Впервые краткая история Абхазии (вернее история абхазских царей) в форме инаугурационного манифеста, с указанием имени и времени правления каждого царя, была написана абхазским царем Багратом II в честь его вступления на абхазский престол в 978 году. Согласно этому материалу до Баграта II была блистательная эпоха абхазских царей. Эта история с названием «История Абхазии царя Баграта» вошла в большой сборник под названием «История иерусалимских патриархов» Досифея Нотара, изданная на греческом языке в Бухаресте 1715 г. Первая история Абхазии с названием «Абхазия и в ней Ново-Афонский Симоно-Кононитский монастырь», написанная архимандритом Леонидом (Ковелин), была издана в Москве в 1885 г. После советизации Абхазии, а именно в 1922 г. в Сухуме выходит солидное исследование по истории Абхазии со скромным названием «Материалы по истории Абхазии», автором которого был К. Д. Кудрявцев.

Основная содержательная часть монографии включает следующие главы: древнейший период, период Эллинского влияния, период Римского влияния, период Византийского влияния, период вассальных отношений, период расцвета, старшая линия Леонидов, младшая линия Леонидов, Генуэзская колонизация, эпоха турецкого влияния и господства, русское влияние.

Как видно, представленный труд был написан раньше чем все книги и учебники, касающиеся  истории Абхазии. «Нормально ли, народ который в течение многих веков объединял почти все кавказские народности и сделал колоссальную культурную работу, до сих пор не изучен?»[1]

Представленная работа – одна из детально разработанных монографии по истории Абхазии с древнейших времен до 1879 года, и вряд ли все авторы, которые позже писали или касались истории Абхазии не заглядывали в эту достойную особого внимания работу К. Кудрявцева. Поэтому есть основания говорить о том, что данная работа сыграла огромную роль в становлении историографии Абхазии. Ибо в ней впервые систематически и подробно излагаются все сведения по истории Абхазии в указанный временной отрезок. Особая значимость монографии обусловлена тем, что автор при описании какого-то события или факта максимально привлекает все сведения, которые сохранили по этому событию или факту письменные первоисточники.

И это дает текстовому материалу книги особую значимость. Исходя из предисловия автора видно, что он готовил солидный, гораздо более объемный труд по истории Абхазии, но в результате непредвиденной им, но заранее спланированной акции эти материалы были уничтожены. Издатель выражает признательность научного сотрудника АбИГИ Р. Гожба, благодаря которому читатель увидит фотографию самого автора.

 А. Б. ШАНАВА

Примечания

[1]  С. М. Ашхацава. Пути развития Абхазской истории. Сухум.2006. с.15.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Задолго до выхода в свет настоящая книга называлась «Историей Абхазии». По вполне понятным причинам, я, ни в коем случае, не могу назвать  настоящую книгу иначе, как «Сборник материалов по истории Абхазии», преподносимых читателю по возможности в популярном изложении.

Автор книги должен предупредить читателя, что книга, вследствие  целого ряда  причин *,  выходит далеко не полной, к тому же, плохо отредактированной и ещё хуже корректированной. Последние недостатки автор надеется исправить в последующих изданиях, если они будут.

Только полный пробел в этой отрасли на книжном рынке толкнул автора на издание, несмотря на все, ясно им видимые недостатки, как в содержании  и редактировании, так и технике  издания.

Доказательством сему служит неоднократное использование в школах, на лекциях и в других трудах настоящего издания как рукописи, так и вышедших листов.

Для читателя, незнакомого с Абхазией, автор счёл нужным приложить краткий географический очерк страны.

Автор считает своим долгом поблагодарить тов. А. М. Чочуа, благодаря большой моральной поддержке которого,  эта книга увидела свет.

Примечания

* Одной из них является утеря на пароходе около половины издаваемых ныне материалов, а также список использованных для настоящей книги печатных материалов.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Беслетский арочный мост (XII век).
Иллюстрация с обложки книги.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Когда пришли абхазцы, откуда пришли и почему осели они на Кавказскочерноморском побережье, – вопрос, на ко­торый в данное время ответить нельзя ввиду полного отсут­ствия каких-либо сведений и данных.

Возможно, что в период переселения грузинских племён из Вано-Араратского района (Уратрии) в Закавказье, абхаз­ские племена сдвинулись или были вытеснены в занимаемую ими в последующие времена область.

Возможно, что параллельно с грузинскими племенами выселились из Уратрии (или из других областей Малой Азии) и абхазские племена.

Как за эти предположения, так и против них нет не только веских, но и вообще никаких доказательств.

Имеется также предположение абхазского филолога Д. Гулиа о происхождении абхазцев из Абиссинии. Это пред­положение также беспочвенно, как и предыдущие.

Вероятней всего, что времена передвижения грузинских племён (VII–V века до Р. Х.) уже застали абхазцев приблизи­тельно на тех местах, на которых они обитают и позже. Вопрос этот может быть разрешён лишь после основатель­ных археологических изысканий на Кавказскочерноморском побережье, которых, к сожалению, ещё ни разу не производилось.

За это предположение говорит то, что у авторов, писавших о побережье с древнейших времён до более поздних, как мы увидим ниже, фигурируют одни и те же племена. Если же мы допустим во времена с VII века до Р.Х. и позже боль­шое передвижение на побережье, то мы не найдём ему под­тверждения у писателей древнейшего периода. Исходя из этого, на наш взгляд, мы должны оста­новиться на предположении, что поселение абхазских пле­мён на побережье произошло во времена доисторические и, по всей вероятности, до времён похода аргонавтов, так как отдельные  эпизоды этого похода связываются с абхазцами.

Нет достоверных и определённых сведений, также в данном направлении не производилось и никаких изысканий, но есть много вероятий за существование на Кавказскочерномор­ском побережье вообще и, в частности в Абхазии, финикий­ских и египетских колоний, в особенности последних. Целый ряд кавказоведов поддерживают это предположение.

Академик Услар и Максим Ковалевский доказывают, что нет сомнений в существовании колоний этих народов. Их доказательства покоятся в обрядах древних обитателей страны Нила.

Кроме этих указаний мы приведём ещё ряд.

На так называемых «колхидках» – монетах, чеканенных на Кавказскочерноморском побережье и по всей вероятности в Диоскурии (подробности о «колхидках» смотри ниже), мы на одной стороне монеты встречаем человеческую голову в уборе, который, если не чисто египетский, то, во всяком случае, сильно напоминающий египетские го­ловные уборы. На другой стороне монеты голова быка. Ни местных преданий, ни экономических факторов, никаких дру­гих туземных причин, вызвавших или побудивших к изображе­нию на монетах головы быка, мы не встречаем. И невольно вспоминается египетское олицетворение божества в быке – Аписе.

Кроме этого источника чисто местного происхождения, говорящего о каком-то, может быть туманном и отдалённом влиянии Египта на Кавказскочерноморское побережье, мы имеем ещё ряд туманных и запутанных указаний у древних писателей.

Так, например, известный Геродот, живший в 485–425 гг. до Р. Х. рассказывает, что колхи являются народом египетского происхождения. Понятно и вполне возможно, что пока до Геро­дота дошло сведение о том, что на Колхидском берегу были египетские города, это известие выросло уже в кровную, род­ственную связь между народами Колхиды и Египта. Приводим дословно его:

«Когда Сезострис (египетский фараон) подошёл к реке Фазис, то, не могу сказать наверняка, как затем произошло, он ли сам, разделив свои войска, оставил часть их на жи­тельство в сей стране, или же некоторые из воинов его, не­довольные таким продолжительным походом, остались по собственному побуждению у берегов реки Фазис».

В других местах Геродот излагает уже не события, а предположения. Посмотрим их: «Жители Колхиды, кажется, египтяне. Я это высказываю собственное мнение, а не то, что я от других слышал. И так как это мне пришло в го­лову, то я наводил справки и у тех и у других. Жители Колхиды сохранили больше  воспоминаний о египтянах, чем последние о первых. Египтяне говорят, что, по их мнению, жители Колхиды – остатки войск Сезостриса. Своё мнение я составил на том основании, что у жителей Колхиды тём­ный цвет кожи и волосы курчавые, хотя эта причина имеет мало значения, так как есть и другие народы, схожие между собой в этих двух отношениях, но я заключил своё мнение на более важном факте: колхи, египтяне и ефиопы – единственные народы, которые постоянно придерживаются обряда обрезания. Финикияне же и сирийцы в Палестине сами соз­наются, что переняли этот обычай от египтян;  что касается до сирийцев, живущих на берегах Фермодонта и реки Парфенос и соседей их макронесов, то они уверяют, что этот обычай переняли недавно от колхов. Вот единственные на­роды, которые имеют обряд обрезания и, очевидно, они все переняли его от египтян. Вот ещё одно замечание о колхах, которое указывает на сходство их с египтянами. Египтяне и колхи – единственные народы, которые обрабатывают лён одинаково. Образ жизни и даже язык их имеют между собой много общего».

Кроме как у Геродота подтверждение происхождения колхов от египтян встречаем и у Калимаха, жив­шего в середине III  века до Р. X.: «Колхи – потомки египтян, и потому-то, как говорят, они  имеют тём­ный цвет кожи».

Страбон пишет, что «египтяне перешли к эфиопам и колхам». Дионий Периегет (1 век P.X.) в «Orbis descriptio» пишет, что «угол же Понта... занимают колхи, пришедшие из Египта». Аммиан Марцелин, говоря о Фазисе, пишет, что он «доходит до колхов, потомков египтян».

Плиний, говоря о колхидском царе Савкате, вскользь бро­сает, что «рассказывают так же про золотые своды и серебряные балки, колонны и пилястры, которые он взял в до­бычу у египетского фараона Сезотриса».

Стефан Византийский и Никанор Александрийский в своих трудах сообщают, что Диоскурия лежала на месте города Эа. Город Эа у эллинских и более поздних писателей вырисовывается в один из самых древних городов мира. Вполне допустимо, что сообщения Стефана Византийского и Никанора Александрийского о постройке Диоскурии на месте Эа верны и верно то, что Эа был египетской или финикий­ской колонией.

Это почти весь фактический материал, который можно положить в основу построения гипотезы о существовании на Кавказскочерноморском побережье финикийских и египет­ских колоний и городов. Вследствие этого мы, допуская ве­роятность их существования, оставим этот вопрос открытым. Тут опять уместно сказать, что только археологические изы­скания могут пролить свет на этот тёмный, но интересный вопрос. Они же могут пролить свет, подтвердить или опро­вергнуть предположения проф. Н. Марра об исходе абхаз­ского народа или части его из Вано-Араратской области.

Нам кажется, что про­исхождение яфетизмов в абхазском языке, мы должны искать не в исходе абхазцев из Уратрии, а в тех колониях яфети­ческих народов, вопрос о существовании которых мы только что разбирали. Но, повторяем, вопрос разрешится после антропологических, археологических исследований в Аб­хазии.

Первые сведения об абхазцах мы черпаем из известного мифического похода аргонавтов под предводительством Язона Фессалийского в страну Колхов (Колхидию) за золотым руном царя Аэта, датируемого XIV в. до Р.X. В античном храме Гения около Станин, на европейском берегу  Босфора, построенном по преданию возвратившимися из похода аргонавтами, то же предание говорит, что, якобы, в храме находились вещи и из страны абадзехов – руно  и слиток серебра. А это, по на­шему мнению, указывает на то, чем считала и какою пред­ставляла себе древняя Эллада страну абадзехов и её обита­телей: страну, богатую минералами, а население, занимаю­щимся скотоводством. Это положение осталось почти без из­менения и теперь, несколько тысячелетий спустя.

Коснувшись похода аргонавтов, мы должны сказать, что вообще трудно определить, куда именно древняя Эллада в своём воображении отправляла аргонавтов: в современную Мингрелию или современную Абхазию.

Если в начале и середине прошлого столетия этот воп­рос не вызывал сомнений и древняя кавказская Колхида считалась современной Мингрелией, то уже в третьей четверти с лёгкой руки Услара, Уккерта и других, это стало вызывать большие сомнения. Ныне же большинство склоняется к той мысли, что районом мифических похождений аргонавтов скорее может считаться Абхазия, чем Мингрелия. Из доисто­рической эпохи мы имеем ещё сведения у «отца истории», Геродота. Описывая боевые действия скифов и киммериан, он говорит, что последние, отступая от первых, прошли по восточному берегу Чёрного моря: «Скифы во главе с царём Мадиус, прогнав киммериан, вторглись в Азию и, преследуя их, зашли в Мидию таким  путем:

Считая от Меотийского болота до Фазиса и колхов тридцать дней пути для проворного пешехода. Из Колхиды же до Мидии небольшое расстояние...

Скифы же сделали нашествие не по этой дороге, но, миновав её, воспользовались другой, которая была гораздо дальше и лежала более к востоку, причём Кавказские горы остались у них с правой стороны...»

Этот мифический проход киммериан из Скифии на юг через Абхазию относят к началу VII века до Р. X. Хотя нашествие скифов в Малую Азию в 633 году несомненный исто­рический факт, подтверждаемый Страбоном, еврейскими про­роками Иеремией, Иезекиилом, но поход киммериан через Абхазию вызывает большие сомнения.

При современном состоянии изучения Кавказскочерно­морского побережья мы можем сказать, что его историче­ская эпоха начинается эпохой расселения греческих колонистов. Когда впервые появилась эллинская торговля  на Чёрном море, определить трудно. Но вначале она была очень не развита и эллины чуждались и боялись Чёрного моря и его пустынных, безостровных вод. Они окрестили его Негостеприимным – Понтом Аксенским.  Но потом знакомство с мо­рем стало лучше, торговля с  каждым столетием оживала и эллины переименовали море в Понт Евксинский – Гостепри­имное. В соединении с Азовским, которое ими звалось Меотийским болотом, – Меотис полус, – Чёрное море звалось «Ма­терью морей».

В одном месте своей «Географии» Страбон, полемизируя с участником Помпеевских походов на Кавказ Посидонием, называет Чёрное море Колхидским.

Но нужно предупредить, что понятия эллинов и римлян о Чёрном море не были отчётливы. Ещё на карте, составлен­ной в середине VI века по Р. X., дошедшей до нас в опи­сании космографией Юлия Гонория (Julis Honorius), жившего в V–VI вв., мы встречаем такую запись:

«Северный океан имеет моря Меотийское, Боспорское, Киммерийское, Понтийское...»

Эта запись не требует комментариев: она говорит сама за себя. Первые эллинские колонисты были выходцами малоазиат­ского города Милета (милетцы – эллины ионического про­исхождения) – города, в древности соперничающего своей торговлей с Карфагеном, Тиром и Сидоном.

Заселение берегов Чёрного моря шло постепенно, начи­ная от Босфора, и самым последним был заселён интересующий нас восточный берег.

Вопрос о том, с какой стороны – с севера или с юга – шло заселение этого берега, возбуждает споры. С большей вероятностью можно предположить, что заселение шло с южной стороны. В пользу этой версии говорит то, что колонии южного берега более старые. Итак, Синоп был основан в IX веке до нашей эры, синопский высе­лок Трапезонд (Трапезус) – в середине VIII века. Между тем, северные колонии – Ольвия на Гиманисе (Буге); Пантикапея (Керчь) на западном берегу Брспора Киммерийского (Керченского пролива) основаны только во второй половине VII века (ок. 640 года); Танаис (город в устьях Дона) и Фанагория (на восточном берегу Босиора Киммерийского) воз­никли только около ста лет спустя.

Обычным названием у древних писателей интересующего нас побережья было имя Колхида, страна Колхов и т. п. Сравнивая описания отдельных писателей, мы приходим к мнению, что обычно этим именем звалась территория от Гагринской те­снины до Риона или Чороха. Хотя Ксенофонт, лично побывавший в этих местах, в своём описании похода 10000 греков (Anabaziz), считает, что и Трапезос (Трапезунд) и Керазос (Керасунд) также находятся  в  Колхиде.

Эти названия, появившись ещё приблизительно во время похода аргонавтов, а вполне возможно и до их похода, держатся в течение по­лутора тысяч лет и исчезают лишь в начале нашей эры при близком знакомстве Запада с этой местностью.

Эпоха расселения и последующие века дают нам следую­щую картину сожительства народов в Колхиде и городов, разбросанных между ними.

У устья реки Фазис, обычно считаемой современным Рионом, была расположена знаменитая ионическая колония одного названия с рекой. Местонахождение этой богатой колонии принято считать на месте бывшей турецкой крепости Кала-Фаш или Фаш-Кале, нынешнего города Поти. Однако самые тщательные изыскания как на территории современ­ного Поти, так и в ближайших его окрестностях, не откры­ли достоверных и убедительных следов города Фазиса. Не­которые исследователи, приводя в доказательство наблюдае­мые изменения очертаний побережья под влиянием огромных отложений Риона (до 1000.000 кубических саженей ежегодно), говорят, что это заставляет предполагать, что как устье ре­ки Фазиса, так и колония Фазис находились некогда где-то в другом месте. Другие же склонны видеть остатки стен и сооружений древнего Фазиса в развалинах древнего укрепления невдалеке от Поти, затонувшего в болоте и озере Полеостром (ранее морской залив, в который впадал Рион).

На юг и большей частью на север от реки Фазиса (во время турецкого господства называвшегося Фаш, а ныне, по имени одного из  своих притоков – Рион) лежала Колхида, Колхидия или Страна колхов, о которой мы уже упоминали. В северной части Колхиды находились милетские коло­нии Диоскурия и Питиус.

Диоскурия или Диоскуриас, Диоскуриада была прибли­зительно на месте нынешнего Сухум-Кале (приблизительно 43° северной широты и 41°01´ восточной долготы). По гео­графии Клавдия Птоломея (ок. 120–170 гг. по Р. X.) Дио-скурия лежала под 71°10´–46º45´.

Академик П. Услар в своём сочинении «Древнейшие сказания о Кавказе», выясняя вопрос о Диоскурии, высказывает пред­положение, что она находилась около р. Кодор. На это предпо­ложение его наводит созвучие слова Диоскурия с туземными названиями мыса и залива около р. Кодор – Исгаур, Искурия, Скурчия, на котором к тому же имеются поросшие уже гу­стым лесом развалины. На наш взгляд его предположение ошибочно. Страбон, в приводимой нами ниже   выписке, ясно указывает местность. К тому же едва ли греки стали бы строить город не в спокойной, великолепной Сухумской бухте, а небольшой отрытой Искурийской.

В более поздние времена Диоскурия стала называться Севастополисом.

Диоскурия является одним из древнейших поселений на Кавказе. Время основания Диоскурии, несмотря на то что, об основании этого города говорится целым рядом древних историков и географов, мы всё же не знаем. Уже Скилакс из Карианден, эллинский писатель VI–V веков до Р. X., в своих «Periplus»[1] говорит о Диоскурии, так что основание её нужно отнести к временам более отдалённым.

Большинство древних писателей, которых мы перечи­сляем ниже, основание Диоскурии приписывают тем или иным участникам вышеупомянутого мифического похода аргонав­тов и таким образом относят к временам этого похода, так сказать, к XIV веку до Р. X.

Некоторые византийские писатели говорят, что Диоску­рия была на месте древнего мифологического города Эа. В современной литературе за честь быть наследником Эа спо­рят, главным образом, Сухум и Накалакеви (Кутаисская губ.).

Об основании Диоскурии упоминают Помпоний Мела (15–60 гг. по  P. X. и Аппиан (II в. по Р. X.), основание его приписывающие участникам похода аргонавтов Кастору и Полуксу Диоскурийским. Но большинство источников сходятся на том, что этот город основан не самими Диоскурами, а их возницами – гениохами, однако расходятся в обозначении их имён.

По одним (Страбон) – это были Амфистрад и Зекас, другие же (Юлий Солин, живший в  III или IV веке по Р. X.; Аммиан Марцелин, живший около 330–400 г.  по Р. X.) зо­вут их Амфитом и Керкием, по третьим (Харакс Пергамский, Плиний) – это Амфит и Телх. Писатели более поздней эпо­хи Стефан Византийский (VI век) и Никанор Александрийский говорят, что Диоскурия лежала на месте мифологического города Эа.   

Рауль Рошетт в «Wstoir des colonies grecques» no воп­росу об основании Диоскурии говорит, что греческое поселение основано было милетцами, но вместе с тем существовало общераспространённое мнение, что уже задолго до прибытия выходцев из Миллета на этом месте находилось туземное поселение.

Перейдём теперь к местоположению Диоскуриады. Наиболее подробное описание мы находим у известного географа древности Страбона – человека, родина которого находилась сравнительно близко от Абхазии. В своей «Географии» он о местоположении Диоскурии пишет:

«С самого начала берег (Понта Евксинского) тянется, как я сказал, в восточном направлении и обращён к югу, от Бат он делает мало-помалу поворот и, повернувшись к западу, оканчивается у Питиунда и Диоскуриады, потому что эти местности Колхиды соприкасаются с упомянутым берегом. За Диоскуриадой следует остальная часть Колхиды».

Немного ниже Страбон вновь возвращается к описанию местоположения Диоскуриады:

«Так как Диоскуриада лежит в таком заливе и зани­мает самый восточный пункт всего моря, то она называется углом Понта Евксинского и краем плавания. Мысль, выражен­ная в поговорке «в Фазис, где кораблям предстоит конец пути», следует понимать не так, будто автор ямба разумел здесь реку Фазис  или город, на ней лежащий и с ней од­ноимённый, но так, что здесь подразумевается та часть Кол­хиды, потому  что от этой реки и от города ещё остается морского пути до угла не меньше 600 стадий».

У некоторых писателей упоминается река, текущая у города. Плиний (29–79 гг. по Р. X.), упоминая об опустошённой Диоскурии, говорит, что она лежала  у реки Анфемуса. Страбон же эту реку зовёт Харес.

Сведения о Диоскуриаде мы находим ещё у Скилакса Карианденского (ок. 52–470 гг. до Р. X.), Дионисия Периегета (I века по Р. X.), у его комментотори Евстафия (XII в. по Р. X). и у др.

Питиус или Пития, Питиунд, Питиунтис, получивший своё название от соснового леса, растущего и доныне близ него («pitius» – место, поросшее сосной), лежал близ современ­ного Пицундского монастыря (приблизительно 43º10´ север­ной широты и 58º восточной долготы), в верстах пяти к югу от нынешнего устья реки Бзыби, по побережью, на границе древней Нитики.

Страбон, говоря о расстоянии между Питиусом и Доскуриадой (по побережью), называет его Питиундом Большим: «наконец Питиунд Большой в 360 стадиях от Диоскуриады...». Плиний же говорит о нём, как о городе, не лежащем на побережье: «город Питиус (Pityus), лежащий внутри этой страны...». Арриаи говорит, что этот город имел пристань.

О Пнтиунде говорят также и Лммиан Марцелин, Зозимус (Зосим, Зосимус),  живший  в V веке по Р. X. и др.

Кроме этих трёх городов – Фазис, Диоскурия-Севастополис и Питиус – географы, обычно упоминают лишь о горо­дах северной части восточного Чёрного моря, а именно: город с гаванью Синд, Фанагория, Торикос, Бата и др. Этих горо­дов, как мало нас интересующих, мы на этих страницах ка­саться не будем.

Но, некоторые географы упоминают другие города, кроме вы­шеописанных трёх, как о лежащих в Колхидской части побережья. Так Скилакс Карианденский между Фазисом и Диоскурией помещает город Тюенос, но о нём никто, кроме Стефана Византийского больше не говорит.

Это созвучие Тюснис, Тюенос, Гуенос (во времена генуезцев), Тизанас (у отца Ламперти), Ола-гуана (современное), как мы видим, встречается на всём протяжении истории Абхазии и у всех, приблизительно, в одном районе. В особенности на­глядно получается созвучие этих названий, если мы от­бросим окончания их, прибавляемое разными народами: тюен, гуен, тгуан, (ола-)гуан.

Город Цигнус мы находим у Помпения Мела в углу Пон­та в Колхиде. Но Цигнус Плиния немного северней Севасто­полиса. Кроме как у них сведений о Цигнусе мы не встречаем ни у кого.

