских некрополей, изготовлены в основном из круглой в сечении бронзовой проволоки. Аналогичные украшения встречаются на территории Восточной Европы (Северный Кавказ, Крым, Украина и др.). Они характерны для I — V вв. н. э.

[218]

Серьги—серебряные, круглопроволочные, в основном однотипны, в виде колец овальной формы, с петлей и крючковидной застежкой на концах.

Бусы многочисленны, довольно разнообразны по материалу, величине и форме. По материалу они относятся к сердоликовым, хрустальным, янтарным, гишеровым и стеклянным. Бусы из всех погребений цебельдинских некрополей характерны для позднеантичной эпохи — II—VBB. Н. Э. Стеклянные бусы, видимо, восточного происхождения: из Египта, Сирии, Финикии. Проникали они в Абхазию в результате торгово-экономических связей местного населения с античными городами черноморского побережья Кавказа и Северного Причерноморья, а также со Средиземноморьем. Янтарные бусы указывают, по всей вероятности, на древние связи с территорией нынешней Украины, где за последние годы в ряде мест бассейна р. Днепра обнаружены месторождения янтаря. Что касается бус из горного хрусталя, гишера и части сердоликовых бус, то все они местного происхождения.

Пряжки в цебельдинских некрополях представлены в большом количестве как в мужских, так и женских погребениях; они различных форм и размеров, делались преимущественно из бронзы, реже из серебра, а в отдельных случаях из железа.

Таким образом, материалы цебельдинских раскопок свидетельствуют о высоком уровне развития культуры сельского населения Абхазии той эпохи. Вместе с тем она имела глубокие местные корни. В территориальном отношении памятники этой культуры не являются изолированными и встречаются в других районах края. Так, керамическая посуда и предметы вооружения типа цебельдинских в последние годы были обнаружены в с. Мерхеули и в ряде пунктов Очамчирского района.

В заключение следует подчеркнуть, что материалы раскопок в Цебельде отличаются рядом своеобразных черт как в области материальной, так и духовной культуры, что, по мнению М. М. Трапша, позволяет ставить вопрос о выделении в Западном Закавказье особой археологической культуры под названием «цебельдинской» 142.

-------

142. Трапш, О некоторых итогах археологических исследований, стр. 273—274.

[219]

В процессе археологических раскопок в различных районах Абхазии были обнаружены всевозможные предметы искусства, которые также наглядно свидетельствуют о высоком художественном вкусе и культурном уровне местного населения позднеантичной эпохи. К их числу относятся произведения скульптуры, предметы украшения, ювелирные изделия, мозаика, орнаментация керамических сосудов и пр.

Интересны бронзовые фигурки, обнаруженные в Пицунде 143. Одна скульптурка представляет собой изображение древнегреческого божества Дионисия в сидячей позе, нагого. Как видно, она составляла часть композиционной группы. Еще более интересна другая небольшая фигурка стоящего босого человека. Условно ее назвали «рыбак». Человек одет в короткое, выше колен, платье; в правой руке он держит круглую корзину, а левая лежит на каком-то предмете, перекинутом через плечо. Голову фигурки венчает длинный рог. Эта скульптурка имеет, несомненно, большую художественную ценность и представляет собой редкий образец искусства малых форм.

Культурный слой, в котором были обнаружены описанные произведения, датируется II—III вв. н. э.

К тому же времени относится найденная в Сухуми терракотовая человеческая статуэтка с лентовидной налепной полоской через правое плечо и круглым предметом на правой руке  144. Из сухумских памятников интересны также глиняные скульптурные изображения головок утки и барана, которые, должно быть, являлись украшениями ручек сосудов. Следует отметить также обломок стенки красноглиняного кувшинчика с рельефным изображением виноградных листьев и гроздьев (в центре), птицы и человеческих фигур с птичьей маской и со щитом (гладиаторы?), а также фрагменты блюд овальной формы с рельефными изображениями сцен охоты, цапли, рака, дельфина, рыбы и др. 145. Кроме того, среди обломков посуды встречаются художественно вы-полненные закраины с рельефной орнаментацией, изображающей других животных и растения — козы, кабаны,

----

143. Рамишвили, Две бронзовые скульптурки, стр. 133—135,

144. Трапш, Раскопки древнего Севастополиса, стр. 247.

145. Апакидзе, Лордкипанидзе, Новые материалы, стр. 220.

 [220]

кипарисы, пальмы и пр. На одном из светильников имеется рельефное изображение трех граций 146.