Тот же Плиний северней Севастополиса и Цигнуса по­мещает город Пениус на одноимённой реке. Также, кроме как у Плиния мы ни у кого не встречаем этого города.

На расстоянии 140.000 шагов от Трапезонда, в стране гениохов и соаннов, у Плиния мы находим город Абсарус на реке того же имени. По словам Плиния это крепость. О сведения об этом городе мы встречаем  у Страбона, Артемидора, Стефана Византийско­го. О реке Абсаре пишет Арриан.

В Колхиде Плиния, на юг от Фазиса и реки Гераклеум, мы встречаем город Мациум, о котором других известий мы не знаем.

В 70000 шагах на север от Севастополиса Плиния и северней Диоскурии (Плиний единственный писатель древности, у которого мы одновременно встречаем и Севастополис и Диоскурию) мы находим город Гераклеум. О пристани Гераклеом, мы читаем у Арриана и Юлия Капиталинуса. В дру­гом месте у Арриана мы читаем и о мысе Гераклей, который он помещает в 180 стадиях от реки Ахеус, служащей гра­ницей между Зигами и Санигами.

В 206.000 шагах от Боспора Киммерийского у Плиния помещается город Гиерос, на реке того же имени. У других мы не находим его.

Северней Севастополиса, в 450 стадиях от реки Ахеуса, у Арриана мы находим город Ахею. Его же мы находим при­близительно в том же месте и у Клавдия Птоломея.

В 300 стадиях на север от реки Ахеус в донесении Ар­риана говорится о городе Лазике. У других авторов не встречается.

Южнее города Ахеи и Керкетидского залива, на север от Диоскурии и реки Коракса у Клавдия Птоломея мы на ходим города Тазос, Ампсалис, Энандею и Картирон Тeuxoc, а южнее Диоскурии и северней Фазиса Стансон и Неаполис. Этих названий у других авторов мы не встречаем.

Хотя мы, например, у Плиния видим города между Севастополисом и Питиусом, то Арриан подчёркивает, что их не было: «На пути из Диоскурии первою встречается пристань Питиус на расстоянии 350 стадий».

Теперь перейдём от городов к народам, жившим на Кавказскочерноморском побережье. А именно, в районе с юга (от страны синдов) на север (от реки Фазис), то есть на территории от современного Новороссийска до Поти. На этом про­странстве древние писатели ухитряются укладывать следую­щие племена и народы: 1. Керкеты, 2. Тореты, 3. Ахеи, 4. Гениохи,  5. Кораксы, 6. Колике, 7. Меланхлены, 8. Телоны, 9. Дандары, 10. Мосхи, 11. Хариматы, 12. Макропогоны, 13. Фтирофаги, 14. Колхи, 15. Ледохеки, 16. Саниги, 17. Абсилы, 18. Абаски, 19. Эректики, 20. Кергетики, 21. Салы, 22. Суаны, 23. Амирейцы, 24. Лазы, 25. Диоскурийцы, 26. Саны, 31. Зидрейцы,  32. Дриллы, 33. Сваноколхи и др. Эта пугающая на первый взгляд многочисленность тает, когда подходишь к ним ближе и исследуешь их.

Многие из этих названий исчезают как однозначащие. Возмём для примера: сваны – суаны – саны – салы – дрилы – фтирофаги.

Другие же названия порождены, безусловно, только недоразумением, например, народ колхов. При внимательном, де­тальном и беспристрастном исследовании древних классиков оказывается, что этим названием звали не какой-то отдель­ный народ, а жителей без различия народности известной территории – Колхиды, относя к ней современную Абхазию, Мингрелию, Потийский район, приморскую Гурию и северную часть Аджарии. Вот почему в более поздние времена, при лучшем знакомстве Запада с описываемой страной, совершенно исчезают колхи, хотя и остаётся Колхида. Возь­мём для примера эпоху персидско-византийских войн.

Перейдём к разбору этих племён и постараемся выяснить, какие из них принадлежали к абхазскому народу. Мы не будем говорить об абхазах, потому что их принадлежность к абхазцам ясна и очевидна.

Земля гениохов, хениохов или иниохов, кажется, одна из самых излюбленных стран древних писателей Эллады и Рима на всём побережье от Танаиса до Фазиса. По одному преданию это племя ведёт своё начало от возниц Диоскуров (Страбон, Плиний, Юлий Солин, Аммиан Марцелин),  другие же, как страну царя Гениоха (Псевдо-Плутарх).

О гениохах разные сведения и упоминания мы находим у многих писателей древности. Так о них говорит Скилакс Карианденский; Геланикс, живший в V–VI вв. до Р. X.; Аристотель, живший в 384–322 гг. до Р. X., как о склонных к убийству и людоедству; Гераклид Понтийский, живший в середине IV века, как о людоедах, снимавших кожу с людей до милетцев, живших у Фазиса; Страбон, как о морском, разбойничьем народе, который можно видеть в Диоскуриаде, имеющем рабов и до Митридата VI Евпатора, имевших четырёх царей; Веллей Патеркул, живший в начале нашей эры, как о народе, воевавшем с Помпеем; Помпоний Мела, как о диком и варварском племени, живущем вокруг Диоскуриады; Иосиф Флавий (37–100 гг. по Р. X.), как о подчинённом Римской империи народе; Лукан, живший в 39–65 гг. по Р. X.; Дионисий Периегет, как о племени пеласгиевского происхождения; его комментатор Евстафий; Арриан, Аппиан, как о союзниках понтийского и боспорского царя Митридата Великого; Клавдий Птоломей; Секст Арвелий Виктор, живший в VI веке по Р. X., как о народе, на который Помпей навёл страх; Харакс Пергамский, как о диком народе и потомках Пеласков, и др.

Вопрос о том, кого эллины называли гениохами, сов­ременной наукой не разрешён. Кавказовед Л. Люлье гово­рит, что между этническими именами нынешних обитателей Черноморья нет ни одного даже отдалённо созвучных с этим.

Академик П. Услар высказывает по вопросу о гениохах предположение, что это название, заимствованное эллинами из адыгского языка, которые называли лезгин гонноаче и находим созвучие между гениохи и ганноаче. Мы такого соз­вучия не находим.

Не выдерживает критики и толкование армениста Инджиджиана, высказывающего предположение, что гениохи – гениокьян, есть название, происшедшее от гор Окагн.

На наш взгляд, гениохи – это одно из бесчисленных наз­ваний абхазцев; или же одного из абхазских племён – родов; или же один из народов, ассимилированных абхазцами и без следа слившийся с ним. Но вероятней всего, что название гениохи не именное название, а профессиональное имя.

Гениохи – это, по всей вероятности, перевозчики из племени абхазцев, как показывает и буквальный перевод этого слова с греческого. Торговое значение Диоскурии на Понте Евксинском и Кавказе и за их пределами, как мы увидим ниже, из всех собранных здесь материалов по истории Абхазии, было велико, значительно и обширно. Для транспортировки всей массы товаров как привозимых в Диоскуриаду, так и вывозимых из неё, а главным образом, проходящих через её складочные помещения, без всякого сомнения, необходимы были тысячи возниц – гениохов. Это число не могло быть малым ещё и потому, что потому, что тогда не было той быстроты передвижения, и караваны, и суда двига­лись месяцами и годами. Вполне вероятно и понятно, что этим извозным промыслом занималось население, жившее вокруг Дискуриады и Питиунда, каковым являлись по пониманию Мела и других, гениохи. Другие географы и писатели указывают, что в Диоскурии были гениохи. И вполне естествен­но, что древняя Эллада профессиональным именем окрестила племя или часть его.

В свободное от перевозок время они шли на знакомые им по обычной дороге к морю и находили там себе заработок. Это был морской и прибрежный разбой, о чём и говорят Страбон, Аристотель, Лукан и др. Писатели ещё древних времён (Страбон) подробно описывают даже организацию этих разбоев гениохов. И это занятие, выработанное поколениями, осталось и в более поздние времена. Мы знаем и о грозных и буйных набегах абхазцев.  

Полное отсутствие сведений об гениохах, например, во время войн Византии с персидским царём Хосроем из-за Лазики, начавшихся сто пятьдесять лет спустя после падения Рион-Куринского пути в Индию, когда мы имеем богатейшие све­дения о побережье, знаменательно. Финансовый кризис, разразившийся в Западной части Римской империи, хотя и не убил Диоскуриаду, как торговый центр, но перенёс главную тяжесть – торговлю с Индией, на новые пути. В то же время сильно изменились приёмы и организация транспортировки товаров. Всё это вместе взятое не требовало от Диоскуриады перевозчиков. И это знаменательное исчезновыение гениохов объясняется не загадкой, а вполне естественно: исчезли перевозки, исчезли и возчики. А вместе с ними, и казалось бы, необъяснимые теперь гениохи. Повторяем, что исчезнове­ние гениохов после финансового кризиса в Римской империи подтверждает нашу гипотезу о причислении гениохов к абхазским  наименованиям.

Заканчивая разговор о гениохах, мы должны сказать, что имеется ещё одно предположение грузиноведа Орбели о происхож­дении слова «гениох» от архаической формы грузинского слова «всадник», остатки которого мы видим в современном названии седла. Это предположение нам кажется мало обоснованным.

Наша попытка дать объяснение происхождению слова «гениох» как профессиональному названию, не нова. В своё время Услар и другие давали аналогичное толкование происхождению племенного названия «халибов».

А теперь перейдём теперь к другим племенам.

У Гекатея, Страбона, Стефана Византийского мы находим язвестия о племени дандары. Мы думаем, что дандары являлись жителями района устья реки Кодора, то есть района современных Дранд. Впоследствии да и теперь, часто, это селение вместо Дранд, зовут Дандар (см. для примера труды Н. Дурново).

Упоминающиеся у Скилакса Карианденского, Геланика (486–325 гг. до Р. Х.), Помпония Мела, Плиния, Стефана Византийского и особенно у Гекатея племя корасков «коракские стены», «коракские горы» и река Коракс не дают ни на минуту сомневаться поселить кораксов по реке Кораксу – Кодор. Кораксы – это без всяких колебаний – кодорцы, и впоследствии получившие имя уже не по названию реки, на которой жили, а по ущелью – дальцы, цебельдинцы.  Коракские стены – современные Келасурские, пересекающие Кодор.

Кораксы, это и есть, по-видимому, легко искажённое, чисто эллинское название, которое означает «вороны». Возможно, что это название народ получил за свои аулы, лепящиеся по утёсам, как гнёзда воронов.

Академик П. Услар, говоря, что coraxi однозвучны с кельтским «carraic – «утёс», carap – «камень»,  karrek – «подводная скала», переводит это слово как «обитель утёсистых гор» и предполагает, что кораксы это – шансуш или  убыхи.

Дюбуа де Монпере в «Vouade autour du Caucase» доказывает, что кораксы – современные цебельдинцы.

Плиний, говоря о горах гениохов, пишет: «река Кирус берёт начало в горах гениохов, которые другие писатели зовут Коракскими (Coraxii montes)»…

В «Географическом руководстве» Клавдия Птоломея в «Положении азиатской Сарматии» (кп. V, глава VIII) мы находим:

«По реке Кораксу, Наана ……….. 73º30´–47º15´» в чём нетрудно узнать популярный до последней (третьей) эмиграции абхазцев аул Наа на Кодоре, существующий и ныне.

Коракс – Кодор мы встречаем и у генуезца Ламперти (ок. 1650 г.).

Эти записи лишний раз подтверждают наше предположение о том, что кораксы и кодорцы одно и то же, а именно – абхазцы.

Также мало вызывают сомнений, встречающиеся у некоторых древних классиков зиги, а по Арриану – зикхи. Под этим, почти без изменения именем, они дожили до XIX века. Это джихи. В этом не остаётся сомнений, если мы обратимся к Дионисию Периегета, который говорит: «Их (ахеев) соседи, гениохи и зиги – также Пеласийского происхождения…». Евстафий же совершенно соединяет их в один народ: «За ахеями живут вышеупомянутые гениохи и зиги, очень дикий народ (а не «дикие народы»), который, как передаёт история, происходят от Пеласгов…» Дальше Евстафий говорит, что гениохи получили имя от возниц Диоскуров Тиндаридов. Харакс Пергамский тоже сообщает нам об их общем происхождении. Страбон долго и ярко останавливается на гениохах, зигах и ахеях: За страной Синдской и Гиргипией (на месте современной Анапы) следует береговая полоса ахеев, зигов и гениохов, большей частью без гаваней, местность здесь гористая, так как составляет уже часть Кавказа. Эти народы живут морским разбоем, для чего употребляют узкие и лёгкие лодки, которые вмещают в себе 25, редко 30, человек. Рассказывают, что фтиотские ахеи, приехавшие вместе с Язоном, населили эту Ахею, а Гениохию фистрада, возниц Диоскуров, и что гениохи получили отсюда своё название. Из этих лодок они составляют целые флоты, нападают то на торговые суда, то на лемли или города и таким образом имеют владычество над морем. Иногда им помогают жители Босфора (Киммерийского), позволяя им причаливать, выставлять на показ свою добычу и продавать её. Возвратившись на родину, не имея корабельных гаваней, они берут свои лодки на плечи и уносят их в леса, где они живут, обрабатывая свою неплодородную землю; но как только время года благоприятствует судоходству, они опять достают свои лодки. То же самое они делают в чужой стране, где им знакомы лесистые местности, в которых скрывают они лодки, а сами днем и ночью рыщут пешком, чтобы похищать не­вольников. Свою добычу они охотно отдают назад за выкуп, сами извещая тех, у которых сделали похищение...». В другом месте Страбом говорит: «Такова жизнь этих народов (зигов, ахеев и гениохов). Управляются же они так называемыми скептухами, которые сами зависят от владык или царей...».

У того же Страбона мы находим интересные данные: «...через страну их (гениохов) он (Митридат Евпатор) мог проехать, но стране зигов он не доверял, по причине трудных дорог в ней и дикости жителей, и с трудом пробирался вдоль берега, часто садясь на карабль, пока не добрался до ахеев, и от Фазиса, уже с их помощью, совершил путь около 4000 стадий». Эта выписка невольно заставляет вспомнить Джихию XVIII и XIX вв. с её Гагринской тесниной.

Страбон и Стефан Византийский говорят ещё о городе Зигополе. Страбон говорит об этом так: «И, наконец, Кол­хида. Там где-то в окресностях, лежит и местечко Зигополь». Стефан же Византийский высказывает предположение, что это – город зихов.

Арриан в своём донесении императору говорит, что Севастополь в стране санигов. Северней Севастополя «река Ахеус служит границей между зикхами и санигами». Читая это место у Арриана, невольно задаёшь себе вопрос: не Бзыбь ли называет Арриан Ахеусом?

В подтверждение этого предположения на карте извест­ной под названием «Апсуа ахсаала», составленной М. Шервашидзе, приводящем на ней старинные абхазские названия, мы находим приток Бзыби, однозвучный Арриановскому наз­ванию Ахый или Ахей. Вполне возможно, что старин­нейшее название реки удержалось только за одним притоком. Аналогичный пример мы имеем с р. Рион.

Резюмируя сказанное, мы настаиваем на том, что зиги или зикхи – это племя, жившее до наших дней почти на тех же местах и во время до Р. X. и известное нам под однозвучным наименованием джиги, джихк, джики, а с грузинским «эт» – джнгеты.

Кроме них на побережье мы часто встречаем в соедине­нии с гениохами и зигами племя ахеев или ахаии. И это постоянное упоминание их лишь в связи с гениохами почти у всех древних писателей Эллады, Рима и Византии невольно рождает вопрос: не являлись ли и они одним из абхазских племён?  Первые сведения о них мы находим ещё у Скилакса Карианденского, как о соседях гениохов; у Аристотеля (384–322 до Р. X.) в «Politica»: «...Есть много народов, которые склонны убивать людей и съедать их, как, например, ахеи, гениохи и др...»; у Салюстрия (I век до Р. Х.) как об одном из самых диких народов, принуждённом по причине бедности страны жить разбоем. С известиями, встречающимися у Страбона, мы отчасти познакомились по приведённым нише выпискам. Веллей Патеркул (19 г. до Р. X. – 40 г. по Р. X.) в своей  «Historiae Romanae» говорит об ахеях (одновременно и о гениохах), как о народе, живущем «на правом и крайнем берегу Понта, против которых и в стране которых против Митридата Евпатора победоносно выступал Помпей». Говорит о них и Помпоний Мела, упоминая их имя вслед за гениохами. Плиний в «Historia naturalis» записал: «...а за ними (валлами и суанами) до моря живут некоторые племена гениохов и ахеев…». Дионисий Периегет в «Orbis descriptio», как мы уже говорили, устанавливает их пеласгийское происхождение: «…воинственные ахеи, которые некогда, занесён­ные южным и западным ветрами, приехали сюда от Ксанты и Идейского Симоента, сопровождая после войны (с Троей) моего царя, сына Аретия. Их соседи и гениохи и зиги также иеласгийского происхождения...». Аппиан (II в. до Р. X.) в своей истории, говорит о них то, как о противниках Митридата, от которых он сильно пострадал, то, как о его союзниках вместе с гениохами, то вновь, как о противниках, но уже сильно пострадавших от него. Находим мы ахеев и у Клавдия Птоломея и Аммиана Марцелина.

У Арриана и Клавдия Птолемея мы находим и приблзительно в одном месте городок Ахею. У Арриана же встре­чается и река Ахеус, но не в Ахее, а  между   зикхами и санихами.

Вопросом о происхождении ахеев  много занимались в прошлом столетии.

Барон Услар рассматривает вопрос об ахеях, но своего мнения не высказал.

Дюбуа де Монпере и Властов считают ахейцев натухайцами. Граф  Потоцкий в своём «Voyaqe dans les steppes d'Ast­rakhan et du Caucase» считает ахеев за абхазцев.

Де Сен-Мартен («Xouv. annales des voyaqes» за 1847 год) считает ахейцев абазинским племенем.

Кавказовед Л. Г. Лопатинский («Сборник сведений для описания местностей и племён Кавказа») говорит по этому вопросу следующее: «абхазцы были известны древним писа­телям под названием Azaioi (т. е. ахеи); это слово я сбли­жаю с абхазским рел7а – крестьянин». Лопатинскин в дан­ном случае ошибается. Рел7а – не крестьянин, а мамалыжник. И гораздо легче предположить происхождение этого наименования от абхазских слов ах – винная гуща, аха – каштан, ага – море, р\цр – мех, рцр\ – враг и уа – суффикса, означающего люди, человек.

Основываясь на этом, кратко изложенном материале, мы думаем, что вполне возможно причислить ахеев к абхазским племенам, причём районом расположения ахеев, нам кажется, нужно считать северную часть современной Абхазии, где-нибудь около р. Бзыбь, которая, как мы упоминали, по всей вероятности, Арриановская Ахеус.

Меотов, синдов, керкетов (черкесов), керкетидов, гелонов и других мы относим к тем небольшим племенам и народам западногорской группы, которые жили по восточным берегам Азовского и Чёрного морей.

Подводя итоги, мы говорим, что абаски, апсилы, дандары, кораксы, гениохи, дзихи и ахеи древних писателей являлись составными частями абхазского народа времён дохристиан­ской эры и её первых веков.

Чтобы помочь читателю разобраться в размещении классиками племён и городов на побережье, мы прилагаем таблицу – сводку, составленную на основании сообщений Скилакса Карианденского, Геланика, Страбона (три таблицы), Помпония Мела, Плиния (две таблицы), Дионисия Периегета Арриана (две таблицы), Аппаина, Клавдия Птоломея (отсуствие литографии не даёт нам возможности отпечатать карту) и Аммиана Марцелина.

Примечания

[1] «Перипл моря, омывающего Европу, Азию и Ливию, Скилакса Кариандского». Слово «перипл» означает плавание вокруг всего берега, замыкающего море.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Во время влияния древней Эллады на всё восточное побережье Понта Эвксинского, т. е. приблизительно с половины III века до Р. X. Диоскурия и Питунд, будучи торговыми центрами средней части побережья и обширного района за Главным хребтом и в тоже время посредниками по торговле между Элладой и греческими колониями, с одной стороны, и центральной Азией и Индией, с другой стороны, росли, богатели и процветали.

Страбон (см. выше) ярко описал мнение древней Эллады о положении Диоскурпи в дальнем «углу» Понта Эвксинского, в «конце плавания кораблей». Этот «конец» – конец морского пути был началом сухопутного пути в Индию. Торговый путь начинался от Диоскурии и Фазиса и шёл вдоль реки Фазиса до Сурамского перевала, за которым по реке Кирусу (Кура) до Каспийского моря.

Этим местоположением городов Фазиса, Питиунда и Диоскурии, в особенности последнего, объясняется их значение и богатство.

Кроме того, ныне уже нет сомнений, что через Диоскурию велась караванная торговля с Северным Кавказом, а именно, нынешней Терской областью, южным районом Кубани и другим. Ещё и сегодня мы находим в разных местах Абхазии остатки и следы древних дорог, направление которых почти всегда ведёт от приморских центров к перевалам через хребет.

Политическое положение и взаимоотношение Абхазии, отдельных племён и городов её туманно. Можно лишь сказать, что города Абхазии, как и другие эллинские колонии на берегах Чёрного моря, пережили эпоху базилевсов.

Незадолго до начала христианской эры большинство многочисленных черноморских эллинских колоний становились независимыми под управлением базилевсов из эллинов или туземцев. Примеров много: Боспор Киммерийский (современ­ная Керчь), Херсонис (близ Севастополя), Фанагория (на Таманском полуострове), Ольвия и т. д. Изредка эти колонии становились республиками эллинского типа.

Как мы уже сказали, описываемые нами колонии, пере­жили эпоху эллинских республик и сатрапий с базилевсами во главе. У нас нет данных, утверждать существование на интересующей нас части Кавказскочерноморского побе­режья республик, но данные за существование сатрапий имеются веские.

Нижеописываемые нами монеты Кавказскочерноморского побережья – колхпдки, дают нам возможность говорить о том, что сатрапии существовали. В древности монета была не только облегчением торговых сношений, но и чувствительным барометром политического положения данной местности. В особенности на Востоке, на право чеканки своей монеты смотрели как на полную самостоятельность чеканившего. На основании уже одного этого можно с твердостью сказать, что на восточном побережье в некоторые периоды эллинского влияния те или иные пункты, в том числе и Диоскурии, становились независимыми и самостоятельными с республи­канским или монархическим управлением во главе, тем более, что один из типов монет даёт нам титул и имя одно из сатрапов.

Судя по типам имеющихся в Петроградском Эрмитаже монет, можно с уверенностью сказать, что на восточном побережье было несколько независимых и самостоятельных государств. Но какие именно и когда именно они существо­вали, в настояшее время, когда материалы мало или совсем не изучены, сказать нельзя.

Рассматривая аналогичные государственные образования на Черноморье, можно с большей вероятностью высказаться за то, что эти, интересующие нас республики и монархии, были со смешанным эллинско-абхазским населением. По распостранению же своего политического влияния обнимали собой один из городов с его районом, но в разное время то усиливались, то слабели за счёт друг друга.

Подтверждение существования сатрапий на Кавказскочерноморском побережье до боспоро-понтийского господства мы находим и у Страбона в «Географии», который говорил, что гениохи до Митридата имели четырёх царей. К сожалению, Страбон не даёт нам их имён, по которым мы могли бы судить, кто они: эллины или туземцы. Этих владетелей Страбон называет «скептухами». Нашим филологам не мешает заняться разбором этого слова.

Но, как и большинство других, и эта эпоха жизни Кавказскочерноморского побережья совершенно не изучена и ждёт своих иследователей.

Однако всё говорит о том, что богатства этих сатрапий было велико. Вполне естественно, что при том положении, которое они занимали, привлекали к себе большие торговые сношения, приносившие им крупные материальные выгоды. Соседям этих сатрапий было выгодно за­хватить и владеть такими городами, как Фазис, Диоскурия, Питиунт и другие. И мы видим, что около 100 года до Р. Х. власть, вначале над Колхидой, затем над всем Кавказскочерноморским побережьем, а потом и Боспором Киммерийским, Херсонесом, Танаисом и всем Азовским побережьем переходит к Понтийскому царству.