Большой интерес представляют памятники искусства, обнаруженные в Цебельде  147. Из них в первую очередь укажем на керамическую скульптурную фигуру быка. Фигура полая, длиной 22 см и высотой с рогами 17 см. Между рогами имеется маленькое отверстие в виде горловины сосуда. Скульптура отличается весьма высоким качеством исполнения.

Среди других цебельдинских находок следует отметить также кулон из листового золота с витыми подвесками из тонкой проволоки с нанизанными на нее мелкими светлыми бусами шаровидной формы. Кулон украшен вставным стеклом синего цвета и рельефным орнаментом, состоящим из великолепно исполненных виноградных гроздей и мелкой зерни сферической формы. Он принадлежит к замечательным памятникам искусства, в котором проявилось высокое мастерство художника.

Уникальной находкой из Цебельды является полый нательный крестик, сделанный из тонкого листового золота. Крестик имеет прямоугольные очертания; к нему прикреплена пластинчатая петля для подвешивания на шею со вставленным посередине полупрозрачным стеклом.

Другую уникальную находку представляет литой круглый медальон, сделанный из низкопробного пластинчатого серебра. На нем рельефно изображена женская голова; вокруг лица до висков расположена мелкая зернь. На медальоне имеется греческая надпись религиозного содержания.

Из памятников искусства того времени, обнаруженных в других районах Абхазии, следует указать на замечательный медальон, изготовленный, как видно, из латуни (найден в Гудаута)  148. На лицевой стороне его рельефное изображение человеческой фигуры с поднятыми в уровень головы растопыренными ладонями. На груди фигуры выбит знак креста. Тот же знак в сложной выпукло-орнаментальной форме занимает и оборотную сторону медальона.

-----

146. Трапш, Раскопки древнего Севастополиса, стр. 245.

147. Трапш, Некоторые итоги раскопок, стр. 272—273.

148. Лукин, Материалы, стр. 81.

 [221]

Исключительный интерес представляет собой мозаичный пол из пицундского раннехристианского храма 149. Общая площадь мозаики достигает несколько десятков квадратных метров. Она выполнена в IV—V вв.

Среди мозаик вокруг центрального помоста храма наибольший интерес представляет большая картина, на которой изображен так называемый «фонтан жизни» и по сторонам его жаждущий олень и оленья самка с детенышем.

В юго-западной части храма находится прямоугольная крещальня с мозаичным полом, на котором изображен фонтан с птицами. На белом поле прямоугольника выделяется чаша на высокой ножке. Она наполнена водой, поверхность которой передана голубыми камешками. Из нее поднимается высокий красный с синим контуром ствол, увенчанный еловой шишкой желтого цвета. На бортах чаши друг против друга изображено по одному голубю и еще два голубя размещены рядом с чашей, у ее основания. Фонтан и птицы художественно объединены. На чаше имеется изображение человеческих фигур. Сохранившаяся крайняя фигура (эта часть мозаики сильно повреждена) в левой руке, согнутой в локте и отведенной в сторону, держит какой-то не вполне ясно изображенный предмет. В пицундской мозаике встречаются и другие мотивы, в частности различные виды геометрического орнамента.

Наряду с элементами, связывающими пицундскую мозаику с восточноэллинистическим искусством, она носит яркие черты самобытного творчества. Поэтому Л. А. Мацулевич ставит вопрос о существовании местной школы мастеров мозаики 150.

В заключение рассмотрим некоторые памятники культовой архитектуры, строительство которые связано с первоначальным распространением христианства в позднеантичной Абхазии.

Раскопанный на территории городища Пицунды храм с мозаикой, как отмечалось, является памятником раннехристианских 151  сооружений. Он расположен непосредственно у городской стены, представлял собой большую

-----

149. Мацулевич, Открытие, стр. 146—153.

150. Там же, стр. 149.

151. Апакидзе, Археологические раскопки; Цицишвили, Бичвинтский храм.

[222]

трехнефную базилику с выступающей пятигранной абсидой. Выявленные в процессе раскопок фундаменты десяти мраморных колонн и другие интересные детали указывают на его былое великолепие.

Анализ сохранившихся остатков храма позволяет установить как его ранние формы, так и следы неоднократных переделок и реставраций. От древнейшего сооружения остались лишь отдельные фрагменты основания алтарной части, южной и северной стен, которые дают возможность точно определить направление и план разрушенной до основания первичной постройки. Архитектурные формы базилики, строительная техника и мотивы декоративного убранства позволяют отнести его к концу V — середине VI в. н. э.