Создав империю от Танаиса (близ от нынешнего города Ростова почти до берегов Фоснициума – восточная часть Средиземного моря), царь понтийский Митридат VI Евпатор (114–63 гг. до Р. X.), прозванный Великим, назначил для управления северными областями царства Макара, своего сына (покончил самоубийством в Херсонесе в 65 г. до Р. X.). В наместничество Макара входили Боспор Киммерийский (нынешняя Керчь), Херсонес (Гераклея близ г. Севастополя) и всё побережье Меотис Палуса (нынешнее Азовское море). Его наместничество продолжалось 15 лет (80–65 гг. до Р. X.). Есть косвенные указания, что в его наместничество входило и всё восточное побережье Понта Евксинского до реки Фазис включительно.

Митридат Евпатор в союзе с армянским царём из рода Аршакидов – Тиграном II (89–55 гг. до Р. X (?), завладевает Малой Азией и изгоняет из неё 80.000 римлян. Он вступает в первую борьбу с Римским государством, однако терпит поражение и на короткое  время  примиряется с  Римом. В 66 году до Р. X. Митридат вместе со своим союзником Тиграном  II. вновь выступает против империи, но опять терпит поражение. Разбитый  Помпеем на реке Евфрате, он бежит в Боспор Киммерийский и по дороге оста­навливается  в Диоскурии зимовать. Эта зима 66–65-ых годов до Р. X. В 63 году Митридат Евпатор, огорчённый возмущением против себя своего сына Фарнака, кончает жизнь самоубий­ством в Боспоре Киммерийском, а власть над всеми незаня­тыми римлянами областями, в том числе и над страною абазгов с обеими колониями Диоскурией и Питиунтом, пере­ходит к Фарнаку. Признанный Римом Фарнак не успокаи­вается и в 48 г. до  Р. X. с войском  переправляется в Малую Азию для  занятия отнятых  Римом у его отца областей. Вначале его экспедиция успешна ввиду малочисленности римских войск. Но уже в августе 47 года он был разбит в битве при Зеле у устья реки Галиса прибывшим войском под начальством Кая Юлия Цезаря. Предание, запечатлённое в известном сборнике «Изречения царей и полководцев», говорит, что Юлий Цезарь об этом сражении послал своему другу Аминцию – знаменитое донесение: «пришёл, увидел, победил (veni, vidi, vici)».

Фарнак, после сражения при р. Галисе, бежал в Боспор Киммерийский, где вскоре был вновь разбит и убит своим родичем Асандром, претендентом на престол. Фарнак царст­вовал с 63 по 47 гг. до Р. X.

Во всех этих войнах, как мы узнаём из Страбона, Тита Ливия (60 г. до Р. X. –16 г. по Р. X.), Мемнона (I в до Р. X.), Велия Патеркула, Плутарха (50–120 гг. по Р. X), Аппиана, Флора (II в. по Р. X.), Секста Аврелия Виктора (IV в.), А.ммиана Марцелина и других, деятельное участие принимали, в большинстве случаев на   стороне Митридата, гениохи, дзихи и ахеи.

Страбон говорит, что Митридат Евпатор построил в Колхиде до 75 крепостей. Он же говорит и об управлении страной, каковое существовало до Митридата, и как оно окрепло при нём и после него.

Секст Аврелий Виктор говорит, что Помпей «пробрался с удивительным счастьем на север до …колхов, гениохов.., наводя всюду страх...»

Аппиан пишет, что: «затем он (Митридат) напал на ахеев, живущих выше колхов...  но тут он потерял две третьи своего войска частью в сражениях, частью от холодов и устроенных неприятелем засад и должен был отступить».

Этот поход обычно относится к 84 году до Р. X. Но уже в 75 г. до Р. X. Аппиан находит ахеев и гениохов в числе союзников Митридата. Спустя десять лет после проведённой зимы в Диоскурии «Митридат прошёл через страну генохов, которые приняли его дружески, но ахеев он разбил и преследовал...».

При той обширной торговле, какое велось на Кавказском побережье Чёрного моря, вполне понятно, что должен был появиться для облегчения торговых сношений финансово-товарный знак. Другими словами – при том состоянии торговых отно­шений, каковое мы застаём в эпоху эллинских колоний, торговля из меновой должна была развиться в денежную. И следствием подобного развития мы видим финансово-товарный знак, монету – товар в портативном  виде.

Монеты, что устанавливается нумизматами по работе их, чеканились государственными образованиями на восточном побережье, и это были первые монеты на всём Кавказском перешейке. Нумизматике известны несколько типов монет Кавказскочерноморского побережья, из коих самый распранённый и чаще всего встречающийся фигурирует среди нумизматов под именем «колхидок».

Название «колхидок» этот тип монет получил от нумизматов времён первой половины прошлого столетия, когда и специалисты, и историки-кавказоведы, путались во взаимоотношениях народов на побережье, с одной стороны, а с другой  – ещё неясных тогда центрах на Кавказскочерноморском побережье. И, наконец, по употреблённому в одной из легенд слову «Колхида» для обозначения одной монеты, каким называлось и само побережье от современных Гагр до Риона. Наиболее естественно место чеканки этих монет отнести к Диоскурии, как к наиболее важному и значительному торговому месту на побережье, а также и другим колониям – Фазису, Питиусу и т. д.

Большинство «колхидок» имеет на одной стороне изображение головы быка, а с другой человеческую фигуру в головном уборе, сильно напоминающем египетский. На некото­рых типах «колхидок» встречаются греческие буквы, также из­вестен один тип и с греческой надписью:

Βασηλεωσ ΑρισταχοσΚολχιδος

т. е. Аристарх базилевс (царь, правитель, князь) Колхиды.

Эти Черноморскокавказские монеты всех типов, а пре­имущественно «колхидки», часто находятся в районе эллин­ских колоний и, вообще, по всему побережью. Реже они по­падаются в удалённых от берега местах, и эти находки дают возможность обрисовать район распространения эллинского влияния, их торговые дороги и т. п. В Закавказье, на во­стоке от Сурамского перевала, они не встречаются, за редки­м исключением в районе Фазис-Кирусского (Рион-Куринского) пути. Полное отсутствие или крайне слабое развитие торговых отношений  вообще, а денежной в особенности, в центральном и восточном Закавказье вполне объясняют от­сутствие находок монет, хотя и чужеземной, но всё же со­седней страны, при полном отсутствии чеканки денежного знака у себя.

Из грузинских преданий о царе Парнавазе, жившем в Ш веке до нашей эры, мы узнаём о его послании к кларджесткому владетелю Кучжи (Куджи), где говорит (груз. Слово). Это слово, имеющее значение и «деньги» и «скот». Не на­зываются ли этим словом «колхидки»?

К сожалению, мы до сих пор не имеем хорошего, в смысле полноты, собрания монет Кавказскочерноморского побережья и не имеем ни одного труда по описанию и изу­чению их, за исключением сильно устаревших и к тому же тенденциозно составленных.

Между тем, изучение монет восточного побережья Чёр­ного моря позволило бы выяснить и осветило бы их соотно­шение. Даже при мимолетнем обозрении монет по­бережья, удаётся установить несколько типов их, что позво­ляет думать о нескольких государственных образованиях, че­канивших их, а также о периодах расцвета и падения сат­рапий, чеканивших их.

К сожалению, большинство археологических находок в г. Сухум (в особенности при постройке Военного городка в середине 90-х годов прошлого года), минуя государственные хранилища и глаза специалистов-исследо­вателей, разошлось по рукам  «любителей древ­ности»  и пропало для  науки.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Со времени побед Кая Юлия Цезаря над Фарнаком на­чинается эра римского влияния и владычества на Кавказскочерноморском побережье. Во внешних своих проявлениях римское владычество в первый свой век ничем не отличается от эллинского и боспоро-понтинского господств и было, как бы наследственным.

Об этом времени греческий географ Страбон (жил в начале христианской эры) в своей «Географии» расказывает подробно о Диоскурии: «Самая Диоскурия служит на­чалом перешейка между Каспийским морем и Понтом, а так­же общим, складочным местом товаров для народов, под ними живущих и соседних. По словам одних в городе этом всречаются 70 народностей, а по словам других, которые нисколько не заботятся об истине, триста; все они говорят на разных языках, потому что, вследствие гордости и дикости, живут изолированно, не смешиваясь одни с другими, и большей частью они сарматы, но все они народы Кавказа. Это всё о городе Диоскуриаде».

«В числе сходящихся в Диоскуриаде народностей, – гово­рит Страбон в другом месте, – находятся и фтирофаги (вшей едящие), получившие такое название за свою нечистоту и неопрятность. Вблизи живут тоже сваны, которые нисколько не уступают первым в нечистоплотности». «Самая высшая часть Кавказа – южная, – говорит Страбон ещё в одном месте, – касающаяся Албании, Иберии, Колхов и Гениохов. Обитатели этих гор, те именно народы, которые, как я гово­рил, встречаются в Диоскурии. Собираются же они туда главным образом ради покупки соли...»

Тимосфен в своих трудах утверждает, что в городе Диоскуриаде собиралось по торговым делам до 300 народов, говорящих  на различных  языках.

Аммиан Марцелин, живший в 330–400 гг., известный точным описанием стран и верной передачей событий, в своём многотомном (31 том, из коих первые 13 утеряны) сочинении «История римского государства в 96–352 гг.» пишет: «...и Диоскурия, до сих пор ещё известный город...» В другом месте он говорит: «находятся довольно известные города Трапезонд и Питиус...»

Эти небольшие, дошедшие до нас заметки, ясно говорят, как до начала ещё христианской эры и позже, были извест­ны основанные греками колонии в стране абазгов и на­сколько обширен был район их торговли. Видимо Диоскуриада, а вместе и Питиунд были крупными торговыми центрами, притягивавшими торговый люд не только с побережья и не только из ближайших к ним областей, но и со всего Кавказа.

Мимоходом брошенные Страбоном слова (см. выше), го­ворят, что в Диоскурии сходились сваны, грузины, албаны, под которыми, кроме агован нужно подразумевать и армян. Но такой центр должен притягивать купцов и других райо­нов, раз он у эллинов и римлян занимал центральное место в торговле на Востоке. Поэтому вполне вероятно, что кроме выше перечисленных эллинских и римских купцов, тут бы­вали купцы и с других торговых путей: Боспор Киммерий­ский или Фанагория – Меотийское болото – город Танаис – река Танаис (Дон) – река Фа (Волга) и далее; Боспор Ким­мерийский – Фанагория – река Гипанис (Кубань) и по ней в Сарматию (см.: Страбона: «...большей частью они [посе­щающие Диоскуриаду] сарматы...»).

О знакомстве с Питиундом и Диоскуриадой отдалённых и диких скифов в III веке по Р. X. мы видим из трудов Зосима – писателя V века. Известны они были и готам и гуннам.

Как уже отмечалось, ни смены владетелей, ни нападе­ния желающих поживиться хорошей добычей «диких» вар­варов и «культурными» завоевателями, ни войны, ни иные, потрясающие страну и её хозяйство обстоятельства, не вносили на долгое время расстройства в торговое посред­ничество страны абазгов и её городов со странами Востока, с одной стороны, и странами Запада, с другой стороны. Эта экономи­ческая крепость и мощь страны абазгов, выросшая   на вы­годном географическом положении страны, создавшей в стра­не центр кавказо-черноморской, кавказской и индийской тор­говли, не давала при политических переменах и военных потрясениях гибнуть часто разоряемым городам страны. И эту экономическую устойчивость мы с полным правом можем распространить и на последующее время господства Римской империи до царствования  императора Диоклетиана  включи­тельно.

Железная и суровая рука правителей Римской империи в стране абазгов, а вместе с нею и в городах Диоскурия, Питиунде, Гаграх, Трахее и других, вследствие большой от­далённости страны от центра империи, не чувствуется. Страбон пишет: «...Вся страна, лежащая по сю сторону Фазиса и Евфрата, перешла под владычество римлян и назначенных ими князей. Армянами и живущими выше Колхиды албанца­ми и иберами легко управлять: они нуждаются только в правителях, но постоянно возмущаются, потому что римлянам некогда смотреть за ними…». Если  Страбон тут и не упоми­нает об абазгах, то это потому, что он говорит обо всём районе по «ту сторону» Фазиса и Ефрата. Да это и вполне понятно: страна абазгов находилась на границе громадной империи, до центра которой нужны были целые месяцы, чтобы добраться. Для лучшей иллюстрации положения в крае приведём опять Страбона. Он, говоря о «береговой полосе ахеев, зихов  и гениохов», жалуется на создавшееся положение в таких  выражениях: «…пострадавшие (торгующие на побе­режье) от грабежа, разбоев и нападений, находят некоторую помощь в странах, управляемых князьями, потому что они (т. е. князья) нападают на грабителей и ловят их лодки вместе с ними самими; страны же, подвластные римлянам (т. е. страны, управляемые непосредственно римскими чиновниками), остаются беспомощными, потому что посланные туда намест­ники равнодушны к этому».

Но вообще этот период жизни Абхазии, структура политических и общественных отношений, экономические и бытовые условия и взаимоотношения населения страны далеко не ясны ввиду малочисленности дошедших до нашего вре­мени сведений. К тому же нужно помнить, что разных за­писей, хроник и географий было и тогда мало. Страбон пишет по этому поводу: «Наши современники могли бы дать более подробные сведения о кав­казских  народах...»

По косвенным данным мы можем заключить, что Диоскурия в конце до христианской или в начале христианской эры была разрушена до основания и покончила своё суще­ствование. О том, что Диоскурия существовала во время Митридатовских войн мы знаем потому, что в ней зимовал Митридат, пробираясь из Понта в Тавриду. Между тем как уже Плиний старший, живший в 29–79 гг. по Р. X., в своей истории записывает: «...есть колхидский город Диоску­рия (Dioscurias), лежащий у реки Анфемус (Anthemus). Этот город теперь опустошен, но прежде был так известен, что по славам Тимосфена, там собиралось до 300 народов, гово­рящих на разных языках, и впоследствии ещё мы (римляне) вели там свои дела с помощью 130 переводчиков».

Владычество над побережьем перешло к римлянам по наследству от Понтийского царства, рухнувшего после побед Цезаря в 47 году до Р. X. Так что Диоскурия была разру­шена между этим годом  и годом  записи  Плиния.

Плиний не указывает виновников разрушения города. Но ниже, описывая лежащие за Диоскурией местности, он пишет: «В высшей степени богатый город Питиус (Pityus), лежащий внутри этой страны, ограблен гениохами». По этому предложению мы можем предположить, что и Диоскурия была опу­стошена  ими  же.

Сообщение Плиния старшего о разграблении Питиуса ге­ниохами и наше предположение о том, что и Диоскурия опу­стошена ими же, не могут вызвать больших сомнений и критики. В историях эллинских колоний, городов и рес­публик, в частности на Черноморском побережье, мы часто читаем, что эти колонии подвергались нападениям окре­стного населения, цель которых, главным образом, поживить­ся при разграблении взятого города.

Арриан зовёт город уже Севастополисом (Sebastopolis) и описывает его, как крепость с римским гарнизоном. Из этого мы видим, что на месте Диоскурии между годами записи Пли­нием и посещения Аррианом был построен Севастополис, то есть основание его было в последние десятилетия I или в са­мом начале II века.

Несмотря на постройку нового города – Севастополиса, старое имя ещё долго держится в устах всех. Даже сам Арриан, один из первых дающий нам новое имя, несколько раз в своём донесении зовёт город старым именем – Диоску­рия. Из записок Плиния старшего и приводимых ниже, мы видим, что города Диоскурия и Питиус много раз гра­бились, разорялись и опустошались разными народами. Из этого мы смело можем сделать вывод, что эти города, как богатые, торговые центры, привлекали к себе усиленное вни­мание отправлявшихся в набеги и походы туземцев и более далёких варваров.

И в это время и в последующие века мы относительно много сведений и известий об абхазцах и их стране черпаем из истории распространения христианства и жизни церкви. По преданиям византийской церкви, абхазцы были одним из первых, если не первым народом на Кавказе, услышавшем и начавшем принимать христианское  вероучение.

По преданиям грузинских хроник и вследствие невы­ясненности названий в греческих хрониках св. Дорофея, епископа Тирского (†322), св. Епифания, епископа Кипрского (†103), блаженного Йеронима Софрония (†432) и других созда­лась легенда, что апостол Андрей Первозванный подвизался в стране абазгов, распространял в ней христианское вероуче­ние, крестил аборигенов страны, строил церкви, рукополагал священнослужителей – священников, диаконов и т. п. Эта легенда поддерживается целым рядом современных светских и духовных исследователей: Платоном Иоселиани, архимандритами Макарием и Леонидом, епископом Агафодором и др.

По легенде, Андрею Первозванному сопутствовал и Си­мон Канонит, закончивший свою жизнь мученической смертью. По её же словам он похоронен в одном из храмов Анакопии или Никопсии, ныне сохранившихся в развалинах и реставрированных Новоафонскими монахами. По другим же данным Симон Канонит распят на кресте язычниками в Британии.

По преданию Андрей Первозванный и Симон Канонит подвизались в Абхазии, при царе Адерке. Новейшие исследования заставляют сильно сомневаться в верности этой легенды и этих записей грузинских хроник и вычеркнуть Абхазию из числа стран, кои Андрей Первозванный посетил во время своей миссионерской деятельности.

Как интересную заметку приводим извлечение из открытой в начале этого века русским академиком Н. Я. Марром синайской рукописи на арабском языке. Эта рукопись при­писывает крещение армян, грузин, абхазцев и аланов святому Григорию просветителю Армении в начале IV века – в 303 году. В этой рукописи говорится: «...Иного (священника) он (Григорий Просветитель) отправил в Грузию, иного в страну абхазов и иного к аланам. И когда исполнилось тридцать дней, и клир был в сборе у него, то он взял весь народ и повёл к реке Евфрату около царева города, называемого Багаваном. Число их было триста семьдесят тысяч, царь Тирдат (армян­ский царь), царь абхазов, царь грузин, царь аланов и все князья и главы народов и племён и все их подвластные и множество слуг – мужчины, женщины и дети. На реки рас­крыли палатки, чтобы родственницы (буквально – «жены». При­мечание Н. Я. Марра) царей спустились для крещения. Шест­надцать князей, которые вначале были крещены святым Гри­горием, и их родственницы принимали в это время крещённых из (места) крещения, причём мужчины прислуживали мужчинам и женщины – женщинам. Григорий, стоя на берегу реки, велел им снять с себя одежды, прежде всего царю Тирдату, и с ним трём царям, и его князьям, осветил их миром и крестом».

Далее в рукописи описывается крещение в реке и свер­шившиеся при этом чудеса. Но это единственный источник, говорящий о принятии абхазцами крещения от святого Гри­гория.

Известный римлянин Арриан, живший в 100–160 гг. по Р. X., побывавший по служебным делам на восточном побе­режье Понта Евксинского, в своём донесении императору Андриану (117–138 гг.) так описывает Диоскурию, уже в то время называвшуюся Севастополисом (Sevastopolis): «От Гиппа (название реки) до Астелефоса (то же река) тридцать ста­дий. Миновавши Астелефос, мы прибыли в Севастополис, вый­дя прежде полудня из Хобоса (известен только как название реки), отстоящаго от Астелефоса на 120 стадий. Того же дня мы роздали жалованье войску и осматривали лошадей и ору­жие, а всадников упражняли во вскакивании на лошадей, осматривали также больных и житницы и ходили вокруг всей крепости и рва. От реки Хобоса до Севастополиса считается всего 630, а от Трапезонда до Севастополиса  – 2.260 стадий. Севастополис в древности назывался Диоскурией и был Милетским поселением».

В этом же донесении Арриан даёт интересные чёрточки о политическом положении абхазских племён. Описывая «народы страны, которых мы видели», он пишет: «...Соседи этого народа (саннов) – махелоны и гениохи; царь их Анхиал». «...По соседству с апсилами живут абасги; ты сам (т. е. им­ператор Адриан) даровал царство государю их Резмагу. Соп­редельные с абазгами – саниги: в земле их находится Сева­стополис». В другом месте он говорит: «...Река Ахейус слу­жит границей между Зикхами и Санихами. Царь их Сгахемфакс получил от тебя царство».

Из этих записем мы видим, что абхазские племена управлялись владетелями, утверждавшимися в своём звании римскими императорами. По приводимым Аррианом именам, а также по имени царя, связываемого преданием с Андреем Первозванным и Симоном Канонитом,  можно судить, что эти правители были туземцы или лица из отуземившихся родов. Но города, расположенные в Абхазии, были чисто римскими колониями с римскими учреждениями и римскими гарнизонами.

На карте, составленной Аррианом после поепоездки по Чёрному морю, у устья реки Кодора помещена римская колония. Ошибка ли это Арриана или в действительности таковая существовала, может сказать лишь археологическое изыскание. Более вероятий за существование потому, что мы имеем у современного устья Кодора (мыс Искурия) развалины, которые дали основание целому ряду лиц, в том числе и Услару, поместить там Диоскурию. Этот вопрос мы уже рассматривали.

Во время царствования императора Дация (Деция), царствовавшего в 249–251  гг., скифы пытались взять Питиунд в то время сильно укреплённый римлянами. Историк Зосимус, живший в V веке, подробно описывает это событие: «Когда скифы грабили всё, что им попадалось, жители бе­регов Понта бежали внутрь страны, в укреплённые места, а варвары, прежде всего, напали на город Питиунд, который был окружён высокой стеной и имел удобную для пристани гавань. Когда же Сукессиан, комендант тамошнего гарнизона, со своим войском сопротивлялся и отогнал варваров, то ски­фы, опасаясь, чтобы солдаты из других укреплений, узнав об этом происшествии, не соединились с гарнизоном города Питиунда и не нанесли большого поражения, собрали как можно больше судов и с большой опасностью отправились восвояси, потерпев при осаде Питиунда большие потери людьми».

Через несколько лет при императоре Валериане, цар­ствовавшем с 254 по 260 годы, скифы повторили свой набег на Питиунд. На этот раз скифы были счастливее, и им уда­лось взять укреплённый город, разграбить его и увести жи­телей в плен. У того же Зосимуса мы находим довольно подробное описание этого несчастия, постигшего Питиунд:

«Жители берегов Понта Евксинского, спасённые, как мы рассказывали, войском Сукессиана, надеялись, что скифы больше не переправятся к ним, так как они были поражены вышесказанным образом. Но когда Валериан (император), призвал к себе Сукессиана и назначил его управляющим своим двором и в месте с ним стал заботиться об устройстве города Антиохии, то скифы взяли суда у боспоран (жителей Боспора Киммерийского, современной Керчи) и переправи­лись опять к берегам Понта Евксинского. На этот раз они оставили суда при себе, не позволив боспораном, как в первый раз, отправиться домой, и стали на якоре близ реки Фазиса, в том месте, где, говорят, стоит храм Фазисианской Артемиде и находится дворец царя Айэта. После безус­пешной попытки овладеть храмом (т. е. городом, в котором был храм) скифы отплыли, направляясь к городу Питиунду. Они легко овладели укреплением, взяли гарнизон и отправи­лись далее. Теперь у них было очень много судов и плен­ных, умевших грести в плавании, поэтому они воспользо­вались их услугами, так как в продолжение почти всего лета было безветрие».

Во время царствования императора Севера Питиунд, в числе других городов на Кавказском побережье Чёрного моря, вновь был взят, разорён и разграблен готами, подплывшими к нему «на судах в большом числе». Вторичное разорение Питиунда относится приблизительно к 260-му году.

Лет через пятнадцать после нападения готов Питиунд подвергся новому нападению со стороны алан, переваливших через хребет.

К числу сведений по истории христианства дошли до нас и относящиеся к Абхазии конца III – начала IV веков: римский император Диоклетиан, царствовавший с 284 по 305 гг., извест­ный своими преследованиями христиан, ссылает в Диоскурию и во вновь отстроенный Питиунд важных преступников и лиц, заподозренных в христианстве, исповедание которого в его царствование считалось государственным преступлением. В хрониках между другими сохранилось известие о ссылке в Питиунд 40 мучеников-христиан, из которых часть скончалась по дороге, а часть в Абхазии, не вынеся сильных лишений и мучений.

Но, несмотря на эти гонения на христианство в центре империи, мы всё же знаем, по дошедшим до нас известиям, в Гаграх с IV века епископов и епископскую кафедру.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Но как слабо чувствовалось в стране владычество Римской империи, так сильно давала о себе знать власть Восточно-Римской империи. Причиной тому был значительно меньший размер владений Византии, в несколько раз меньшая отдалённость Абхазии от Константинополя, чем от Рима, большая заинтересованность Византии, чем Рима, в восточных делах.

У легендарного грузинского царя Вахтанга Горгасала, царствовавшего по преданиям в V веке и описавшего в своём завещании границы Грузии, читаем, что его владения дохоли до реки Келасуры (в трех-четырех верстах на юг от современного Сухум-Кале), за которой лежали владения Византийской империи, управляемые наместниками из Константинополя и, что незадолго перед записью там было возмущение.

Это соообщение взято нами из «Картлис-Цховреба». Так как нам впоследствии придётся обращаться к этому источнику, то мы считаем нужным ознакомиться с ним подробнее.

К основным из письменных источников в грузинской историографии с полным правом относится свод грузинской летописи, известный под названием «Картлис-Цховреба» – qarTlis cxovreba, что в переводе означает «Жизнь Картлии», а в  вольном – «Жизнь грузинского народа».

«Картлис-Цховреба» дошла до нащих дней в десятках списков последних трёх веков (XVII–XIX вв.). Подавляющее большинство списков начинаются сообщением из истории самой «Картлис-Цховреба». Мы полностью приведём это вступление.

«Благородные и вельможные грузины! История Грузии с течением времени подверглась разнообразным искажениям со стороны переписчиков или была прерываема вследствие неблагоприятных обстоятельств времени. Царь Вахтанг, сын Левана и племянник по отцу славного царя Георгия, созвал сведующих мужей, собрал повсеместно летописи Грузии, какие только можно было отыскать в то время, а также гуджары (грамо­ты, хартии) Мхцетского, Гелатского и других монастырей и церквей, а также и княжеских родов, исправил её, пополнил изречениями из историй армянских и персидских, и всё это привели в следующий порядок».

Упоминаемый здесь Вахтанг VI или V родился в 1675 г., фактически управлявший Карталинией с 1703 и царствовав­ший с 1711 года.

Эта заметка из «Картлис-Цховреба» не означает, что Вахтанг сам редактировал или даже составлял её, а значит, что это делалось по его приказанию. Подтверждение этому мы находим в предисловии царевича Вахушта к своей истории: «Существует история, приписываемая Вахтангу, сыну Левана, но она составлена не им, но только по его приказанию, и она даже не была им просмотрена». С этим соглашается целый ряд исследователей: Броссе, Такайшвили, Какабадзе и др.

Царевич же Теймураз держится того мнения, что «Картлис-Цховреба» была исправлена и даже может быть написана самим Вахтангом. Этого же взгляда придерживаются Дюбуа де Монпере, Клапрот, Сен-Мартен и др. Придерживался этого взгляда одно время и Броссе.

«Картлис-Цховреба» развивалась по византийским образ­цам. Списки её можно разбить на три группы.

В первую группу нужно зачислить, так называемый «Список царицы Марии», переписанный в середине XVII в. и принадлежащий к спискам, не прошедшим «Вахтанговской» редакции.

Во вторую группу нужно отнести списки не с полной редакцией Вахтанговской комиссии. К ним относятся список Академии Наук в Петрограде, перешедший к ней от царевича Теймураза, принадлежавший одно время и Вахтангу VI и имеретинскому царю Александру V; список Румянцевского музея в Москве, перешедший к нему от Разумовского, которому был подарен Теймуразом; князя Мингрельского, ныне находящийся в библиотеке «Общества распространения грамот­ности среди грузинского населения»; список Тифлисского Церковного музея Грузинского духовенства и др.

К третьей группе относятся списки, полно­стью прошедшие «Вахтанговскую» редакцию. К ним относятся списки: Баратовский, Броссе, Палавандовский, Католикоса Антония II  и другие.

Все списки «Картлис-Цховреба» восходят к одному архигету, который по содержанию разбивается на следующие части: 1) перечисление эпонитов кавказских народов – сыно­вей Таргамоса, потомка Яфета, сына Ноя; 2) подробное опи­сание жизни и деятельности этнарха грузин Картлоса, сына Таргамоса и его преемников; 3) повествование о царствова­нии Фарнаоза и его потомков; 4) царствование Вахтанга Горгасала и последующая эпоха; 5) владычество и нашествия арабов; 6) история первых Багратидов; 7) Золотой век Грузии; 8) Монгольское владычество до 1319 г. включительно и 9) по­следующее время, написанное при Вахтанге.

Всё внимание исследователей обращено на выяснение первых восьми частей летописи. Мы считаем необходимым для оценки сведений, приводимых из «Картлис-Цховреба», оз­накомить читателя с взглядами учёных-исследователей на эти части хроники.

Профессор Петербургского университета Сенковский, полемизируя с Броссе, пишет, что «грузины выдают себя за народ очень древний и учёный, академик (Броссе), кажется, хочет их утвердить ещё более в этом честолюбивом мнении; за народ, который на тех же местах, где он теперь обитает, господствовал ещё до Р. X , начинает свою историю почти со времён Александра Великого, просветился христианским учением ещё при Константине Великом, был уже могущест­венней и даже не чужд образованности в V и VI столетиях, и с тех пор до начала нынешнего (т. е. XIX) века представляет нам беспримерный ряд деяний, подвигов, несчастий, побед царей». Мы имеем перед собой список Грузинских царей от Фарнабаза до Георгия XIII, т. е. от 268 до Р. Х. по 1800 гг. по Р. Х., список, в котором находится ни больше ни меньше 98 последовательных царствований. Одна только китайская история в состоянии представить нечто подобное. Этот необык­новенный исторический феномен всякого заставит подумать, что грузинская литература должна обладать рядом летописей, в которых деяния 98 государей записываемы были людьми тех веков. Ничего не бывало от Александра Македонского до Петра Великого, они спокойно жили без летописей и только в прошлом (т. е. XVIII) столетии один из царей, Вахтанг VI, составил для них род многоречивой хроники, которую довёл от Ноя до начала XIV в., а сын его Вахушт, сократил её, повторяя, впрочем, в точности повесть отца, и дополнил следущими царствованиями. Отец не указывает ни на какие источники и долгое время не выставляет чисел, годов, сын ссылается на какие-то летописи и документы, которые вместе с ним исчезли, и везде выставляет годы. В обыкновенном порядке суда критического одного этого уже уважения было бы достаточно, чтобы без околичностей вдруг отвергнтуть обе эти летописи, как не заслуживающие ни малейшего доверия, тем более что, оне, наполненные странными баснями, которыя могли бы сделать честь изобретательности любого мифолога».

Известный грузиновед, французский учёный Виктор Лангуа пишет: «Стоит только бросить взгляд на содержание первых страниц грузинских летописей, которые содержат курьёзные образчики невежественной и религиозной литературы, как наталкиваешься на героические легенды, и вскоре хро­никёр переносит вас к первым векам нашей эры, эпохе чисто исторической для других народов, которая для Грузии всё ещё частью остаётся героической. И действительно, составители избрали первые века нашей эры, чтобы заставить нас присутствовать при появлении не родоначальника нации, но восстановителя нации, героя грузинского, по преимуществу необычайного завоевателя, который успешно расширит грани­цы своей страны, восторжествовал при помощи своих войск со славой над всеми своими врагами и царствовал могущественно над обширными странами, ему подчинившимися. И странное дело, это героическое лицо, которое хроникёром называется Вахтангом Гургасланом – лев – волк – жил в V столетии нашей эры, следовательно, очень немногим ранее Юстиниана и Хосроя Нуширвана. Читая описание жизни и приключения Вахтанга Гургаслана, тотчас же признаёшь в нём одно из тех поэтических сочинений, которые обязаны своим созданием вообра­жению какого-нибудь энтузиаста, создавшего национального героя, высокие деяния которого должны служить вступлением к истории его родины. Вахтанг, как он обрисован в лето­писях, есть скорее Вакх-индийский или Псевдо-Александр, полубог, полугерой, проходивший через Азию, подчиняя её своим законам, чем глава маленького государства, которое с такой суровостью квалифицирует Тацит... Как бы то ни было биография Вахтанга, как она передана летописями, была стран­ным образом искажена и дополнена – и критика отказывается признать её подлинность... Тем не менее, курьёзно видеть, что в V в. нашей эры грузины были ещё в своём героическом пе­риоде, и что их история по большей части покоится на поэтических вымыслах».

Известный грузиновед академик Броссе и столь же из­вестный арменист Сен-Мартен не сомневаются в правдивости грузинских летописей, стараясь только исправлять и извинять те промахи и анахронизмы, которые встречаются в разных местах «Картлис-Цховреба».

Грузиновед Бакрадзе говорит, что «источники о первых временах истории   Грузии скудны, да и те носят характер «баснословный». Он же, утверждая аутентичность «Картлис-Цховреба», все же пишет, что «события древних времён были описаны по преданию».

Известный арменист професор Патканов доказывает, что «первая часть истории Грузии составлена не по преданию, вопреки мнению Бакрадзе, и известия в ней не носят басно­словный характер, если под баснословием понимать легенды о мифических временах Грузии. Она просто вымышлена одним лицом с предвзятой целью. Если бы она заключала в себе действительные предания о древности грузинской, то исто­рическая ценность ея была бы другая». «Анонимный автор хроники,  – говорит   Патканов, – жил в XI–XII вв. по Р. X. и написал свою летопись, частью чтобы создать грузинскую историю, недостаток которой в то время сильно чувствовался в народе, но главным образом возвеличить царствовавший в Грузии род  Багратидов и придать их правам историческую санкцию».

Профессор С. Н. Какабадзе делит исследоватеаей «Картлис-Цховреба» на две группы.  Первые «подходили к вопросу чи­сто внешне, мало заботясь о внутреннем анализе текстуаль­ного материала, как, например, Патканов и Лангуа, или же под­ступали к летописям с заранее составленным предупрежде­нием, основанном на ложно понятом представлении о на­циональном достоинстве. Этим и объясняется то, что изыскания Бакрадзе, Жордания, Джанашвили не могли нам уяснить ха­рактер летописей, время их составления и личность их авторов».

Какабадзе устанавливает по «Картлис-Цховреба» списка царицы Марии, как списка, не прошедшаго «Вахтанговскую» редакцию, что первая часть летописи, носящая заглавие «Жизнь грузинских царей, первых отцов и племён» доведена до конца XI века. Она разбивается на две главы. Первая глава от этнарха Картлоса до Вахтанга и написана pyccким архиепископом Леонтием Мровели. Вторая глава – от родителей Вахтанга Гургаслана до Георгия II включительно, является произведением Джеваншира, написавшаго её не ранее 1058 г. и не позже 1075 года. По всей вероятности Леонтий первую часть писал после Джеваншира. Кто закончил рукопись царствованием Давида Возобновителя – неизвестно.

Материалом Джеванширу служила хроника рода Багратидов, написанная неким Сумбатом, сыном Давида в первой половине XI в., доведенная до 1032 года.

Мы остановились на истории «Картлис-Цховреба» подробно для того, чтобы выяснить причину неполного использования её нами в периоды отдаленные от её составления, во-первых, а во-вторых, для освещения некоторых моментов в истории Абхазии, как, например, вопроса о происхождении Леонидов и других. Мы сочли за лучшее выяснить этот вопрос однажды и окончательно, чем возвращаться  к нему несколько раз.

Возвратимся к приведённому нами сообщению из завещания Вахтанга Гургаслана. Мы не будем разбирать, насколько соответствуют действительсти приведённые в этом мифическом завещании сведения о границах. Мы коснёмся лишь того, как представлялись в преданиях абхазцы, – волнующимися, возмущающимися и восстающими против чужеземного ига.

Перейдём к дальнейшему изложению событий, сохранённых запи­сями. В «Картлис-Цховреба» говорится, что Вахтанг Гургаслан получил в приданное за женой Еленой, родствен­ницей византийских императоров, Абхазию. Кроме как в «Картлис-Цховреба» мы нигде и ни в чём не находим потверждения этому сообщению и вынуждены придти к заключению, что это сообщение или  выдумано летописцем, или же записанное им предание не соответствует действительности.

Как в период распространения римского влияния, так и во времена господства византийских императоров страной абазгов и её городами, как одной из отдалённых от столицы провинций, пользовались, как местом ссылки важных государственных преступников и лиц, неугодных константино­польскому правительству. Так, например, сюда в Абхазии, а именно в Пицунду, был, между прочим, сослан в начале V века известный проповедник, константинопольский епископ святой Иоанн Златоуст. В пути на место ссылки, измученный пред­шествовавшей этому более чем трехмесячной дорогой, Иоанн Златоуст скончался. Его смерть хрониками относится к 404-году. По грузинским преданиям Златоуст скончался и был погребён в самом Питиунте. Но по исследованиям греческого археолога К. Врисиса при помощи открытой им рукописи 995-го года, составляющей дополнение к известному труду константинопольского патриарха евнуха Фотия «Библиотека или описание 1000 книг», вопрос о месте смерти и временного погребения Ионна Златоуста решён окончатель­но. Он скончался в городе Кумане или Коман, который находился при образовании реки Гумисты или Гумы близ села Михайловского в 11–12 верстах от г. Сухум-Кале. Мощи Иоанна до перенесения их в Константинополь находились в Куманском храме во имя священномученика Василиска, епископа Команского. Приблизительно на месте города Коман ныне находится Василиско Златоустинский монастырь. Врисис, приехавший в Сухум-Кале, лично разыскал, по составленной им самим карте, развалины как города Коман, так и небольшого храма мученика Василиска.

Из греческих хроник узнаём, что на 4-ом Вселенском соборе в Халкидоне присутствовал Никопсийский епископ Кекроний.

В начале VI века мы имеем сведения о том, что в Аб­хазии имелись местные из туземцев правители. Историк Ви­зантии Прокофий говорит, что абхазцы были исстари под­властны лазам, но также имели двух своих правителей. По его словам, туземные правители страшно притесняли населе­ние, силой отнимали красивейших мальчиков, которых потом кастрировали и продавали за большие деньги евнуха­ми в византийские гаремы. Родителей же этих мальчиков правители из боязни мести убивали. Приводим это место полностью: «Абасги претерпевали несносное притеснение от великой жадности своих властителей. Оба царя их, заметив красивого и хорошо сложенного мальчика, тотчас же от­нимали его у родителей и, потом, оскопив, продавали по выгодной цене в Римскую империю. Отцов же немедленно предавали смерти, дабы император, услышав жалобы кого-нибудь из них, не наказал за оскорбление, нанесённое сы­новьям и дабы не иметь возле себя людей подозрительных. Таким образом, статность сыновей была для них несчастьем, и они бедственно погибали по причине роковой красоты чад своих. Большая часть евнухов у римлян и даже при императорском дворе, родом  абасги».

Первый расцвет абхазской жизни был во времена вла­дычества над страной Восточно-Римской империи. Он на­чался, приблизительно во второй четверти VI века в царствование императора Юстиниана I, бывшего на Византийском престоле с 527 по 565 годы. Юстиниан обратил особен­ное внимание на дотоле заброшенную провинцию. К этому он вынужден был долгой и упорной войной на Кавказе с Персидской монархией из-за Лазики. К концу 40-х годов VI  века мы имеем из хроник войны многочисленные и богатые сведения об Абхазии.

По известию, относящемуся к 536-му году, мы узнаём о существовании в Анаконии (или Никопсии) епископской кафедры и о том, что в это время её занимал блаженный Евфратий.

Из византийских же хроник мы узнаём сообщение, относящееся к 541-му году. В этом году константинопольский патриарх установил архиепископскую кафедру в Пицунде. По этому сообщению мы можем судить, что ещё в те времена Пицунда сохранила своё значение на побережье и была крупным, сравнительно, городом.

Сводка же всех епископских и архиепископских кафедр, установленных в IV, V и VI веках в Абхазии, говорит о густоте населения её в те времена. Поездка же возглавляющих эти кафедры на вселенские соборы показывает сравнительную зажиточность и состоятельность этих кафедр, а, как следст­вие, говорит и о зажиточности и состоятельности населения страны и её городов.

Прокофий в своей «Истории войны» рассказывает, что Юстиниан обратил внимание на большую торговлю евнухами – абхазцами по национальности, и он решил навсегда прекратить подобное варварское и возмутительное производ­ство. Для проведения в исполнение своего решение он назначил наместником в Абхазии своего придворного евнуха Евфранта, хорошо знавшего Абхазию и её обычаи, как происходивший из неё родом, и под страхом жестокого наказания запретил там производство евнухов и торговлю ими. Прокофий рассказывает в своей хронике, что следствием этих распоряжений Юстиниана было открытое возмущение среди населения страны, увидевшего сильную поддержку в импера­торе и его наместнике. Возмущение абхазцев против своих туземных правителей закончилось свержением их. После этого, в силу сложившихся обстоятельств, ввелось непосредственное управление страной наместниками, назначаемыми из Константинополя.

У Прокофия же находим, что Юстиниан в заботах о процветании страны и, добавим от себя, для обеспечения власти империи в стране, принимал самые широкие и энер­гичные мероприятия для распространения и укрепления христианства в Абхазии.

Однако вскоре после свержения своих тиранов-прави­телей, абхазцы вновь подняли восстание. Это восстание было направлено уже против византийского владычества. Сильные притеснения и обиды, тяжёлые победы и вымога­тельства чиновников и солдат Византийской империи, находившихся в стране, вначале вызывали ропот и неудовольствие, которые затем вылились в восстание, охватившее всю Абхазии. Для руководства восстанием, управления страной и началь­ствования над войсками абхазцы выбрали себе двух прави­телей: в западной части страны – Скипарна и в восточной – Опсита. Под их предводительством абхазцы быстро заняли всю страну, завладели крепостями и городами и изгнали византийцев со своей территории.

Тогда по повелению императора Юстиниана было двинуто сильное войско с флотом, над которыми начальниками были поставлены Улигаг и Иоанн, сыновья Фомы. Когда прибыли византийские войска, правителя Западной Абхазии, Скипарна, не было в стране, – он в это время был в Персии у царя Хосроя. Вследствие этого под предводительством одного правителя восточной части Опсита абхазцы приготовились встре­тить противника и дать ему сражение. Встреча абхазцев и византийцев произошла у крепости Трахея, находившейся на границе Абхазии. Вследствие нападения византийцев с нескольких сторон, абхазцы стали стягиваться в Трахее[1], в которую, благодаря случайности, ворвалась и часть визан­тийцев. Несмотря на это, абхазцы защищались отчаянно, и находившиеся в крепости византийцы, чтобы ослабить их боеспособность, подожгли город. После упорного сопротивле­ния горящая Трахея была взята, а потом и разрушена до основания. По преданию правитель Опсит со многими своими сторонниками успел спастись и бежал в страну гуннов. О судьбе другого правителя – Скипарна, предание умалчивает. Абхазия же была вынуждена признать власть византийских императоров.

Из хроник времён персидско-византийских войн и глав­ным образом из упоминавшегося нами труда византийского историка Прокопия, бывшего секретарём у известного пол­ководца Велизария, многотомной «De bello Persico» мы чер­паем много сведений и известий, касающихся Абхазии VI века.

Из них мы узнаём, что Севастополис и Питиунд были в ту эпоху сильно укреплёнными византийскими городами. Последний из них Прокопий называет Pitiuntis castellum.

По Прокопию, в стратегические задачи как персидских, так и византийских войск входило лишить противника по­мощи народов, обитавших на севере от Кавказского хребта, – хазар, алан, авар, гуннов и других, которые неизвестно было, на чью сторону склонятся. Для этого нужно было овладеть основными и доступными проходами через Главный хребет: Дербентским, Дарьяльским и Абхазским – и господствовать над ними. Первый из них – Дербентский – вследствие своей отда­лённости от театра военных действий и событий, не имел большого стратегического и политического значения. Вслед­ствие этого последние два – Дарьяльский и Абхазский, приоб­ретали ещё большее значение и на них сосредоточивалось всё внимание. В особенности это касается наиболее легко­проходимого и наиболее доступного Абхазского прохода, т. е. Кавказскочерноморского побережья.

Этот проход, как мы уже сказали, был византийцами защищён Севастопольской и Пицундскои крепостями, а может быть и ещё рядом других, о которых до нашего времени не дошло сведений и сообщений, но, существование которых мы с большой вероятностью и достоверностью можем предпо­лагать и допускать.

К числу таких мест мы можем отнести район современ­ных Гагр, район современной общины Калдахвары, Анакопии или Никопсии, устье реки Келасуры, Трахеи и т. д. Кроме этих городов и крепостей Абхазский проход был защищён от персов целым рядом стран, подвластных Византийским импе­раторам.

Но в 550-го году для персидского царя Хосроя созда­лась благоприятная обстановка. Его войска под начальством Хориана, благодаря измене лазов по отношению Византии, проникли в Лазику и через неё двинулись в Абхазию, чтобы захватить Абхазский проход. Для этого нужно было овладеть укреплёнными Севастополисом и Питиундом. Прокофий гово­рит, что «...римские солдаты, узнав об этом (желание овладеть укреплениями), предупредили их (персидские войска), сожгли постройки и снесли стены (Севастополиса и Питиунда) до основания...». Персы, убедившись на месте в разрушении городов, отступили из Абхазии.

Мы по этим записям рисуем себе такую картину. Визан­тийцы, видя наступающего Хориана и имея малочисленные гарнизоны в городах, так как были защищены от персов целым рядом стран, решили очистить все укрепления, дабы собраться в одном из них, по всей вероятности, в Гагринском, являющимся ключём к Абхазскому проходу, и, сделавшись значительным гарнизоном, защищаться там. Оценив положе­ние на месте, персы удалились из страны.

Но в том же году другой военачальник царя Хосроя Набед вновь вторгся в отпавшую от Византийской импе­рии Абхазию. Пробыв в ней некоторое время, Набед взял в качестве заложников 60 сыновей из семейств знатнейших мужей страны и удалился из Абхазии.

В следующем 551-ом году один из военачальников Набеда в третий, исторически известный нам, раз вторгся в Абхазию и занял часть страны. Во время   этой окупации Абхазии случилось происшествие, видимо лишившее персов надолго, если не навсегда, популярности в стране потому, что после этого в хрониках мы уже не встречаем упоминаний о вторжении персидских войск в страну. Эта неприятная для персов история заключается в следующем. Персидский военнональник, занявший страну, прельстившись красотою жены туземного правителя, – царя Тердата, овладел ею. Это поступок персидского военачальника возмутил абхазцев. Волнение, охватившее всю страну, перешло в восстание,   и абхазцы самостоятельно прогнали персидские войска.