В пицундской сосновой роще, у берега моря, была раскопана другая церковь весьма оригинальной архитектуры  152. В плане она представляет собой прямоугольное сооружение с двумя совершенно равными, выдвинутыми абсидами. Церковь имеет шесть входов — по два в южной, западной и северной сторон. Стены в средней части снабжены пилястрами, которые вместе с угловыми опорами образовывали широкие ниши по две в каждой стене. В центре церкви на одной линии с пилястрами стоит прямоугольный мощный столб.

Абсиды церкви правильной круглой формы и имеют снаружи пять фасадных граней. Полы храма представляют обмазку так называемой гидравлической смесью специальной забутовки на затрамбованном грунте. Полы абсид несколько возвышаются над уровнем залов церкви. Стены сложены из известняка, морского конгломерата и из прямого и фасонного кирпича. Они воздвигнуты распространенным в то время способом: пространство между внутренней и внешней кладкой заполнялось забутовкой из известкового раствора.

Описанная церковь отличается не совсем обычной для памятников Грузии и Закавказья архитектурой, но среди памятников Ближнего Востока она имеет близкие параллели с некоторыми раннехристианскими церквами Малой Азии, относящимися к IV — VI вв. н. э.

Рассмотренные памятники искусства представляют значительный научный интерес. В них проявляется отме-

-----

152. Микеладзе, Бичвинтская двухабсидная церковь, стр. 125—131.

[223]

ченная выше характерная черта культуры населения Абхазии того периода, которая выражается в органическом сочетании элементов общеантичной культуры с лучшими культурными традициями коренных жителей края.

В античную эпоху на территории Абхазии сравнительно широкое распространение получил греческий язык. Надо полагать, что местные грамотные люди употребляли греческий в качестве письменного языка. Кроме того, не только местные греки, но и известная часть коренного населения (преимущественно представители знати, купечества) владели в той или иной степени греческим языком и в качестве разговорного. После распространения здесь христианства греческий язык, как видно, становится также языком церковного богослужения.

Одним из веских показателей распространенности греческого языка в Абхазии является то обстоятельство, что в I в. до н. э. на монетах Диоскурии надпись (легенда) чеканилась на греческом языке. Греческий язык оставался в употреблении и в период римского владычества на побережье Абхазии.

Во время раскопок древней сторожевой башни в северной части Сухуми были найдены бытовые предметы и римские монеты II в. н. э. На одном из глиняных светильников оказалась греческая надпись: «Давай поклоняйся владыке Гермесу-Меркурию ради спасения» 153. Наличие такой надписи на бытовом предмете местного производства, несомненно, указывает на то, что известная часть городского населения продолжала в тот период пользоваться греческим языком и письменностью.

Греческие надписи сохранились и на пицундской позднеантичной мозаике. Так, на мозаике, покрывающей площадку помоста в храме, изображен крупный медальон, который содержит монограмму, сочетающую в себе греческие начальные буквы имени Христа: «X» и «Р», а затем надпись: «Я есьме альфа и омега, начало и конец, говорит господь». Это известное место из «Апокалипсиса Иоанна» встречается на стенах храмов и предметах церковной утвари еще с первых веков нашей эры в связи с распространением христианства  154. 

-----

153. Каухчишвили, Греческая надпись, стр. 228.

154. Каухчишвили, Греческая надпись бичвинтской мозаики, стр. 73.

[224]

На той же мозаике сохранилась другая весьма интересная греческая надпись. Эта надпись является ктиторской (посвятительной). Содержание ее таково: «В моление за Орела и за весь его дом». Надо полагать, что упоминаемый здесь Орел настлал мозаичный пол или, возможно, построил самый храм. Т. С. Каухчишвили датирует надпись VI—VII вв.  155, но Л. А. Мацулевич считает возможным отнести ее, как и соответствующую часть мозаики, даже к IV в. 156.

Греческую надпись религиозного содержания имеет и упомянутый выше серебряный медальон из Цебельды. Надпись эта гласит: «Единый бог, помогающий приносящим» 157.

После утверждения римского господства некоторое распространение, видимо, получил в Абхазии и латинский язык. До нас дошли некоторые его памятники из Себастополиса и Питиунта.

В 1896 г. при постройке сухумской набережной был обнаружен фрагмент каменной плиты с латинской надписью, сохранившаяся часть которой имеет следующий вид:

1 строкаHadr...

2 строкаper F1.A...

3 строка leg...