С одной стороны, сильно развитая на Кавказскчерноморском побережье византийская торговля требовала торговых центров и вооружённую защиту их и, с другой стороны, крайне сильный для экономических и вызываемых ими империалистических интересов Византии в стратегическом отношении Абхазский проход заставлял иметь в Абхазии опорные пункты для Византийских войск. Этот ряд экономических и стратегических факторов вынуждал византийцев к восстановлению разорённых во время персидских нашествий Севастополиса и Питиунда. Воспользовавшись временной передышкой в войнах с Персидской монархией, император Юстиниан отстра­ивает эти города. По некоторым данным мы можем предпо­ложить, что восстановление Севастополиса и Питиунда произ­водилось со всем великолепием построек эпохи Юстиниана. Это событие относится некоторыми к 546-му, а другими к 551-му году. Мы придерживаемся второй даты на том основании, что у Прокофия разорение Севастополиса и Питиунда визан­тийскими войсками перед наступающим Хорианом относится к 550-му году. Так что должна быть принятой вторая дата или исправлена дата разорения их на какой-то до 546-го год. Хроники сохранили также запись о постройке Юстини­аном в Питиунде храма. По преданиям, по записям в хрониках и по многим исследованиям это – известный Пицундский храм, сохранившийся, хотя видимо с большими неудачными рестав­рациями, и доныне. Прокофий, говоря о постройке Юстинианом Пицундского храма, относит её к 551-му году. Он говорит, что императором этот храм был построен по образцу констан­тинопольского собора святой премудрости – святой Софии (ныне мечеть Аяй София), законченной постройкой в конце 537-го года, но только в уменьшенном размере. Размеры современного Пицун­дского храма таковы: длина – 19 саженей  2 1/2 аршина, ширина – 10 саженей 2 аршина, высота от пола до сводов – 8 саженей 2 аршина, а внешняя – от  земли с куполом – 14 саженей.

В последнее время в исторической науке возник воп­рос о месте постройки императором Юстинианом этого храма. Знаток Византии и истории церкви проф. Ю. А. Кулаковский доказывает, что храм Юстиниана был построен не в Питиунде, а в городе Севастополисе. Мы придерживаемся установившегося мнения о месте нахождении этой церкви.

Примечания

[1] Трахею Прокофия многие принимались разыскивать бумажным путём. Одни Трахею ставят у Гагринской теснины, другие у Нового Афона, третьи у реки Келасуры и т. д. Но окончательно выясненным этот вопрос считать нельзя и, безусловно, без археологических изысканий он и не будет выяснен.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

В «Картис-Цховреба» списка Броссе имеется известие, относящееся к первой четверти VII века, дающее нам мате­риал для обрисовки политического положения Абхазии. По словам хроники византийский император Ираклий I, царство­вавший с 610 по 641 годы, назначил потомственным прави­телем – наместником Абхазии Леона (Льва). По словам лето­писей, Леон был Багратидом, а именно происходил из Багратидов и был потомком царицы Елены. Кроме того, по словам тех же летописей, Леон получил от Ираклия звание куропалата (по летописям – kurapalati), которое считалось в Византийской империи одним из почётных.

Получение Леоном владения Абхазией и титула куропа­лата преданиями относятся к 622 году. Но это неверная дата. К 619 году относится другое известие из жизни Леона (о событии смотри ниже), которое последовало за первым, так что первое не могло быть позже 619-го года. Но оно не могло быть ранее 610-го года, года воцарения императора Ираклия, который по преданию «дал» Леону право на владение. Так что мы должны сказать, что эти события произошли в промежутке между 610-ым и 619-ым годами.

Мы, как это обычно и принято ещё со времен грузинских летописцев, этого именно Леона будем звать Леоном I.

Некоторое время спустя – в 619-ом году, Ираклий передал Леону город и крепость Никопсию. Это увеличение владений Леона, по словам летописей, было компенсацией за помощь и поддержку, оказанную им Ираклию в войне, которую тот вёл в то время с Персидской монархией.

Только что приведённые сообщения, передача Леону Абхазии, получение  им титула куропалата, передача ему Никопсии, невольно ставят перёд исследователем вопрос о положении Леона, а вместе с ним и Абхазии. На первый взгляд, по летописи Леон является обыкновенным чиновником, назначенным в отдалённую незначительную провинцию. Но неужели чиновник за то, что исполняет перед своим центром, главнейшую по тем временам, обязанность, – идёт на войну с врагом метрополии, мог получать округление владений?

Тут же встаёт и другой вопрос. Историк А. Головин в своей «Истории Грузии» говорит, что «куропалат» был титул, который византийские императоры с VI века начали давать иностран­ным вассалам в вознаграждении их заслуг. Порфира, корона и знамя составляли знаки этого звания. Мы знаем, что это звание считалось, в особенности на Востоке, настолько почётным, что владетели в важнейших государственных актах и даже на монетах всегда его ставили, например: куропалат Ашот, Давид куропалат и т. д. И тут перед нами встаёт вопрос, требующий ответа. Неужели чиновник небольшой, отдалённой провинции мог получить почётный придворный титул, сопро­вождающийся такими знаками, как порфира, корона и знамя, дававшийся исключительно иностранным полунезависимым владетелям?

Невольно рождается предположение, что Леон не являлся чиновником, а полунезависимым владетелем, полусамостоятель­ным правителем, вассальным князем, а Абхазия не то полу­независимым владением, не то полусамостоятельной провин­цией, не то вассальным княжеством, не то владением, нахо­дившимся под сильным политическим и экономическим вли­янием Византии.

Это предположение ещё более укрепляется от целого ряда намёков, содержащихся в летописях. Прежде всего, это указание хроникёров, что Леону была дана Абхазия в «потомственное» владение, что скорее к лицу владетеля-правителя, чем чиновника-наместника. Потом намёками в хрониках о получение Леоном Абхазии не в управление, а в «удел». Затем проскальзывающие в хрониках заметками о «царственном» происхождении Леона (через царицу Елену), что опять-таки говорит нам о том, что Леон – владетель-царь, а не чиновник.

Мы ранее обрисовали «Картлис-Цховре­ба» и источник, давший материалы к её составлению: это фамильная хроника Багратидов. Вполне понятно, что эта хроника хотела видеть во всех владетелях свою кровь. И она с правом и без него на­ходила её в грузинских, армянских, византийских и других мо­нархах.

До составления хроники Багрздитов, т. е. в первой и частью второй четверти XI века, Абхазия была бо­лее крупным государством, чем другие закавказские. Вполне понятно, что составитель хроники Сумбат и в Леоне нашёл кровь Багратидов, желая этим польстить современным ему Багратидам, и произвёл Леона из рода Тао-кларжетских Багратидов, т. е. тех именно Багратидов, которые в то вре­мя царствовали в Грузии. А из этой фамильной хроники Ба­гратидов эта легенда перешла и в «Картлис-Цховреба», вернее фамильная хроника Багратидов является частью «Картлис-Цховреба».

Между тем история Абхазии последних веков перед Ле­оном ясно говорит, что восстания тотчас же сметали всех иноземных наместников, будь то визанвийский или персид­ский.

Разобрав все данные, мы приходим к следующим выводам. Один из туземных правителей, которого мы видим почти во все времена, благодаря неизвестным нам пока причинам, объединил Абхазию в одно владение. Византийские императоры, считаясь свершившимся фактом, санкционировали его и официально передали Абхазию во владение Леона и его потомства. И, как полунезависимому владетелю, дали титул куропалата, что, сопоставляя разные данные, мы предполагаем от­нести к 612-му и, в крайнем случае, к 613-му году.

За помощь, оказанную этим владетелем Ираклию в вой­не с персами, ему была передана и находящаяся в Абхазии византийская крепость Никопсия, которая, если бы Леон был византийским наместником, итак бы находилась в его упра­влении. Но, так как он был туземным правителем, то понятно, что византийская крепость была не в его руках, а в руках византийцев. И, по всей вероятности, Ираклий счёл за лучшее иметь расположенного к себе вассала, чем вассала, настроен­ного к захвату  находящейся в центре его страны крепости. И вполне возможно, что Ираклий, занятый пер­сидскими войнами, и не рассчитывал удержать её за собой, имея соседом крепнущее государство.

Несколько лет спустя после этого, в 623-ем или 624-ом году во время продолжавшейся войны с Персией, император Ираклий задумал вторгнуться в её пределы. Армия импера­тора в это время состояла из отрядов чисто византийских войск и союзных, состоящих из абхазцев, лазов и иберов, т. е. грузин. Узнав о намерении императора перейти пределы пер­сидской монархии, войска Ираклия, в особенности, состоя­щие из союзников, отказались отправиться в поход. Нежела­ние армией похода поставило Ираклия в затруднительное по­ложение. Между тем разъединённые персидские отряды были собраны в одну большую армию под начальством полководца Сарбараца. Сарбарац немедля выступил в поход и двинулся через Армению на Ираклия. Это ещё более ухудшило поло­жение императора. Византийские войска, видя, что опасность угрожает уже им, «одумались» и изъявили желание подчи­ниться дисциплине и отправиться в Персию. Но, было уже поздно, и Ираклий вынужден был отступать. Отступление велось через «провинцию» гуннов, но, несмотря на это, персидская армия преследовала Ираклия по пятам. В это время абхазам и лазам, видимо надоело проливать свою кровь за чужие интересы, они решили покинуть византийскую армию и вернуться на родину, что и сделали.

Судя по впечатлению от отношений Льва I к Византии, и, в частности, к Ираклию, мы предполагаем, что Леона уже не было в живых. Упоминающегося же во время нашествия Мурвана Кру или Мурвана Глухого Леона мы считаем новым лицом по следующему основанию. По нашим пред­положениям, Леон I получил Абхазию во владение в 612-ом го­ду, а нашествие арабских войск под предводительством Мурвана Глухого было в 668-ом году. Таким образом, трудно допустить, чтобы один человек был владетелем страны в течение 56 лет, да­же предположив его смерть в тот же год нашествия арабов.

Из жизнеописания известного по своей деятельности в восточной церкви Кира мы узнаём, что сам Кир занимал в 626-ом году (14 индикт) епископскую кафедру в Севастополисе.

В 630-ом году Кир был утверждён патриархом в Александрии и впоследствии приобрёл популярность.

К 70-ым годам VIII века относится событие, рассказываемое грузинскими летописцами. Спасаясь от наступа­ющих арабов, грузинские цари Арчил и Мир (663–668) прибыли в Абхазию. Арабы их преследовали и осадили крепость Анакопию, в которой заперлись Арчил и Мир, и крепость Субаку (или Собга-Цибелиум по «Картлис-Цховреба» списка Броссе) на границе Осетии, где держался византийский правитель в Абхазии Леон. Но постигшее эпидемичес­кое заболевание среди арабских войск заставило их отка­заться от осады названных крепостей. Царевич Вахушт в своей истории рассказывает о возвращении арабских войск под предводительством Мурвана. В добавление к несчастьям, постигших арабские войска, прибавилось новое – при переправе через разлившуюся реку Токвер погибло 6000 лошадей. С тех пор эта река с тех пор и стала зваться Конской или Лошадиной рекой (по-грузински – Цхенис-Цкали). Вахушт относит этот поход Мирвана Глухого к 646-му году, но это неверная дата уже потому, что установлено время царствования Арчила и Мира в 663–668 годах.

К началу царствования императора Константина IV Копронима (668–685 гг.) мы имеем письмо анакрисария святого Анастасия к ганенсемскому пресвитеру Феодосию. Святой Анастасий, ученик святого Максима исповедника, был сослан од­новременно с учителем своим в 662-ом году в крепость Букул в Мисимиане. После долгих мучений и скитаний он попал в A6xазию к правителю её Григорию, встретившего его с уважением и давшего ему спокойный и хороший приют. Святой Анастасий в своём письме упоминает об абхазских миссионерах, блаженном священнике – ключаре Иоанне и его сыне св. Стефане, разыскавшем после долгих поисков по соседним странам его, – автора письма св. Анастасий восхваляет абхазцев как благочестивых и добрых христиан, а так же их характер, нравы и обычаи.

Упоминаемого в письме Анастасия правителя Абхазии Григория нужно считать третьим исторически известным лицом из рода Леонидов эпохи полусамосостоятельного сущест­вования страны.

В армянской географии VI века, которую известный знаток армянской истории К. П. Патканов счита­ет написанною Ананием Ширакацы, – имеются сведения и о стране Абхазцев: «между болгарами (кубанскими) и Понтийским морем живут народы Гарши, Куты, Сваны до города Митинунта. На морском берегу страны Авазгов, где жи­вут аншилы и абхазы до приморского своего города Севастополиса и далее до реки Дракона, текущего из агван и отделяющего Абхазию от страны Егер».

На рубеже двух столетий (VII и VIII вв.) мы узнаём, что в Абхазии имеется автокефальная архиепископская кафедра. Эта кафедра значится 34-ой по списку подчинённых кон­стантинопольским патриархам и находится в городе Севастополисе.

К началу вторичного царствования Юстиниана II Ринотмета (705–711 гг.) мы имеем известие о том, что будущий владыка Византии в то время протоснафарий Лев Исаврийский (717–741 гг.) был отправлен императором в Аланию (современная Осетия). Задачей протостафария Льва Исаврийского, посланного со значительной суммой денег, было восстановление алан против возмутившихся и изменивших вер­ности Византийской империи абхазцев. Летописец говорит, что последствиями миссии Льва Исаврянина было нападе­ние аланов на абхазцев, сопровождающееся вероломством.

Это известие для нас важно и интересно своей по­казательностью, что самостоятельная и открытая борьба с абхазцами становится не под силу Византии и её императо­рам. Эти события подготавляют нас к известию о полном и окончательном освобождении абхазцев из-под византийско­го ига.

«Картлис-Цховреба» списка Броссе уже с 720-го года начинает упоминать о самостоятельных абхазских католикосах. Мы должны предупредить о часто встречающихся ошиб­ках и неправильностях в хронологии этого документа вообще. И в данном случае мы думаем, что грузинские историки предупредили событие приблизительно  на сотню лет.

Второй период – от вступления на престол Юстиниана до передачи Абхазии Леону I императором Ираклием, т. е. VI и начало VI века. Этот период можно назвать веком восстаний и веком укрепления христианства. Первое определе­ние подтверждается восстаниями при Евфранте, Скипарне, Опсите, в 550-ом году, в 551-ом году против персов, в 572-ом году против византийцев. Второе же – деятельностью Юстиниана, Евфранта, учреждением архиепископской кафедры в Пицун­де и др. Третий период – от вступления в управление Абхазией Леона I до описываемого момента, т. е. VII век без начала его и почти весь VIII век. Этот период мы можем с полным пра­вом назвать временем полунезависимого, полусамостоятельного существования Абхазии как государства. Этот период, как мы уже замечали, подготовляет страну к полному отде­лению от Византийской империи. Такое полусамостоятельное существование Абхазии под управлением своих потомствен­ных правителей позволяет ей накопить ту сумму экономи­ческих и культурно-общественных факторов, которые по тем временам позволяли стране стать независимой и вести само­стоятельную политику. Подтверждение этому видим и в самостоятельной архи­епископской кафедре в Севастополисе, в которой грузинские хроникёры уже видят самостоятельную церковь, возглавляе­мую католикосатом.

Заканчивая речь об исторических памятниках Абхазии времени византийского владычества и их влияния в стране, хотелось бы подвести итоги. Рассматривая исторические данные, от­носящиеся к византийской эре в Абхазии, и, изучая жизнь и деятельность византийцев в Абхазии, мы должны сказать, что это господство принесло Аб­хазии все же больше культурных плюсов, чем минусов.

Но, высказывая это положение, мы не утверждаем его и находим, что окончательное решение этого вопроса дело бу­дущих исследователей абхазской истории.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Развалины генуэзского храма в имении графа Шереметьева.1905 г.
Иллюстрация из статьи Заура Маргиева
Абхазия Историко-географический и этнографический очерк.

В хронологии событий мы не имеем указаний на год по­явления генуэзцев (или венецианцев) в Абхазии и на год ос­нования первых колоний. Судя по разным данным, генуэзцы были хорошо знакомы с Абхазией и её портами ещё в XIII веке. Уже на карте Петра Висконти, изданной в начале XIV века, мы находим вполне точные и, видимо, проверенные нaзвания во всей стране.

По всей вероятности Западная Европа, а в частности и генуэзцы, хорошо ознакомились с абхазским побережьем в период возникновения Каффы (современная Феодосия в Крыму), которая была основана во времена Латинской импе­рии (1204–1261). Но возможно, что это произошло и ранее.

Известно, что ещё Византийский император Мануил заключи с Генуей в 1170 году договор, по которому генуэзцам предоставлялось право свободной торговли во всех портах Чёрного моря, за исключением Керчинского и Таман­ского, принадлежавших половцам.

Генуэзские колонии, а вместе с ними и влияние распро­странялось не только на побережье. Крепость Santa Angelo, близ современной нам Сатанча (искаженное Santa Angelo) в Самурзакани, сохранившиеся до сих пор шахты в ущелье реки Гумиста, выратые генуэзцами для разработки свинцово-серебряных руд и т. д., показывают, что они проникали и в глубь страны.

Нахождение генуэзского городища в Карачае убеждает нас в том, что генуэзцы переваливали за Кавказский хре­бет, т. е., возможно, проникали даже в самые глухие уголки Абхазии. Это подтверждают и дошедшие до нашего времени многочисленные итальянские названия местностей, вроде: Аката, Мексигорта, Хацы-Лата, Сатанча, Отара, Калдахвара, Васса, Илори, Акуа, Ола-Гуана и т. д.

О числе их колоний и величине их судить определённо нельзя, пока не исследованы оставшиеся после Генуэзской республики и банка св. Георгия документы со специальной задачей изучения Абхазии. Из имеющихся материалов можно установить существование следующих колоний.

На севере, в районе современных нам местечек Сочи и Хоста, существовала, часто посещаемая генуэзскими куп­цами, колония Коста (Costo)[1].

В устье современной реки Мзымты лежала колония Абкоциа или Абкоция. Из «Описания Чёрного моря и Татарии», составленной Кафинским префектом Эмиллио Дартели, мы видим, что этот порт охотно посещался купцами из Кон­стантинополя, Татарии и других мест, которые, привозя сюда предметы домашнего обихода, вывозили отсюда рабов, мёд с воском и другие товары, получая до 300 поцентов при­были.

На месте или в районе современных нам Гагр, находилась популярная колония Какари (Сасагу).

Далее Пецонда – современный Пицундский монастырь. Ещё при русском владычестве, до самой турецкой войны, в монастыре находился генуэзский колокол с изображением Богоматери Вероники с убрусом и эпископом в латинской литре и годом MCCCC XXVIIII, т. е. 1429. Вполне возможно, что генуэзские колонисты пользовались для удовлетворения своих религиозных нужд Пицундским храмом.

В районе Гудаут находилась колония Каво-де-букс (Cavo le bux), т. е. Пальмовая гавань.

На месте современного Нового Афона находилась колония Никофия (?) (Nicofia) на реке того же названия (flum de aicofia). От этой колонии хорошо сохранилась большая башня в углу между устьем реки Псырстхи и морем, в кото­рой ныне находятся номера монастырской гостиницы.

Сухум – генуэзский Савастополи – был большой генуэз­ской колонией, в которой позднее находилась резиденция префекторов, управлявшая колониями восточного побережья Чёрного моря. По всей вероятности, Савастополи был первой генуэзской колонией не только на абхазском, но и на всём восточном побережье Чёрного моря.

В ущелье реки Гумма-иста находилась колония, разраба­тывавшая упоминавшиеся нами свинцовые и свинцово-сереб­ряные шахты. Число этих шахт насчитывается до 15-ти.

Близ Кодорского мыса (Gotto) находилась колония Ci-caba, близ нынешнего селения Тамыш, в болотистой части Кандыхского леса, в местности ныне называемой Ола-гуана – портовый город – крепость Гуенос, на реке Тамуш – Тамаза (Tamasa), около селения Илори – Очемчиры – Коребендия, на реке Ингур (Negapomo) – Caнтa Анжело и Негапомо.

Были ли колонии, помимо перечисленных, или же все существовавшие вошли в этот список, повторяем, судить в данное время нельзя.

Управление генуэзскими колониями на Чёрном море, в том числе и абхазскими, сосредоточивалось у Каффинского префектора, подчинённого Газарии (Officium Gazariae) – коми­тету из 8-ми человек, специально выделяемому для этой цели генуэзским правительством. Но назначением абхазских префектов ведала непосредственно Газария.

Особого расцвета генуэзские колонии достигли в конце XIV и в начале XV веков при падении могущества Визан­тийской империи, почти вся торговля с Востоком, которая сосредоточилась в руках генуэзских купцов. Но уже к сере­дине XV века торговля с Востоком попала под угрозу со стороны турок. В 1453 году перед правительством Генуэз­ской республики ясно обрисовалась полная невозможность использовать свои колонии на Черноморском побережье и управление Газарией вследствие того, что на пути Ге­нуя – Чёрное море, вместо бессильной Византийской империи встала Османская империя.

Вследствие целого ряда политических соображений, в конце 1453 года генуэзское правительство изъяло из ведения Газарии черноморские колонии и передало их банку св. Ге­оргия. В числе переданных колоний были и абхазские.

Уже со следующего года абхазским портам пришлось выдерживать натиски новой «грозы» Востока – турок. Так сек­ретарь каффинского консула генуэзской республики в своём донесении от 7-го сентября 1456 года сообщает, что турец­кий флот в составе 52-х галер, после неудачной бомбардировки Монкастро (современный Аккерман), удалился в колонию Савастополи, а оттуда направился к Каффе.

Торговая и промышленная деятельности колоний замерли, и колонии стали приходить в запустение. Лучшей иллюстра­цией этого являются сохранившиеся документы того вре­мени. Например, когда в 1455-ом году правлением банка св. Георгия консулом (протектором) в Савастстоли был назначен генуэзский патриций Флиппо Клаверенция, то ни Клаверенция, ни другие семь кандидатов не хотели воспользоваться своим назначением и отказались от него.

Назначенный же девятый кандидат – некто Герардо Пинелли, отправился в Савастополи и, несмотря на целый ряд препятствий из-за политического положения на Востоке, су­мел добраться до колонии. Сохранилось интересное его до­несение о положение в Савастополи.

Незадолго до его прибытия в Абхазию, город Савасто­поли был основательно разорён подошедшим к нему сильным турецким флотом из нескольких десятков судов. Разрушение Савастополи, по донесению Герардо Пинелли, докончили уже при нём – 28 июня 1455 года – сами абхазцы, напавшие на город в большом числе.

Своё донесение банку св. Георгия Пинелли заканчивает тем, что он должен обратиться к правительству Генуэзской республики за помощью себе и спасшимся гражданам.

Но, видимо, город не был совсем брошен и, возможно, начал отстраиваться, так как уже в следующем – 1456 году правление банка св. Георгия, избрав на должность протектора в Савастополи Оливьеро Кальви, отправило его туда.

К этому же году имеется запись в греческих хрониках о сильном разорении восточного побережья Чёрного моря османами. Когда турецкий султан Магомет II Фатих двинулся со своей армией на Сербию и Белград, то, по словам хро­ник, он часть своей армии послал в Анатолию (Малую Азию) овладеть Трапезондом и побережьем. На помощь сухопутной армии был двинут флот в большом составе судов под на­чальством Хитира, амасийского паши, который «опустошил Грузию и соседнюю, лежащую у морского берега страну».

В высшей степени интересное сведение имеется от 1459 года. Теснимый Магометом II Фатихом последний трапезондский император Давид (1458–1462) с отчаянием и униже­нием обращался к властителям западноевропейских держав, в том числе к папе Пию II и бургундскому герцогу, с прось­бой о помощи последнему осколку некогда грозной Визан­тии – Трапезундской империи. В числе стран, к которым он обращался за помощью, была и Абхазия. Это видно из его письма от 22 апреля 1459 года к бургундскому герцогу Филиппу Доброму. В своём письме Давид трапезондский пишет, что против османов с ним в союзе обещал выступить и абхазский герцог Ребиа. По словам письма, Ребиа обещал ему поддержку армией в 30 тысяч человек.

Нам незвестно время окончательного разрушения Са­вастополи, изгнания генуэзцев из абхазских колоний и на­чала эпохи турецкого владычества над побережьем Абхазии. Это случилось, во всяком случае, значительно позже добро­вольной сдачи Савастополи Давидом трапезондским со всем  своим имуществом и семейством в 1462 году.

Хроники и летописи также не дают нам сведений о раз­мерах и характере разорения страны османами, но о вели­чине его мы можем судить по последствиям. Например, от такого большого, богатого и влиятельного города с двухтысячелетней жизнью, каким являлся Диоскурия-Севастополис, не сохранилось ни одной постройки, и даже само имя его исчезло. И одно время, в прошлом столетии, даже вёлся до­вольно горячий научный спор: Сухум ли назывался Савастополисом? А вопрос о точном его местонахождении от вре­мени до времени поднимается до сих пор и до сих пор, взгляд некоторых, остаётся открытым.

Также, видимо, пострадали и другие города Абхазии. Если мы посмотрим на побережье этого края, то, за исклю­чением двух-трёх церковных построек, которых обычно турки не трогали, от дотурецкого периода почти ничего не сохранилось: одна генуэзская башня в Новом Афоне.

Примечания

[1] За разночтениями названий мы отправляем читателей к специальной таблице в книге «Абхазия по итальянским картам XIV–XYII веков».

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Абхазцы, переселившиеся в Турцию.
Иллюстрация из статьи Заура Маргиева
Абхазия Историко-географический и этнографический очерк.

Взятие и разорение Савастополиса и других генуезских ко­лоний служит в истории страны вехою. С этого времени культурное Западноевропейское влияние и сообщения о генуезцах, при которых страна обогощалась, окончательно исчезают. На смену генуезскому влиянию приходит турецкое, которое бы­стро распространяется вначале по побережью, а потом и на весь Западный Край.

Но, несмотря на падение генуезского влияния, разоре­ние их колоний и вассальное подчинение всего края Тур­ции, генуезцы и итальянцы ещё долго – весь XV и XVI и даже XVII век – посещают страну с торговыми, миссионер­скими и другими целями. Этим путешественникам – Хри­стофор Кастанели, Арканджело Ламперти, Иоанну Луккскому, Георгию Интерлано и другие – мы обязаны многими ценными и интересными сведениями об Абхазии и абхазцах.

Чтобы укрепить и утвердить своё влияние на побережье, а также создать опорные пункты для распространения и уг­лубления своего господства, Турецкой империей было реше­но построить ряд крепостей. И уже через десятилетия после падения генуезских колоний, во второй по­ловине XVI века, турками было заложено на месте древних Диоскурии и Севастополиса основание нового города-крепости, названного ими Сухум-Кале. Сухум-Кале и Поти (Фаш-Кале или Кала-Фаш) были первыми опорными пунктами – крепостями, возведёнными Турецкой империей на восточном берегу Чёрного моря. Из расположения Сухум-Ка­ле и Фаш-Кале видно, что они имели целью сковать Аб­хазию, Мингрелию, Гурию, Аджарию и Имеретию. Основание турками Сухум-Кале обычно относится к 1578 году. Позже Оттоманское правительство прибавило новые звенья в цепи, сковывавшей побережье. Были сооружены кре­пости в Анапе, Редут-Кале, Трапезонде, укрепление в Гелен­джике – Лимане и др.

Во время владычества турок, сухумская крепость, по словам ряда путешественников, была окружена красивыми предместьями. В городе было множество красивых фонтанов с отличной, проведённой с гор водой, большими любителями которых являются восточные народы и в особенности турки. Благодаря красоте местоположения, здоровому климату, отличных водных источников и чистоте Сухум-Кале обыкновенно назывался турками вторым Стамбулом[1].

Сухум-Кале, занимая выгодное положение в центре Аб­хазии и всего Кавказскчерноморского побережья, стал быстро расти. Немного спустя Сухум-Кале становится резиденцией турецких наместников – пашей, управлявших всем Восточным побережьем Чёрного моря. Число жителей в Сухум-Кале во время турецкого владычества достигло шести тысяч челове.

Характеристику времени турецкого влияния и господ­ства в крае мы уже дали выше. Турецкое господство, как мы писали, не избавляло Абхазию ни от нашествий соседей, ни от междоусобных войн разных линий рода Шервашидзе, ни от нападений абхазских товадов и аамиста друг на друга, ни от набега горских племён.

Понятно, что описания не всех событий дошли до нашего времени, но и то, что мы имеем, рисует безотрадную картину.

Нужно сказать, что и во времена генуезского влияния в крае нашествия соседей на Абхазию бывали. Об одном из них сохранилась надпись в пристройке Хонийского храма в Мингрелии. По словам надписи, мингрельский владетель Вамex Дадиани вторгся в Джихию и вернулся после побед над джихскими князьями с большой добычей. Это происходило в конце XIV века. Так как Джихия является северной частью Абхазии, то из этого явствует, что Вамех со своими отрядами прошёл вдоль всю Абхазию. Но из времён генуэзского влияния, поход Вамеха – еди­ничный случай. Начиная же с XVI века – такие походы мы часто встречаем среди дошедших до нас известий.

В кинклосе Георгия, опубликованного Такайшвили, к короникону 221-му (1533 год) относится следующая надпись: «В этот год Мамия Дадиани и Мамия Гуриели* отправились войной на Джихию. Мамия Дадиани и сын Гуриели Георгий были забиты, а Гуриели, три брата его и войска были взяты в плен». Запись об этом событии мы находим во многих хрониках, так что в подлинности её сомневаться не прихо­дится. «Картлис-Цховреба» списка акад. Брюссе этот поход относит к 1516-му году. К этому же году относят его и «Хронологические данные» царевича Вахушта.

В грузинских же хрониках к 1591-му году (короникон 279-й) относится запись: «В тот год Гуриели Мамия победил аб­хазцев».

 Доминиканский патер, итальянец Арканджело Ламберти, случайно попавший в Мингрелию и бывший там католиче­ским миссионером с 1635 по 1653 годы, в своей книге «Опи­сание Колхиды, называемой теперь Мингрелией», подробно описывает повод одной из многочисленных войн Мингрелии с Абхазией. В Мингрелии в это время был владетелем Леван Дадиани, царствовавший с 1611 по 1657-ой год, сын мингрель­ского владетеля Манучара и его жены Нестан-Дареджаны, дочери кахетинского царя Александра II. Леван был первым браком женат на дочери абхазского владетеля Шерваишдзе.

По словам Ламберти, имеющим подтверждение в других источниках, Леван стал изменять своей жене. Не желая со­знаться в этом и принять на себя вину в нарушении супру­жеской верности, Леван стал придираться по всяким поводам и без поводов к своей жене. Из-за ухаживания за ней од­ного своего приближённого, по имени Папония, он создал скандальную историю и, обрезав своей жене нос, прогнал от себя. Неудовлетворившись тем, что «расстался» с женой, и своей жестокостью над ней, Леван, собрав войска, вторгся во владение её отца, в Абхазию. Её отец, абхазский владетель, застигнутый врасплох, удалился в горы со всем своим народом. Дадиан же, опустошив всю страну, уничтожив всё огнём и мечём и оставив там свою неверную жену одну, вернулся в своё княжество».

Об этих событиях говорит и другая запись. На окладе, сделанном в короникон 339-ом, т. е. в 1647 году, иконы дея­ний св. Георгия, находящейся в храме селения Илоры Кодорского уезда, имеется длинная надпись, изготовленная по распоряжению вышеупомянутого мингрельского владетеля Ле­вана. В надписи о событиях из жизни Левана, касающихся Абхазии, говорится: «Когда мы выступили против Шервашидзе в Зупу[2] по эту сторону реки Муцу опустошили (всё), ещё раз напали на Зупу, по эту сторону реки Капоста (река Капоста – Капосиги-Цкали течёт к востоку от Пицундского монастыря) полностью выжгли и разорили (всё) и, где только были укрепления, взяли и уничтожили (иx). На реке Капосте напали на нас Зупуар и Сихуар Аршани (Маршани), но мы остались победителями. Перебили одних, а других взяли в плен и вернулись победителями, пожертвовали одно семейство»... Перед этой записью и после неё описываются войны Левана с имеретинским царём Георгием, его сыновьями Александром и Мамукой и его тестем – кахетинским царём Теймуразом.

Одна из описываемых надписью войн грузинскими хро­никами относится к 1624 году. Сопоставляя разные события, описываемые Арканджело Ламберти, нападение Левана Да­диани на Абхазию нужно отнести к 30-ым годам XVII века.

В том же сочинении Ламберти, описывая Мингрелию, говорит, что границей между ней и абхазцами или абасками служит «река, называемая туземцами Кодором, а, по моему мнению, это и есть древний Коракс». На карте, приложен­ной к этому сочинению, между Кодором-Кораксом и Понтом Евксинским находятся Дранды (Dandras Ер.).

Приблизительно в это время Абхазию посетил другой путешественник – итальянец, сицилийский уроженец, монах театинского ордена Христофор Кастанелли. Этот Кастанелли пробыл, кажется тоже с миссионерскими целями, в Западном Кавказе, главным образом приморских его частях, и, между прочим, в Абхазии 26 лет – с 1632 года по 1658 год. Кастанелли свои наблюдения и воспоминания записал, и его руко­пись находится в Палермо в местном музее.

Сообщая интересные сведения и описывая лица и собы­тия, свидетелем которых ему пришлось быть, Кастанелли ча­сто их собственноручно иллюстрирует. Каждый рисунок у Кастанелли сопровождается подробной описью. К сожалению, часть рисунков от времени довольно сильно выцвела.

Между другими рисунками абхазской жизни у Каста­нелли прекрасно изображён Пицундский храм. Под рисунком имеется подпись: «Здесь сохранится святое миро и отсюда католикосом раздаётся по церквам». Хорошо в рукописи со­хранился рисунок, изображающий день церковного праздника у храма св. Георгия в селении Илоры. На рисунке изобра­жены скачки, кружки абхазцев, их арбы и т. д. На нескольких рисунках фигурирует упоминавшийся выше мингрель­ский владетель Леван. Под его же портретом подписано: «Леван Дадиани. Современный Ганнибал, непобедимый, счастливый, называющий себя, якобы согласно другим книгам, импе­ратором Колхиды».

Итальянец, монах доминиканского ордена Иоани Луккский, бывший на Восточном побережье Черноморья и, в част­ности в Абхазии, в 1673 году даёт много интересных сведе­ний о крае. Он пишет:

«Абасы неграмотны, они считаются христианами, но не исполняют никаких христианских обрядов. В земле их встре­чается много водружённых крестов. Жители – величайшие разбойники».

В 1640–1641 годах всю Абхазию проехал, сопровождав­ший и посланный из местечка Гония (Аджария) отряд войск, турецкий путешественник Эвле-эфенди, сын дервиша Маго­мета и сестры абхазца Мелек-Ахмер-паши. Эвле-эфенди в своём сочинении «Путешествие турецкого туриста вдоль восточного берега Чёрного моря» сообщает много интересных сведений о виденном и слышанном. Он, между прочим, рас­сказывает странную и причудливую легенду-предание о происхождении абхазцев. В своём «Путешествии он устанавли­вает реку Фаш (Рирн) границей Абхазии с Мингрелией. Кроме того, он подробно перечисляет все абхазские племена, язык, на котором они говорят, число жителей, число воинов, число селений и гавани каждого племени.

По словам «Путешествия» Эвле-эфенди «главное племя – это племя Чач, говорящее на мингрельском яаыке, у кото­рых гавань Лакиа и которых насчитывается 10 тысяч че­ловек.

Затем идут в порядке [с юга на север (?)] следующие племена: племя Арлан – 10.000 человек – гавань Лачига; племя Чанда – настоящие абхазцы – 1.500 человек – гавань Какур и большая деревня Хаке; «большое» племя Чандов – 15.000 человек, живущих в 25 деревнях  – гавань Чандалар; племя Кечилар – «сторона их настоящий рай» –75 деревень – 2 тысячи искусных стрелков; это же племя на реке Псху – 10.000 воинов – деревня Гака и шестое – племя Арт – 30.000 чело­век – гавань Артлар.

Многие из приводимых в «Путешествии» Эвле-эфенди имён не так уж трудно расшифровать: Какур – это, довольно часто употребляемое название Гагр, Артлар – Адлер, река Псху – урочище Псху, Кечилер (окончание -лар, -лер в турецком языке признак множественного числа) – Кеч или Геч и т. д.

В 1650 году посетили Южную Абхазию – современные Самурзаканский и Кодорский уезды – с целью осмотра досто­примечательностей этого края толмач (переводчик) Ельчин и священник Пётр, члены русского посольства в Имеретию для принятия от Александра имеретинского присяги в подданстве России. Это посольство, как известно, было вызвано жела­нием имеретинского царя Александра заручиться поддержкой против всё усиливавшейся власти турок в Западном Закав­казье.

Этим же обстоятельством вызвано, приблизительно в это же время, перенесение абхазскими католикосами своей резиденции из Пицундского монастыря вновь в Кутаис, и на этот раз католикоская резиденция окончательно покидает пределы Абхазии. Также из Пицунды в известный в Западном Закавказье Гелатский монастырь[3] переносится известная и высокочтимая икона Пицундской Богоматери в золотой ризе с драгоценными камнями, лалами, жемчугом и бирюзой, с частицами мощей и частицей дерева, на котором был распят Христос, и ряд других предметов, которые и поныне находятся там. Это перенесение резиденции совершилось при католикосе Захарии в пятиде­сятые годы XVII века.

По словам французского путешественника Шардена, по­сетившего Западный Кавказ в конце XVIII века, абхазские католикосы, по установившемуся обычаю, хотя бы один раз за время своего служения на католикосском престоле обязаны были совершить поездку в Пицундский монастырь для осо­бой церковной церемонии, известной под «варкой и освяще­нием мира». Поездки католикосов, рассказывает Шарден, со­вершались всегда в весьма торжественной обстановке. Католикоса в Пицундский монастырь сопровождал целый кортеж епископов, священнослужителей, князей и дворян. Сам же Пицундский монастырь пользовался большим уважением на­селения. Это подтверждается тем, что в покинутом монастыре – ещё в 1830-ом году – в храме находились без всякой охраны Евангелие в серебряном с рельефами окладе* и много вещей церковного обихода.

В 60-х или 70-х годах XVII века посетил Абхазию и осматривал её церкви известный в своё время писатель, иерусалимский патриарх Досифей († 1707 году), описавший cвoё путешествие в отдельной книге, теперь ставшей большой библиографической ценностью.

В книге в своих посланиях к абхазо-имеретиским католикосам он сообщает много данных из абхазского быта и абхазской жизни. Ниже мы вернёмся к его сочинениям. 

Жан-гулани (род часослова), принадлежащий Кабенской церкви в Кончарти Душетского уезда, рассказывает об од­ном, видимо большом, нашествии карталинского владетеля Шах-Наваза или Вахтанга V (1658–1676) в 1662 году (короникон 350-й). Мы приводим запись полностью:

«В этот год царь Шах-Наваз на Велика Дадиани, кото­рый владел Имеретией и Одишем1. Дадиани был убит. Царь забрал его жену и детей; завоевал Имеретию и Одиши; Гуриели2 и абхазцы подчинились ему; в Имеретии (он) поса­дил правителем сына своего Арчила, а в Одиши – Дадиани Шамадава, и вернулся благополучно в своё царство, отягчен­ный многочисленной и несметной добычей».

Царевич Вахушт в своей хронике также упоминает об этих событиях, но относит их не к 1662, а к 1661 году.

К этой же эпохе относится и запись, сделанная на пе­редней стороне под распятием на окладе Пицундского Евангелия, находящегося ныне, как мы сообщали, в Петроградской Публичной библиотеке. Мы приводим дословно надпись:

«Пречистая и великая богородица (пицундская)3, вас умоляли и с помощью вашей мы одержали победу над царём (имеретинским) и Дадианом и Липаритом Дадиани и потому велели оковать сие Евангелие».

На другой стороне оклада, под рельефным изображением сошествия в ад, в длинной надписи говорится, что «… с помощью вашей оковали это честное и великое Евангелие мы Соломон Шервашидзе и сын наш Азархан…»

В другом месте этой же надписи имя сына написано иначе, а именно – «Азархом».

Профессор Чубинов относит Евангелие и оклад его к XI–XII векам, но другие исследователи относят рукопись к указанной им эпохе, а оклад Евангелия к значительно поздней – к XVI и даже XVII веку. По всем данным, последнее мнение более основательон и правильно.

В этом же Евангелии имеется запись о Сустане Шервашидзе и его сыне Схварезе, тоже неизвестно когда живших.

Из «Донских преданий», собранных, как видно из предисловия, казаком станицы Цымлянской Донского округа, скрыв­шегося под псевдонимом «Старый казак»,  видно, что среди донских казаков сохранились предания о набегах донцов на турецкие поселения Чрноморского побережья, в том числе и на восточное. Из этих же преданий мы видим, что донские казаки иногда совершали набеги совместно с абхазцами (аб­хазскими «христианами») и совместно били «басурманов и защищали христианскую веру». Эти предания подтвержда­ются целым рядом других источников. Набеги донских казаков продолжались почти весь XII век, а возможно, и ранее и позже. Косвенно эти предания донцов подтверждаются и из кавказских источников.

В своей грамоте русскому царю (Алексею Михайловичу) имеретинский царь Александр в 1650 году, между прочим, пишет следующее:

«Донские казаки ходят на Чёрное море и воюют, а праврславным христианам никакого вреда не делают; а Дадьяне (мингрельские владетели Дадиани) казаков к себе принимают, будто хотят вместе с ними воевать бусурман и, приманя в свои места, их побивают и к туркам продают, и в подарок отсылают к турецкому султану, который за это присылает им жалованье»…

Гулани[4] Шемкодельского монастыря в Гурии под 394-м корониконом (1706 год) говорит:

«В этот год абхазцы и мингрельцы напали на Чочхати – селение в Гурии, но были побеждены Джуматели Максимом Шервашидзе (род гурийских Шервашидзе)».

Интересные сведения, относящиеся к Абхазии начала XVIII века, сохранились в книге «Описание Черкессии», написанной Ксаверио Главани, французским консулом в Крыму и первым врачом хана. В Бахчисарае, 20 января 1724 года». Строки, относящиеся к Абхазии, мы приводим полностью:

«За казаками находятся 24 независимых абхазских бея. Владения их простираются от Большого моря* до залива Геленджик-лиман* в Черкесской земле. Залив этот пред­ставляет хорошую стоянку для судов. Прежде генуезцы имели здесь пристань, а ныне султан турецкий начал строить укре­пление. Морская флотилия может зимовать в этом заливе; будучи закрытым от всех ветров Геленджик-лиман находится между Абазою и Черкессией и удалён на 50 миль от Каффского (Керчинского) пролива».

К началу же XVII века относятся сведения о том, что оттоманское правительство вынуждено было реставрировать Сухум-кальскую крепость, являвшуюся в это время, как мы уже сообщали, центром управления Восточного побережья Чёрного моря и резиденцией турецкого паши. Как мы уви­дим ниже, реставрация была вызвана непрекращающимися волнениями среди абхазцев, их набегами на Сухум-Кале и турецкие поселения на малоазиатском берегу.

В 1725 году абхазцы, собравшись в большом количе­стве, осадил Сухум-Кале, но, не добившись сдачи крепо­сти, сняли осаду.

Из грузинских хроник имеем сообщение, относящееся к 1726 году. Абхазцы, как союзники турецкого паши Юсупа, вторглись в Гурию и взяли несколько городов и селений, в том числе и город Тетросань.

В 1728 году абхазцы вновь тщетно осаждали Сухум-кальскую крепость.

В хронологическом перечне на переплёте кондака (треб­ника), принадлежащего Карабеловым, к 1769 году относится коротенькая запись:

 В хоронологическом перечне на переплёте кондака (требника), принадлежащего Карабеловым, к 1769 году относится коротенькая запись:

«В Рухве (Рухе) была битва с абхазцами».

В виду того, что, если по записям этого требника можно с большой достоверностью предположить его имеретинское происхождение, то можно предполагать, что эта битва  в Рухве была с имеретинами.

В середине XVIII века Турция наводняет Абхазию мул­лами, дервишами (мусульманские монахи), кадиями (судьями) и другими фанатически религиозными элементами и старается омусульманить край. Первыми начали принимать мусульманство господствующие сословия Абхазии – князья и дворяне.

В третьей четверти того же столетия владетельный князь Леван Шервашидзе со всем своим семейством принимает ислам. Фанатически религиозные круги Константинополя по этому поводу поднимают шум и настаивают перед султа­ном Абдул-Гамидом I (1764–1789), чтобы он отметил этот поступок Левана. Слабохарактерный Абдул-Гамид, чтобы по­казать свою милость и внимание к Левану, за его переход в мусульманство, передал город и крепость Сухум-Кале князь­ям во владение на вечные времена.

Передачу Сухум-Кале Абхазии нужно отнести к началу царствования Абдул-Гамида.

В это время абхазцы славились своими набегами и мор­ским разбоем даже в такие страны, какими являлись Кавказ и Малая Азия в XVII и XVIII веках. Топот коней лихих абхазских джигитов приводит в страх и трепет жителей всех соседних стран, а их мелкие суда иногда бороздили и волны Босфора, и смелость их набегов знало все Черноморское по­бережье.

Они нападают не разбирая и на горские, и на грузин­ские, и на турецкие области. Главной целью их набегов было, как можно больше захватить «человеческой» добычи – плен­ников: женщинами заполнялись турецкие гаремы, а мужчины отправлялись на невольничьи рынки. Последствием и лучшим показателем обилия «человеческого товара» слу­жит то, что в конце XVI и весь XVIII век Сухум-Кале славится, как один из самых крупных центров на Востоке и, в частности, на Чёрном море, по торговле женщинами для гаремов и рабами.    

Об этой торговле рабами очень подробно говорит иеру­салимский патриарх  Досифей в своём послании (сентября 1701 года) «блаженнейшему и благочестивейшему Католикосу Имеретии, Онтиссии (Одишии, т. е. Мингрелии), Соании (Свании или Сванетии), Абхазии и всей нижней Иверии Kуp Григорию». Досифей советует и полупросит, и полуприказывает созвать собор и соборно запретить продажу христиан в мусульманские страны. Тех же лиц, которые будут проти­виться соборному определению и письму иерусалимского пат­риарха, после «увещеваний благими и кроткими словами», он советует предавать анафеме.

Далее, как интересную характеристику быта того вре­мени, мы приводим слова Досифея без изменения, – он пишет: «Ещё, если продававшие христиан суть игумены, или другие священники, и, если они раскаются искренне, то при­мите их покаяние и простите. Если же найдутся игумены или священники не раскаявшиеся, – таковых не только отлу­чите и подвергните анафеме, но и лишите священства».

Примечания

[1] Стамбул – турецкое название Константинополя.

* То есть Мамия князь мингрельский и Мамия князь гурийский.

[2] Зуплой ранее называлось современное нам селение Лыхны Гудаутского уезда, резиденция владетелей Абхазии – Шервашидзе (Чачба). В этой надписи под Зуплой нужно подразумевать Абхазию.

[3] Гелатский или Гаенатский монастырь находится в 6–8 верстах к северо-востоку от гор. Кутаиса.

* Ныне пицундское Евангелие, относимое к XI веку, содержащее целый ряд записей, иногда имеющих истори исторический интерес, находится в Петроградской Публичной библиотек.   

1 Одиши – Мингрелия.

2 Гуриели – влидетели Гурии.

3 В оригинале: Бичвиндская.

[4] Гулани – одна из церковных книг.

* Итальянское название Черного моря.

* Геленджикская бухта близ Новороссийска.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Карта Кавказского края с границами 1801-1813 гг.
Репродукция карты из статьи Заура Маргиева
Абхазия Историко-географический и этнографический очерк.

Конец XVIII и начало XIX века – время борьбы в Абха­зии русского и турецкого влияния.

Уже Леван, несмотря на переход в магометанство и по­лучение во владение Сухум-Кале, начинает переговоры с Россией.

В своём докладе от 1770 года граф Тотлебен доносит, что владетель абхазский Леван ходатайствует о принятии его под покровитёльство Российской империи. Тотлебен со­общает, что в ведении и владении Левана находятся крепости Рух, Аку[1] Бедиачук (Бедиа). Тотлебен согласился на предложение Левана и между ними начались переговоры об условиях, приемлемых для обеих сторон. Но «подданные Леванна», узнав о переговорах, угнали табун лошадей гусарского Кабардинского полка, и переговоры с русской стороны (Тотлебеном) были прерваны.