Содержание надписи не трудно понять в связи с упомянутой выше командировкой Флавия Арриана, направленного императором Адрианом для осмотра гарнизонов по южному и восточному побережью Черного моря. Согласно докладу Арриана, им были осмотрены римские крепости в Трапезуйте, Апсаре, Фазисе и Себастополисе, причем кроме осмотра местами делался ремонт укреплений и производилась установка надписей, как, напри-мер, в Трапезунте. Найденная в Сухуми надпись содержит в верхней строке часть имени императора Адриана, во второй — указание на акт, произведенный через Флавия Арриана, и, наконец, в последней строке—или титул (legfatus] — легат) или принадлежность упомянутого в средней строке лица какому-нибудь легиону (leg[ionis])  158.

------

155. Каухчишвили, Тезисы, стр. 35.

156. Мацулевич, Открытие, стр. 149.

157. Трапш, Некоторые итоги раскопок, стр. 273.

158. Куфтин, Материалы, стр. 124—126.

[225]

Другой фрагмент латинской надписи на обломке керамической плиты был обнаружен в Пицунде. Сохранившиеся буквы leg, как отмечалось выше, представляют» возможно, клеймо римского легиона 159.

Однако латинский язык, как видно, не получил широкого распространения среди населения Абхазии. Во всяком случае масштабы его применения не могут сравниться с распространенностью греческого языка. Основная же масса населения оставалась неграмотной.

----

159. Лордкипанидзе, Предварительный отчет, стр. 105—106.

[226]

В позднеантичную эпоху среди коренного населения Абхазии по-прежнему бытовали языческие религиозные верования. Определенное указание на это сохранилось в ряде археологических памятников. В этой связи представляет интерес найденная в Сухуми терракотовая статуэтка человека, которая; по-видимому, была связана с каким-то местным божеством 160. Культовое назначение, несомненно, имела и скульптурная фигурка быка из Цебельды. Владелец ее, видимо, выполнял особую общественную функцию, связанную с совершением определенного религиозного обряда 161».

Заслуживает внимания тот факт, что языческая религиозная символика нашла свое отражение в отдельных элементах орнамента керамических изделий. Так, например, спиральные мотивы или кружки из точек отражали культ луны. Религиозное назначение имел также и волнистый орнамент  162.

Интересно отметить, что даже в мотивах знаменитой пицундской мозаики (в которых ведущее место занимала христианская символика) нашли место элементы дохристианских верований местного населения. Так, на одном из участков мозаики имеется изображение коровы с теленком, совершенно неизвестное в аналогичных памятниках. В то же время почитание коров в живом быту Грузии, в частности в Абхазии, общеизвестно. «Изображение коровы с теленком в питиунтской мозаике не единственный и не ограниченный пример в грузинском искусстве»  163. 

----

159. Лордкипанидзе, Предварительный отчет, стр. 105—106.

160. Трапш, Раскопки древнего Севастополиса, стр. 247.

161. Трапш, Некоторые итоги раскопок, стр. 272.

162. Бердзенишвили, Позднеантичная керамика, стр. 97, 102—105.

163. Мацулевич, Открытие, стр. 149.

[226]

Вместе с тем надо отметить, что в рассматриваемую эпоху на территории Абхазии получили известное распространение и религиозные верования греко-римского происхождения, причем некоторые из них, надо полагать, проникли в какой-то мере и в местную среду. На это указывает, например, оригинальная скульптурка божества виноделия Дионисия-Вакха, обнаруженная в Пицундском городище. Об этом же говорит, с одной стороны, семантика скульптурной фигурки «рыбака», которая имеет некоторые признаки местного культа, характерного для древнекавказского языческого пантеона, а с другой — отдельные элементы римских религиозных воззрений. В данном памятнике, возможно, отразилось слияние определенных черт как иноземных, так и местных религиозных представлений 164.

К концу античной эпохи на черноморское побережье Кавказа, в том числе и на территорию Абхазии, сравнительно быстро проникает христианская религия. Уже к первой четверти IV в. одним из главных центров христианства на Кавказе становится Питиунт. Здесь учреждается епископская кафедра. Возглавлявший ее епископ Стратофил был участником первого вселенского собора в Никее (325 г.). Как замечает Л. А. Мацулевич, «христианство не ограничивалось в нем (Питиунте. — 3. А.) замкнутой средой гарнизона. Оно не могло не получить более широкого распространения среди местного населения города и тяготевшей к нему округи. В противном случае здесь не была бы учреждена епархия» 165.