Сохранилось много донесений, относящихся к этому вре­мени, разных русских чиновников и военнослужащих. Эти донесения определенно говорят о том, что Абхазией, как страной, попавшейся на дороге русского империализма, русская власть интересуется.

Для примера приведём донесения капитана (потом капитан-поручика) Языкова от 1770 и 1771 годов, в которых он сообщает о крепости Аку, её начальнике, жителях, гарни­зоне.

Можно ещё указать на «путешествие» доктора Рейнегса по побережью. Саксонец Христиан Рудольф Эхлих (1743–1793), именовавший себя д-ром Рейнегсом, был во времена Потём­кина его «комиссионером» при картло-кахетинском царе Ираклии и при имеретинском царе Соломоне. Рейнегс знал целый ряд европейских и восточных языков и провёл боль­шую часть жизни на Кавказе и в Персии. В промежуток 1782–1784 годов он посетил Кавказскочерноморское побережье, в том числе и Абхазию. Свои наблюдения над Кав­казом и, в частности, Абхазией он изложил в сочинении «Allgemeine historisch-topografishe Beschreibun des Kaukausus etc».

Но по устным преданиям, записанным членом сословно-поземельной комиссии А. Введенским, Леван не являлся вла­детелем Абхазии, а был одним из феодальных князей. По Введенскому владетелем Абхазии являлся брат Левана – Росто, а Леван владел лишь одним Абживским округом.

По этим же преданиям наследником Росто являлся его сын, Хутуния, после смерти которого, начал править Тоулак. Тоулак из-за слабости характера был свергнут своим дядей Джигешием, который был убит в одном из походов около современного Адлера (Аредлар). И лишь только после Зураба стал править Келеш-Амед-бей.

Эти народные предания ещё не проверены архивными данными. Мы можем только установить, что конец 80-х – на­чало 90-х годов застают владетелем Внутренней Абхазии: Сухум-Кале (Аку), Анаклией и Руха сына Левана – Келеш-Амедбея (Келайш-Амед бек, Келеш-бег и т. д.); в Самурзакани – Бежана Шервашидзе; в Хупе – Зураба Шервашидзе; в Средней области (Абживский округ) – Бекир-бега Шервашидзе; в Цебельдинском ханстве – Саларуфу Маршания (или его отца).

Кроме того, наследственными пашами, владетелями из рода Шервашидзе, были потийский и батумский правители.

Хотя это были фактически ничего и никого не признаю­щие, самостоятельные владетели, но номинально и в глазах соседей – России, Турции, Мингрелии, Имеретин, Гурии и горских народов, – владетелем, царствующим князем, главою Абхазии считался князь Внутренней Абхазии. Факт владения крепостью и  городом Сухум-Кале придавал вес и влияние, так сказать, «блеск короне» владетелям Внутренней Абхазии.

По записям современников, Келеш-Амед-бей был преис­полнен решимости сделаться не только номинальным, но и фактическим владетелем и самодержцем Абхазии и уничто­жить как более крупные, так и многочисленные мелкие фео-одальные владения края. Он ясно видел катастрофическое положение края и сознавал, что единственное спасение Аб­хазии заключается в целом ряде коренных реформ в государственной жизни Абхазии, а также в накоплении государ­ственного и народного богатства и поднятии экономической мощи страны.

Но для этого нужно было прекращение постоянных, истощавших население войн и набегов, а они, став бытовым явлением, вполне понятно, по одному желанию Келеш-Амед-бея не могли прекратиться. И мы продолжаем встречать записи хроник о походах и набегах абхазцев на своих со­седей и последних на Абхазию.

Так, в конце мая 1773 года брат мингрельского владе­теля Никаноз Дадиани с мингрельцами и отрядом абхазцев сделали набег на Имеретию. Царь имеретинский Соломон I (1752–1782) встретил их, разбил и сам вторгся в Мингрелию, где разграбил несколько мингрельских селений. Но в это время сам мингрельский владетель с отрядом войск, в союзе с абхазами, вторгся в Имеретию со стороны Рачи и разорил несколько селений, принадлежавших Соломону.

В кинклосе Георгия, опубликованном в 1895 году, к короникону 468-му (1780 год) относится следующая запись:

«В этот год царь Соломон, вместе с Кация Дадиани[2], одержал победу в Рухе (развалины крепости Рух на левом берегу Ингура, у шоссе Очемчиры – Зугдиды). Черкесов (по всей вероятности цебельдинцев или джихов), абхазцев и турок было всего 11.000. Одних из них обратили в бегство, других истребили и взяли в плен».

В рукописи, опубликованной грузиноведом Е. Такайшвили, находим относящуюся к 1794 году запись:

«Имеретины напали на абхазцев в Марсиле».

В начале 90-х годов в Абхазию прибыл мингрельский владетель Григорий   Дадиани (царствовал с перерывами с 1780 по 1804 гг.). Григорий в это время был свергнут своим братом Манучаром и имеретинским царём Соломоном II и стал просить у Келеш-Амед-бея поддержки. Келеш-Амед-бей выступил с отрядом войск, перешёл границу, но, не вступая в сражения, старался уладить дело мирным путём. Не доводя дело до кровопролития, Келеш-Амед-бей вернулся в Абхазию.

Через некоторое время Григорий вновь занял престол, а через несколько лет повторилась та же история: он, сверг­нутый с престола, прибыл в Абхазию просить помощи. Ке­леш-Амед-бей вновь выступил с ополчением. Григорий, чтобы сильней закрепить за собой помощь Келеш-Амед-бея, отдал ему в заложники своего сына Левана (Леона). Но и на этот раз, не вступая в битву, Келеш-Амед-бей добился от имере­тинского царя Соломона II обещания, что тот не будет преследовать Григория.

Помимо этого устные предания и дошедшие до нас хро­ники говорят о многочисленных набегах джигов, дальцев (цебельдинцев) и других соседних, большею частью родственных, племён.

За этот промежуток времени Келеш-Амед-бей распро­странил свои основные владения далеко к югу. Он отторг от нескольких владетелей область, лежащую между реками Келассуры и Галидзга.

Но 1804 год был для него несчастливым. Григорий Дади­ани умер, и мингрельское правительство потребовало у Ке­леш-Амед-бея выдачи находившегося у  него в заложниках сына Григория – Левана. Келеш-Амед-бей за  выдачу Левана потребовал выкуп. Дедопали[3] Нина, мать Левана, а также мингрельское  дворянство нашли запрошенный Келеш-Амед-беем выкуп тяжёлым и обратились к русскому наместнику на Кавказе Цицианову за помощью. Ввиду того, что незадолго до этого (4-го декабря 1803 года) Мингрелия «принесла присягу на подданство» России, Цицианов отдал приказание начальнику расположенного в Мингрелии отряда русских войск двинуться на столицу Абхазии Аку, освободить, во что бы то ни стало Левана, и сделать его мтаваром* Мингрелии. Так как по целому ряду причин, а также из-за отсутствия дорог, передвинуть войска из Тифлиса для открытия военных дей­ствий против Абхазии было весьма трудно, то было русским правительством отдано распоряжение произвести десантные операции. Стопушечный корабль «Тобольская Богородица» и фрегат доставили и высадили в Редут-Кале пехотный Белеевский полк, который был подчинён генералу Рикгофу.

Генерал Рикгоф с вверенным ему отрядом и мингрель­ским ополчением двинулся к сильно укрепленной Келеш-Амед-беем и принадлежавшей ему крепости Анаклии (на берегу Чёрного моря, на юг от реки Ингура) и на другой день штур­мом взял крепость. Поражённый быстротой развёртываю­щихся событий Келеш-Амед-бей отослал Левана в Анаклию.

Анаклия же была, как трофей похода, присоединена к Мингрелии, которая через некоторе время уступила её России за 12 тысяч рублей, так как Анаклия была необхо­дима России, как первый опорный пункт в южной части Чёрного моря. Стех пор Анаклия более не входила в состав Абхазии.

Келеш-Амед-бей был женат на дочери цебельдинского князя Ребии-ханум Маршания и был отцом многочисленного семейства. Борьба русских и турок за влияние в Абхазии расколола не только население края, но и семью Келеш-Амед-бея, что обычно  мы  видим и в других владениях Закавказья. Все стремления Келеш-Амед-бея направить Абхазию на путь мирного строительства, а также его склонность из двух зол, русского и турецкого империализма, выбрать первое – встречали отпор не только среди части населения, но и среди части членов собственного семейства. Главою се­мейной оппозиции был его сын Арслан-бей  – злой гений Аб­хазии начала XIX века.

Вследствие изложенных выше мотивов, Келеш-Амед-бей начал вести переговоры с Россией. Бывший тогда на Кав­казе Цицианов быстро учёл все выгоды захвата Абхазии и водворения на Черноморскокавказском  побережье и послал к Келеш-бею для ведения переговоров поручика Амираджибова. Ведение переговоров, оказанный приют турецкому опальному сановнику Трапезунда Тезер-паше и т. п., восста­новили против Келеш-бея Стамбул и сторонников Турции в Абхазии.

Скрытая оппозиция Арслана-бея вскоре перешла к от­крытым спорам отца с сыном. Споры перешли во вражду, которая повела к вооружённым столкновениям, а потом и к убийству в 1806 году сыном своего отца на пороге дворца в Сухумской крепости, где он и был похоронен.

Воспользовавшись суматохой во время убийства, Арслан-бей овладел крепостью и городом Сухум-Кале, где находи­лась абхазская казна и большое личное состояние Келеш-Амед-бея, причём, нужно сказать, абхазские владетели очень мало или, вернее, совсем не делали подразделений между го­сударственными и личными средствами.

Между тем на престол должен был взойти старший сын Келеш-Амед-бея – Сефер-Али-бей (Сафар-Али-бек), ещё при жизни отца крестившийся и при крещении принявший имя Георгия. Сефер-Али-бей при жизни отца жил и владел (после Зураба Шервашидзе) Хупом.

Видя полную невозможность своими силами и средст­вами отбить «захваченную» Арслан-беем власть и область, Сефер-Али-бей и раньше склонявшийся к русской ориентации, решил вступить в подданство России. В этом отношении его подчёркивал и мингрельский владетель Леван, на сестре готорого – Тамаре был женат Сефер-бей. Но пока Леван согласился поддержать Сефер-Али-бея собст­венными силами и выступил с одишско-лечхумским ополче­нием в Абхазию. После нескольких стычек с Арсланбеем, Сефер-Али-бей был восстановлен в своих правах владетеля. Но соединённые силы Сефер-Али-бея и Левана не могли взять крепость Сухум-Кале, где засел Арслан-бей, поддерживаемый турецкими войсками.

Затем началась многолетняя борьба Сефер-Али-бея за власть. То ласками, то подарками и обещаниями, а где это не помогало, угрозой и силой перетягивали враждующие братья князей, дворян и население друг от друга.

Видя создавшееся положение, Сефер-Али-бей решил привести в исполнение своё решение отдаться под покрови­тельство русских императоров.

В 1809 году им были подписаны, составленные канце­лярией наместника, «просительные пункты» – документ, ко­торым Сефер-Али-бей – Георгий отдавал себя и Абхазию под владычество русских императоров:

«Всеавгустейшему и всемилостивейшему монарху нашему всеподданнейшее прошение и предание себя с владением моим через сие моё письмо следующим образом:

1) Я, законный  наследник и владетель Абхазии, по со­вести моей обязываюсь и вступаю в подданство и службу, как наследственный подданный всемилостивейшего самодержца всей России и прочих императора Александра Павловича».

 Затем в «пунктах» говорилось:

в пункте 2-м, что владетель и вместе с ним Абхазия со всем находящимся в ней передаются в наследственное под­данство и рабство всероссийских императоров;

в 3-ем, чтобы абхазский владетель, по примеру других владетелей, принявших русское подданство, был отличён знаком власти;

в 4-м, об утверждении Сефер-Али-бея наследственным владетелем, начальником и управляющим своего владения;

в 5-ом, о защите владетеля;

в 6-ом, о жалованье владетелю;

в 7-ом, новая клятва в верности, а также покорности властям и ряд экономических пунктов.

Пока эти «просительные пункты» путешествовали по канцеляриям, русское командование подготовилось к дей­ствиям против Арслан-бея и турок в Абхазии.

9-го июля 1810 года в Сухумский рейд прибыли суда Черноморской эскадры с батальоном пехоты под командой капитана 1-го ранга Дотта. 10-го началось бомбардирование крепости. Турецкий гарнизон оказал серьёзное сопротивление. В течение двух дней турецкие орудия в числе 64-х энер­гично отстреливались. 12-го дессант занял город, а 13-го – после кровопролитного штурма – была взята и крепость, причём русские потеряли свыше 20% состава десанта.

Остатки турецкого гарнизона разбежались. Арслан-бей, бежавший из Сухума, вынужден был покинуть и Внутреннюю Абхазию и скрылся со своими оставшимися живыми и верными приверженцами на север, в Джигию, где и нашёл убежище.

Что это не междоусобица, обычная для Абхазии, двух братьев из-за власти, a борьба двух влияний – русского и турецкого – понимали все современники, даже не стоявшие близко к политике. Характерной иллюстрацией понимания действительного положения вещей является следующая подробность. В последнее столетие, несмотря на передачу Сухум-кальской крепости во владение абхазских князей, Сухум являлся чисто турецким городом. Ещё капитан Языков в своих донесениях 1770 года писал:

«...крепость Аку (Сухум-Кале), в которой гарнизон и все обыватели – турки...»

Это и вполне понятно: абхазцы, как земледельцы, не знавшие ремёсел, кроме необходимых для своего хозяйства, не занимавшиеся торговлей, не выделившие чиновного со­словия, не имели позывов и побудительных причин селиться в городах и жили в селениях.

Когда русские отряды войск и черноморские войска по­могли Сефер-Али-бею взять Сухум-Кале, то это было понято всем населением, как победа не Сефер-Али-бея над своим братом Арслан-беем, а как победа России над Турцией в Абхазии. Вследствие этого турки немедленно покинули все, густо заселенные ими, предместья Сухум-Кале, и в числе нескольких тысяч человек расселились по городам, главным образом, Малоазиатского побережья.

После выезда турок, Сухум совершенно опустел, и в нём осталось лишь несколько десятков греков и армян – полу­торговцев, полуконтрабанцистов, полуразбойников.

Только осенью был получен в Абхазии ответ на «про­сительные пункты» Сефер-Али-бея. Русский император Алек­сандр I (1801–1825) актом от 9-го августа 1801 года принял Сефер-Али-бея и Абхазию в подданство и «пожаловал» ему орден св. Анны первой степени, княжеское (владетельское) знамя и пожизненную пенсию. Кроме того, неофициально Сефер-бей был заверен, что через некоторое время ему бу­дет окончательо передан и Сухум-Кале, незадолго до этого отбитый у турок. 

В этом же году постигли некоторые перемены и южную часть Абхазии – Самурзакань. Мингрельский князь Леван захватил самурзаканского владетеля Бежана Шервашидзе и заключил его в мингрельскую крепость Чаквиджи. На место свергнутого Бежана Леван сделал самурзаканским владетелем своего зятя Манучара, сына Соломона Шервашидзе. Впоследствии Бежан, по просьбе и настоянию русского предста­вителя в Мингрелии, генерал-майора Орбелиани, был Леваном освобождён из крепости.

В этом же году судьба немилостиво коснулась и ещё одного абхазского владетеля – потийского Шервашидзе Кучук-бея. Кучук-бей был в Поти (Фаш-Кале) на положении среднем – между самостоятельным владетелем и турецким пашей. В то время Поти был сильнейшей турецкой крепостью на юго-восточном берегу Чёрного моря и являлся морским ключём ко всему Западному Закавказью. Против потийской крепости выступил князь Дмитрий Орбелиани с отрядом рус­ских и имеретинских войск, мингрельский владетель Леван с мингрельским ополчением и самурзаканский владетель Манучар с самурзаканским ополчением. После трёхмесячной осады Кучук-бей принуждён был сдать крепость на капиту­ляцию, а сам удалиться в Турцию.

В 1811 году отряду абхазских войск, находившихся в числе других под начальством главного управляющего на Кав­казе генерала Тормасова[4], пришлось совершить поход к Ахалциху, в то время бывшему сильной турецкой крепостью, и участвовать в ряде боёв.

В этом же году русское правительство, не доверяя сво­ему новому «верноподданному» Сефер-Али-бею, решило под благовидным предлогом «взять у него аманатом* старшего сына Дмитрия. Официально Дмитрий был отправлен в Петроград «для получения воспитания и образования, соответст­вующего высокому званию владетельного князя Абхазии». Дмитрий был торжественно, после молебствий и т. п., отп­равлен в Петроград в сопровождении своей бабки – минг­рельской дедопали Нины.

В этом году все абхазские селения были переполнены от небывалого наплыва беглецов, или, как мы теперь при­выкли их называть, беженцев из Имеретии, Мингрелии, Гу­рии, в которых, в связи с небывалым голодом, развились повальные болезни, главным образом, эпидемия чумы.

Целый ряд новых историй приносит Самузаркани 1812-й год. Покровительство «христианской» Российской империи обя­зывало распространять христианство и бороться с исламом. Мингрельский владетель Леван вместе со своим зятем – владе­телем Самурзакани Манучаром, в сопровождении митрополи­тов Чкондидского Виссариона* и Цайшского – Григория, отпра­вились по Самузаркани распространять христианство. В это время довольно сильной Бедийской крепостью владел Леван, сын Хутуния Шервашидзе. Сын бедийского Левана Хутуния находился в очень неприязненных отношениях с Манучаром. В ту же ночь, когда равноапостольская миссия – Леван, Манучар и митрополиты прибыли в Бедиа, подосланные Хутунией Шервашидзе убийцы тихо и незаметно пробрались в дом, где находился Манучар, и во время сна изрубили его кинжалами. В свою оче­редь, сопровождавшие Манучара, хотели убить Хутуния, но у них ничего не получилось, так как он заперся в крепости. Тело Манучара было перевезено в его дворец в Барбару, а затем предано земле в Цайшской церкви.

Последствия убийства Манучара разыгрались быстро. Как только эта история стала известна главноуправляющему на Кавказе, он распорядился наказать убийцу. Две роты русских солдат совместно с абхазским, самурзаканским и мингрель­ским ополчением осадили Бедийскую крепость. Хутуния, видя, что крепость не устоит ни перед осадой, ни перед штурмом, выбрался незамеченным осаждающими из крепости и бежал в Цебельду. Отец же его, Леван, предварительно объяснив, что в убийстве своего племянника Манучара не виновен и, получив обещание, что его самого не убьют, вышел из кре­пости и сдал её.

Ввиду преклонных лет Левана Шервашидзе и его жены, им было Леваном мингрельским дано в пожизненное владение селение Пахулани, а Бедиа с крепостью присоединена к владе­ниям Мингрелии.

Ниже мы помещаем родословную таблицу участников самурзаканских событий 1812 года:

Александр. Умер по дорого в Сибирь, сосл. гр. Паскевичем по наветам своего опек. и дяди Левана, вл. Мингрелии.

Дмитрий. Погиб в 1832 г. в схватке со слугами своего дяди Левана, владетеля Мингрелии.

Не успели заглохнуть события в Самурзакани, как воз­горелись новые – с Арслан-беем. Из Джигии, куда он бежал после падения Сухум-Кале, Арслан-бей отправился за материальной и политической поддержкой в Константинополь. Получив здесь благословение на выступление, Арслан-бей отправился на Кавказ и высадился в 1812 году в Поти. Здесь он получил отряд турецких войск и стал собирать отряд добровольцев. В те времена на Кавказе набрать отряд удаль­цов на любую авантюру было делом не трудным, и вскоре у Арслана-бея были довольно большие силы, с которыми он двинулся через Гудаву и Тамуш на Внутреннюю Абхазию и Сухум-Кале.

Сефер-Али-бей, рассчитав свои силы, вынужден был обра­титься за помощью против своего наступающего брата к главноуправляющему на Кавказе генералу Ртищеву*.

Последний отдал приказ Николаю Дадиани с батальоном пехоты и артиллерией двинуться для содействия и совмест­ных выступлений с Сефер-Али-беем.

Дело до боёв не дошло. Узнав о приближении русско-абхазских войск, турецкий отряд, полученный Арслан-беем в Поти, разбежался.

Вступать в борьбу с добровольческим отрядом против регулярных войск, снабженных артиллерией, было нецелесо­образно, а потому Арслан-бей распустив свой отряд, а сам уда­лился в Джигию.

В это время, пользуясь замешательством, возникшим в связи с наступлением Арслан-бея, из Цебельды возвратился Хутуния, сын Левана Шервашидзе, убийца Манучара. Хотя он и жил тайно, об этом стало известно и Сефер-Али-бею, и мингрельскому владетелю Левану Дадиани. Через некоторое время, после возвращения, Хутуния был схвачен и Леван Дадиани заключил его в небольшую крепость Мури в Мингре­лии. Только через три года Хутуния был помилован Леваном Дадиани и освобождён из крепостного заключения. Хутуния, вместе с его братьями, была возвращена половина Бедиа. Другая же половина Бедиа была отдана в ведение Зурабу, сыну Болихухува Шервашидзе. Сел. Пахулани владели до конца своей жизни Леван Шервашидзе и его жена, по смерти кото­рых оно перешло во владение вдовы Манучара Шервашидзе. Так завершился поход с миссионерскими целями Левана Дадиани, Манучара Шервашидзе и  ряда митрополитов. Но это было начало христианского миссионерства. Русские пар­тии Абхазии и Мингрелии, русская власть в Закавказье, а также абхазско-имеретинская  церковь со своим сонмом свя­щеннослужителей начали развивать энергичную пропаганду за распространение христианства «в той стране, по которой ходил ещё апостол Андрей Первозванный и другие  святые». Пропаганда, подкрепляемая благоволением русской власти и её ставленниками, а главное рядом «милостей», имела успех, в особенности среди князей и дворян. Официальная хроника тех времён пестрит сообщениями, вроде нижеследующей: «В 1817 году владетель Средней Абхазии Али-бей Шер­вашидзе, магометанин по происхождению, познал свет исти­нной веры, принял христианство и при крещении был наре­чён Александром. Он женился на Кесарии, дочери Николая Дадиани».

Но, наряду с «культурной» работой  русской  партии и русской  власти, мы  натыкаемся на не менее оживлённую и энергичную работу сторонников турецкой ориентации. Работа последних была ещё и потому успешна, что за ними стояли веками сложившиеся экономическо-хозяйственные отношения и веками установившийся быт. «Работа последних, главным образом, состояла в пропаганде набегов и походов как  на русские (казачьи) поселения на Северном Кавказе, так и вос­станий по южной стороне хребта».

Эти набеги и восстания были так мелки и в то же время так часты, что нет  никакой возможности сообщать о них. Они были трафаретны. Около какого-нибудь известного удаль­ца собиралась группа добровольцев, иногда даже в две-три тысячи человек, который вёл их через Главный Кавказский хребет на казачьи станицы или другие русские поселения на Северном и Южном Кавказе или же на западно-грузин­ские селения. Сразившись с русскими  войсками, казаками или местными ополчениями (в Западной Грузии) в нескольких мелких стычках и пограбив население, отряд, в большинстве случаев отягчённый добычей, возвращался в Абхазию и рас­ходился по домам. Особенно часто принимали участие в набе­гах и восстаниях северные абхазские племена (джиги, убыхи, чануши и др.), бзыбцы (гудаутцы) и дальцы (цебельдинцы). Русская власть, а также и владетель Сефер-Али-бей ничего не могли сделать с «непокорным народом». Русская власть, занятая целым рядом войн, а также и по той причине, что русские солдаты сильно страдали от малярии, не могла держать больших сил в Абхазии. Сефер-Али-бей, не популярный в стране, дальше жалоб на «неповиновение» своих под­данных почти не шёл. Ввиду этого для русской власти в Закавказье владение Абхазией было сопряжено с большими и нежелательными затруднениями. Поэтому, при целом ряде главноуправляющих и наместников на Кавказе возбуждался вопрос о том, что, не следует ли сдать Абхазию обратно Турции.