Действительно, определенные элементы местного населения уже тогда исповедовали христианство. Не случайно, что позднейшие церковные легенды первоначальное распространение христианства на Западном Кавказе, в том числе и в Абхазии, приписывали «апостолам» Андрею Первозванному и Симону Кананиту. Эти легенды также свидетельствуют о раннем проникновении христианства на побережье Кавказа.

Не позднее IV в. христианство проникает и во внутренние районы Абхазии. Представляет интерес тот факт, что на определенной части инвентаря цебельдинских некрополей изображены прямоугольные раннехристианские

----

164 Рамишвили, Две бронзовые скульптурка, стр. 135.

165 Мацулевич, Открытие, стр. 146—147.

 [227]

крестики  166. Так, на некоторых керамических сосудах встречаются крестообразно расположенные кружочки под прямым углом в раннехристианском стиле. Некоторые стеклянные кубки имеют шлифованный орнамент, на котором изображены раннехристианские крестики.

О времени распространения христианства в данном районе в некоторой степени говорит надпись на цебельдинском медальоне («Единый бог, помогающий приносящим»), Она имеет ближайшие аналогии в христианских памятниках Сирии (в Антиохии), относящихся к IV в.: «Единый бог, помогающий боящимся его» и «Единый бог, помогающий всем любящим его». Первая из приведенных надписей датируется 347 г., а вторая — 398 г.  167. По-видимому, к этому же времени относится и цебельдинский медальон. Приблизительно IV в. н. э. датируется и золотой нашейный крестик из Цебельды  168.

О широком к тому времени распространении христианства свидетельствуют погребальные обряды цебельдинских некрополей. Эти обряды принадлежат к двум различным типам. К первому типу относятся могильные ямы удлиненной четырехугольной формы, в которые покойника клали на спине в вытянутом положении с ориентацией головы на северо-запад или юго-запад, со сложенными на груди руками. Такое трупоположение вполне отвечает христианскому обряду погребения 169. Первый тип захоронения составлял в количественном отношении примерно 85—95% общего числа погребений. Ко второму типу захоронения относится обряд трупосожжения, совершавшегося вместе с предметами украшения за пределами могильников. Прах покойников помещали в урнах, которыми служили большие красноглиняные пифосы и кувшины с двумя петлевидными ручками.

Поскольку определенной закономерности в размещении разнотипных погребений не прослеживается и они располагаются вперемежку, то это позволяет говорить об их сосуществовании в один и тот же исторический отрезок времени. Это обстоятельство наряду с однотипностью погребального инвентаря дает основание пола-

------

166. Трапш, Некоторые итоги, стр. 272.

167. Там же, стр. 273.

168. Там же, стр. 272.

169. Трапш, О некоторых итогах археологических исследований, стр. 187.

 [228]

гать, что в то время древнее население, оставившее цебельдинские некрополи, принадлежало в основном к одной этнической группе 170.

Следовательно, мы можем в данном случае говорить не об этнических различиях, а о различии в вероисповедании. Как вытекает из соотношения типов захоронения, христиане составляли подавляющее большинство.

В свете изложенных выше материалов становится понятным указание Прокопия Кесарийского о том, что христианство проникло в Абхазию задолго до того, как оно было объявлено здесь официальной религией. Говоря об апсилах, он сообщает, что они «с давних времен уже христиане».

Тем не менее масштабы распространения христианства в Абхазии того периода нельзя преувеличивать. Тот же Прокопий, касаясь религиозных верований абазгов, отмечает наличие у них дохристианских воззрений. Он пишет: «Эти варвары еще в мое время почитали рощи и деревья. По своей варварской простоте они полагали, что деревья являются богами»  171. Это свидетельствует о том, что, несмотря на проникновение христианства в среду коренного населения Абхазии, пережитки дохристианских верований сохранялись в ней в значительной степени. Данная черта являлась отличительной особенностью религиозного мировоззрения абхазов и в последующую эпоху.

Однако самый факт распространения христианства в Абхазии (как на побережье, так и в особенности во внутренних районах края) имел важное историческое значение. Он свидетельствует, что в тот период (IV — V вв.) господствующие классы уже нуждались в новых, более сильных средствах идеологического воздействия на народные массы. Христианство, несомненно, способствовало утверждению феодальных отношений, которые в тех исторических условиях играли прогрессивную роль.

------

170. Трапш, Некоторые итоги раскопок, стр. 259—262.

171. Прокопий, Война с готами, стр. 380.

[229]