Но пока обсуждался этот вопрос, принимались энергич­ные меры для «введения порядка и спокойствия» в Абхазии, в 1818 году, вскоре после своего назначения, главноначальствуюиций на Кавказе, известный генерал Ермолов*, в пре­провождаемом Александру I всеподданнейшем докладе уделяет много внимания Абхазии и её внутреннему положению. Ермолов пишет о необходимости для «обуздания» Абхазии привести Сухум-кальское укрепление в хорошее оборонительное состояние и содержать в нём гарнизон численностью не менее как из двух батальонов. Кроме того, Ермолов, как видно из его донесения, озабочен тем, чтобы прекратить собщение абхазцев с Анапой – крепостью, принадлежавшей в то время Турции, а также с закубанскими горскими народами[5].

Сухум-Кале в то время представлял полуразвалины. Это относится и к городу и к крепости. Так французский путеше­ственник Гамба, посетивший Сухум-Кале в 1820 году, пишет, что Сухумская крепость, построенная из дикого камня, имела четыре бастиона по углам и представляла развалины. Город состоял из базара и единственной улицы. Всё невоенное на­селение Сухума, по его словам, заключалось из 60 торгов­цев-армян. Водопроводы были разрушены.

В 1819–1820 годах вопрос о возврате Абхазии Турции встал снова. Ярые сторонники русского империализма, к числу которых принадлежал упоминавшийся нами Ермолов, всесильный тогда на Кавказе и непререкаемый авторитет по кавказским делам в правящих кругах России, восстали против передачи Абхазии туркам.

Доводы империалистов против возврата Абхазии Турец­кой империи можно видеть из доклада Ермолова, отправлен­ного им в марте 1820 года министру иностранных дел Рос­сии и, через него, Александру I. Ввиду того, что этот доку­мент представляет большую ценность для интересующихся историей Абхазии, так как определяет взгляд официальной России на политику в этой стране, мы приведём из него главнейшие положения:

«Абхазия в нынешнем состоянии доставляет нам безо­пасные бухты, и Мингрелия почти не подвержена хищным набегам, ибо абхазцев обуздывает страх.

При первом взгляде эти выводы могут показаться весьма ограниченными, но смотреть надо не на них, а на те неудоб­ства и вред, кои произойти должны, если Абхазия отдана будет туркам.

Прежде всего, доверенность здешних народов к России чрезмерно должна поколебаться, так как уступку земель они отнесут за счёт могущества Турции.

Владетельные князья Мингрелии, Гурии и даже князья имеретинские, видя участь Абхазии, могут ожидать таковой же впоследствии и для себя, и заранее будут искать распо­ложения турок, доказывая им свою приверженность беско­нечными возмущениями, которые турки в свою очередь не упустят поддержать.

Участь абхазского владетеля, князя Георгия[6] Шервашидзе, произведёт на   всех  самое  дурное  впечатление. По чрезвычайной привязанности к родине, он не оставит земли своей, и первая жертва, принесенная им новому правитель­ству – будет христианская вера. Но едва ли и это спасёт его, ибо турки никогда не простят ему прежнюю перемену закона и вступление под покровительство христианского государя.

Брат его, Хассан-бей, ревностнейший мусульманин, человек зверского характера, воспользуется расположением к себе турецкого правительства, и сделается владетельным кня­зем, коварнейшим из врагов наших.

Распространение христианской религии, которая столь нужна для смягчения здешних нравов, не только прекратится, но надо ожидать страшных истязаний тем, которые отрек­лись от прежней веры и приняли христианство, надеясь на могущественную защиту России. Оставление единоверцев наших произведёт наибольший для нас вред в общественном мнении.

По уступке Абхазии торг невольниками усилится в пол­ной мере. И между тем, как все государства прилагают столько забот о прекращении продажи негров, мы, хотя и невольно, будем содействовать торговле людьми, и для нас это будет тем более чувствительно, что продаваемые будут христиане, жители Мингрелии и Имеретии.

С уступкой Сухумской бухты разовьётся морское пират­ство и в короткое время наши купеческие суда уже не осме­лятся приходить в Редут-Кале, и мы, лишившись подвоза из России провианта, не в силах будем защищать наших владе­ний, и тогда лишимся не только Абхазии.

Свой доклад Ермолов заканчивает просьбой сменить его другим в случае, если будет решено иначе, чем мыслится им.

Вопрос об участи страны ещё в Петрограде не был ре­шён в отрицательном или положительном виде, как в Абха­зии начались сильные беспорядки, и с новым ожесточением воскресла борьба русского и турецкого влияния. На этот раз события были вызваны смертью Сефер-Али-бея (Георгия).

Сефер-Али-бей скончался 7-го февраля 1821 года. Не успел остыть труп владетеля, как известие о его смерти разнеслось по всей стране и по всей стране началась борьба партий, и загорелось возмущение.

Во главе возмущения стоял Хасан-бей, упоминавшийся в докладе Ермолова, Хассан-бей был родным братом Сефер-Али-бея. Он был горячим сторонником Турции, мусульмани­ном, личным врагом умершего владетеля и популярным чело­веком в Абхазии. Владения Хассан-бея лежали на юг от Сухума, а его резиденция находилась на южном берегу реки Келасури.

Уже 8-го февраля, на другой день после смерти Сефер-Али-бея, отряд Хассан-бея напал на русскую команду, вышедшую из Сухума. Подоспевший из Сухума отряд выручил команду.

Прошло ещё несколько дней и восстало почти всё население страны. Отряды восставших считались десятками.

Старший сын Сефер-Али-бея, Дмитрий, являвшийся его наследни­ком и отданный по взятию Сухума в 1811 году за­ложником, находился в Пажеском корпусе в Петрограде. Хотя официально вопрос о том, кто будет новым владетелем Абхазии, зависел от усмотрения русских императоров, всё-таки подразумевалось, что прямым наследником Сефер-Али-бея яв­ляется Дмитрий.

Пока шла официальная переписка, пока скакали курь­еры из Тифлиса в Петроград и обратно с «всеподданнейшими» докладами и «высочайшими» ответами и пока Дмитрий ехал из Петрограда в Тифлис и далее к границам Абхазии, последняя уже вся горела, объятая восстанием.

Объявленная временной правительницей вдова Сефер-Али-бея, Тамара, ничего не могла сделать ни для успокоения, ни для подавления страны и лишь просила помощи. Помощь же могла прийти быстро только из Сухума-Кале, но гарни­зон её был слишком ничтожен для того, чтобы серьёзно вме­шаться в дела Абхазии.

В результате этого неопределённого положения Хассан-бей стал владетелем почти всей Абхазии. Извещённый об этом центр русской власти в Закавказье – Тифлис – отдал коменданту Сухумской крепости Могилянскому приказ ста­раться всеми средствами захватить Хассан-бея и препрово­дить его в Тифлис.

Могилянский не мог придумать ничего лучшего, как прибегнуть к вероломству. Заманив в Сухум Хасан-бея под предлогом совещания по абхазским дешаю, Могилянский схватил его. Причём из свиты Хасан-бея, бросившейся к нему на выручку, два цебельдинских князя были заколаты штыками, а остальные обезоружены.

Известие об аресте русскими властями популярного Хасан-бея подняло весь край. Не было главы восстания, но и он скоро явился в лице неугомонного отцеубийцы Арслан-бея. Арслан-бей, возвратившийся из Турции в Джигию, пришёл оттуда к Сухум-Кале с большими силами джигов и убыхов.

Утром 11-го сентября Арслан-бей во главе большого кавалерийского отряда с распущенными знамёнами проехал под самыми стенами Сухум-кальского укрепления, гарнизон которого не осмелился сделать вылазку.

Лишь 1 ноября Дмитрий в сопровождении правителя Имеретии Горчакова с отрядом русских войск и мингрельского ополчения перешёл южную границу и, с рядом боёв между Кодором и Келасуром, достиг Сухум-Кале.

С прибытием Дмитрия и войск волнения стали затихать. Первыми изъявили покорность и прислали аманатов цебельдинские князья, а потом и остальные княжеские фамилии Абхазии. Арслан-бей вынужден был покинуть Абхазию и уехал в Анапу.

30-го ноября в сел. Лыхны, называвшееся тогда Соук-Су и бывшее княжеской резиденцией, состоялось провозглашение Дмитрия владетелем Абхазии. Церемония была совершена в присутствии почти всех князей и дворян страны в торжественной обстановке. Дмитрию были вручены Горчаковым от имени Александра I знамя и мечь, как знаки его верховного владычества.

В Соук-Су было оставлено две роты русских войск, остальные же ушли на свои стоянки в Мингрелию и Имеретию. С войсками уехал и Горчаков.

Не успели уйти русские войска, как вернувшийся из Анапы Арслан-бей, собрав значительные силы, напал на княжескую резиденцию.

Усилиями русского гарнизона, находившегося в княже­ской резидеции, нападение Арслан-бея было отбито, но это не помешало ему разгуливать по Абхазии со своими отря­дами. Часть страны признавала власть Дмитрия, часть – Арслан-бея. Неизвестно, во что бы вылилось такое положение, но 16-го октября 1822 года Дмитрий внезапно скончался. Как выяснилось впоследствии, он был отравлен Урусом Лаквари, одним из горячих приверженцев его дяди, Арслана-бея.

Дмитрий умер бездетным и ближайшим его наследником остался младший брат Михаил (Гамид-бей, Хамид-бей).

Михаил, тогда шестнадцатилетний юноша, был по хода­тайству Ермолова утверждён Александром I владетельным князем Абхазии. Михаил явился последним владетелем Абха­зии: после его управления страной в течение 44-х лет Абхазия была обращена в простую русскую провинцию.

Новый владетель в начале своего княжения очутился в гораздо худшем положении, чем его предшественник Дмит­рий. Он обладал многими хорошими, по мнению горцев, ка­чествами: знал традиции и обычаи своей родины, был вели­колепным стрелком и наездником, участвовал в нескольких походах, особенно отличился в отряде, которым командовал Горчаков при возведении Дмитрия на престол и т. д. И хотя Михаил обладал всеми этими, возвышающими его в глазах абхаз­цев, качествами, он был слишком молод, чтобы заставить считаться с собой абхазских князей и дворян, находившихся на положении полусамостоятельных и полунезависимых вла­детелей, не хотевших и не признававших никакой «узды».

Часть Абхазии по-прежнему признавала власть Арслан-бея, другая – большая часть, в том числе наиболее знатные и сильные феодалы, не признавала   никакой власти. Даже многие из свиты Михаила были явными и рьяными сторонниками его дяди – Арслан-бея.

В первые же месяцы княжения Михаила была попытка отравить его, как был уже отравлен его старший брат Дмитрий. Попытка окончилась, благодаря осторожности Михаила, не­удачей, а покушавшийся – дворянин Урус Лаквари, сознав­шийся в убийстве Дмитрия, был повешен.

Первый год княжения Михаила ознаменовался военным успехом. Большой  отряд, или как тогда выражались, боль­шая партия убыхов и джихов, во время   перехода через Гагринские горы в Бзыбскую долину, была замечена пасту­хами-абхазцами. Последние известили об этом свои селения. Собравшиеся абхазцы отрезали дороги в Джихию и поголовно истребили всю партию.

Уже в начале 1824 года в Абхазию вернулся из Анапы Арслан-бей и, набрав отряд приверженцев, в апреле появился в районе Сухум-Кале.

Сухумский гарнизон, вышедший для «обуздания мятеж­ников», был сильно потрёпан отрядом Арслан-бея, и страну опять охватило общее восстание. Княжеская резиденция в Соук-Су (Лыхнах), где находился русский гарнизон, да фак­тически и Сухум-Кале, оказались в осаде. Отряды же Ар­слан-бея, пополненные цебельдинцами, джихами и убыхами возросли до 12-ти тысяч человек.

Только 1-го июля кутаисский генерал-губернатор Горча­ков с отрядом до полуторы тысяч человек и сильной артилле­рией выступил из Имеретии на выручку осаждённым. Уже переправу через Ингур российские войска должны были совершить с боем. Чем далее в глубь страны забирался Горчаков, тем более сильное сопротивление он встречал.

Лишь 8-го июля Горчаков достиг реки Кодора, где на сильно укреплённых завалах он наткнулся на большие силы, состо­явшие, главным образом, из цебельдинцев, джихов и убыхов. Здесь к Горчакову на помощь подоспело мингрельское опол­чение в 1100 человек во главе с владетелем Леваном. Пере­права была взята штурмом.

За Кодором до самого Сухум-Кале восставшими были устроены большие завалы. Только с помощью судов Черно­морского флота – бригов «Орфей» и «Меркурий» и фрегата «Спешный», потеряв несколько сот человек и более шестисот вьючных и артиллерийских лошадей, Горчаков добрался до Сухума. Особенно сильное сопротивление было оказано восставшими при взятии завала у реки Келасуры.

Отправляться по берегу на выручку Михаила и русского гарнизона, осажденных в Соук-Су, Горчаков не решился. С помощью прибывшего брига «Ганимед» Горчаков, посадив войска на суда, перебросил их в район современных Бомбор[7], откуда и направился на выручку Михаила.

Только 23-го прибывшими войсками была освобождена от осады княжеская резиденция.

Но успокоение ещё долго не наступало в стране. Всё время происходили волнения, нападения на отдельные русские команды, на сторонников и приверженцев молодого владетеля. И владетелю неоднократно приходилось то жить в Редут-Кале, то отсиживаться в Сухум-Кале или в своей резиден­ции Соук-Су. Только постепенно укреплялась его власть, его значение и влияние в Абхазии. В особенности шатко сидел он на своём владетельном престоле первые 4–5 лет.

В 1826 году Ермолов расположил в Самурзакани специальный русский отряд из 300 человек при одном орудии. К этому его вынудили, как говорит донесение, «непростительные шалости» населения. Самурзаканцы беспрерывно нападали на  Мингрелию и, как следствие, завели с Турцией оживлённую торговлю человеческой добычей. Сильно страдавшее от набегов население Мингрелии, через своего владетеля Левана, часто и настоятельно осаждали Ермолова ходатайствами об усилени самурзаканской власти. Присутствие отряда отчасти сдерживало самурзаканцев. Но отряд был расквартирован в Самурзакани недолго. Начавшаяся русско-персидская война заставила сделать ряд передвижений русских отрядов в Закавказье, в результате чего самурзаканский отряд был перекинут в другое место. Тогда, судя по донесениям, «беспокойное население» Самурзакани вновь принялось за торговлю человеческой добычей и «непростительные шалости». Только к началу 1827 года население Абхазии стало успокаиваться. Управляющий тогда  Кавказом Паскевич* об этом доложил в сообщении, написаном в торжественных выражениях:

 «Абхазия свернула, наконец, знамя бунта и в чистосердечнном раскаянии в своём безумии, дорого стоившем ей от междоусобного кровопролития, изъявила желание покорствовать священной воле августейшего монарха».

В ответ на это донесение Паскевич получил от тогдаш­него русского министра иностранных дел графа Несельроде очень интересный документ:

«Говоря об Абхазии, я не могу скрыть от вас, что о возмущении, последовавшем в оной, я не имел никаких до сего сведений.

Абхазия – и Большая и Малая – признавали себя подвла­стными порте Оттоманской, которая только в последнее время, аккерманской конвенциею согласилась «уступить нам Сухум-Кале, крепостцу, лежащую в Малой Азии и служив­шей местоприбыванием князя оной земли.

Из сего вы заключить можете, сколь необходимо мне знать о всём, что там происходит, дабы я мог заблаговре­менно снабжать наставлениями посланника нашего в Кон­стантинополе, ибо при положении его доселе, если бы ту­рецкое министерство вошло с ним в объяснение о делах Абхазии, он нашёлся бы в крайнем затруднении отвечать удов­летворительным образом».

Эти строки говорят о том сумбуре в понятиях об Абха­зии и о положении в ней, который царил в правительствен­ных и дипломатических сферах Питера.

В 1827 году официально было сообщено о «доброволь­ном» подчинении русскому императору цебельдинских владе­телей Маршани. Но на самом деле они ещё с десяток лет никого и ничего не признавали.

В этом же году по просьбе вернувшегося из Мингрелии в «успокоившуюся» Абхазию Михаила русским командова­нием решено было построить ряд мелких укреплений. От­правленный с этой целью генерал Пацовский избрал для постройки первого укрепления равнину на ближайшем к резиденции владетеля Соук-Су (Лыхнам) берегу. Так появилось укрепление Бомборы с гарнизоном в десять рот при 8-ми орудиях и командой казаков.

Через несколько месяцев были построены редуты: один на самом берегу моря, охранявший склады продуктов, другой на реке Белой (Хипста) для охраны пастбищ и лошадей и третий на реке Мычиш для охраны первого в Абхазии лесо­пильного завода.

В 1829 году, после русско-турецкой кампании, при заклю­чении адрианопольского договора официальная Россия могла поправить свои ошибки, допущенные при подписании аккермайской конвенции. По адрианопольскому трактату Оттоманскую империю заставили отказаться от притязаний на вла­дычество над всем Восточным побережьем Чёрного моря до Фаш-Кале (Поти) включительно, в том числе и над Абхазией.

Следующим же летом русский империализм начал использовать адрианопольский трактат. Горцы побережья и Запад­ного Кавказа – убыхи, джиги, абазинцы, абадзехи и другие, полу­чали оружие и, главным образом, порох, а также моральную поддержку из Турции, а в последнюю отправлялась масса пленных – военная добыча – для продажи на рынках Востока в рабство и в гаремы. Для прекращения этого русские воен­ные круги решили сковать побережье частой цепью небольших укреплений. Эта затея была осуществлена и получила впоследствии, в 1839 году, название «Черноморской береговой линии». Эта «линия» тянулась от Анапы до самой турец­кой границы. На долю Абхазии и абхазских племён, живших на побережье, пришлось, так называемое, «третье отделение» этой линии, состоявшее из большинства укреплений линии. В состав третьего отделения входили укрепления – Навагинское (при постройке – Александрия, теперь – Сочи), Головинское у устья р. Субаши, Святого духа на мысе Константиновском или Ардилер (ныне Адлер), Гагринское, Пицундское у устья р. Бзыбь (смыто наводнением в 1835 г.), Бомборское, Сухум-Кале, Дранды, Илоры, форт Марамбо и ряд мелких фортов.

Одним из первых в июле 1830 года было устроено де­сантным отрядом генерала Пацовского Гагринское укрепление, о постройке которого, как о защите Абхазии против постоянных набегов убыхов, джигов, шапсугов и других северопобережных племён, просил и настаивал сам абхазский владетель Михаил. Укрепление было построено на месте развалин крепостных стен, башен и церкви, постройки ещё V века.

Затем появился ряд других укреплений: Пицундское, Илорское, Драндское.

Андрианопольский трактат, отдававший Черноморское побережье и Западный Кавказ России, постройка последней побережных укреплений, ряд военных экспедиций и т. п. не прошли бесследно. Целый ряд абхазских племён, подогреваемых агитацией мулл, дервишей и турецких агентов, решил бросить вековые и насиженные места и переселиться в Тур­цию. Это переселение абхазских племён известно под названием «первого переселения» или «первого мухаджирства»[8]. Ни по официальным, ни по частным источникам совершенно нельзя установить сколько-нибудь точной и верной цифры переселившихся; принято считать число переселившихся в этот период абхазцев от 25 до 30 тысяч.

В самой же Абхазии поднялось несколько восстаний. Наиболее крупное из них были восстание в районе реки Бзыби, которое возглавлял один из феодалов – тавад Нарча Инал-ипа родственник незадолго перед тем вернувшегося из сибирской ссылки Хассан-бея, также восстание в Дальском ущелье, центром которого было сел. Мерхеул, причём восставшие успели напасть на сел. Илоры и разорить там зна­менитую церковь. Но и эти, как и все другие, восстания были быстро ликвидированы. Исключением был Гагринский район. С первых же дней постройки Гагринского и Пицундского укреплений они почти беспрерывно подвергались нападениям. В особенности печальной участи подвергалось Гагринское ук­репление.

Свободолюбивые абхазцы, джиги, убыхи не могли пере­носить этого «бельма» на единственной дороге – Гагринской теснине, – связывающей эти родственные племена. То отряды од­них, то смельчаки других племён старались взять это укрепление с гарнизоном, вымирающим от малярии[9].

Русский империализм считал православие своим верным другом и всячески поощрял распространение его в крае. Пе­реход в христианство семьи владетеля Али-бея, о котором мы уже сообщали, Ростом-бея, дяди владетеля и другие, требо­вал закрепления позиции. Вследствие этого решено было учредить в Абхазии епископскую или архиепископскую ка­федру. Эта мысль, вышедшая из недр русского империализма Закавказья, быстро получила благословение в Петербурге и уже в 1831 году Абхазия обогатилась архиепископом.

Последним независимым владением, населённым абхазцами, было Замбал или, как его чаще называют, Цебельда. Цебельдинское княжество (ханство) находилось на среднем и верхнем течении реки Кодор. Центральным районом его было ущелье реки Кодор-Дал. В Цебельбе обычно спасались все имеющие те или другие причины быть недовольными русским владычеством. В Цебельде часто организовывались набеги на Северный Кавказ, Мингрелию, Сванетию, Абхазию и др. Цебельдинские князья Маршани выражали свою покорность несколько раз, а в 1827 году, о чём мы уже сообщали, даже признали себя подданными Российской империи, но всё это дальше слов и бумаги не шло.

Население княжества исповедывало поголовно ислам, вели патриархальный образ жизни, было весьма воинственно и считалось лучшим на Кавказе ходоками по горам и охот­никами. Владетельному дому – роду князей Маршани, впервые упоминающемуся в истории ещё в XVI веке, повиновалась, и притом повиновалась слабо, только часть населения. Главным населённым пунктом княжества  – «столицей», являлся аул Мерхеулы.

В 1834 году корпусный командир барон Розен[10] написал цебельдинским князьям, чтобы их подданные прекратили «все хищничества, разбои, грабежи и набеги в Абхазию и Мингрелию и быть в дружбе со всеми покорными правительсту народами, как: с мингрельцами, абхазцами, сванетами, карачаевцами и пр.».

Вполне понятно, что обращение Розена было «гласом вопиющего в пустыне». Последовала переписка с центром, и император Николай I (1825–1855) распорядился направить войска в это «единственное в целом Закавказье оставшееся непокорённым владение». Для выполнения этой и ряда других задач был организован абхазский отряд.

27 апреля 1837 г. барон Розен, прибыв в Сухум, потребовал покорности от цебельдинцев и предписал владетелю Мисосту и другим князьям из рода Маршани прибыть к себе. Не получив в назначенный срок никакого ответа, барон Розен двинул часть абхазского отряда, в составе 1500 человек, 2-й и 3-й батальоны грузинского гренадёрского полка, артиллерию и пр., по тропинке, ведшей из Сухума в аул Мерхеулы.

 Этот поход был замечателен по своим трудностям даже в истории войн на Кавказе. Никаких дорог, за исключением тропинок, не было в стране этого патриархально живущего народа. Вследствие этого направленный в княжество отряд двигался, преодолевая по пути невыразимые затруднения: ему приходилось вести с собою артиллерию по тропинкам, по которым едва мог проехать один верховой. Таким образом, пробираясь по частому, почти непроходимому, поросшему колючкой и изрытому глубокими топкими оврагами, лесу, отряд делал иногда одну версту в день.

Между тем в княжестве велась борьба партий. Часть населения во главе с владетелем Мисостом стояла за мирную встречу русских войск, другая же стояла за то, чтобы взяться за оружие. Князь Мисост, желая, по примеру абхазского, самурзаканского, мингрельского и других владетелей, сохранить власть за собой, употреблял все усилия, чтобы склонить населениe к покорности, в чём фактически и имел успех.

Поход русского отряда продолжался до середины мая. Небольшая стычка у аула Мерхеулы с немногочислен­ным отрядом цебельдинцев, решивших взяться за оружие и бороться за свои вольности, решила судьбу княжества. Население было приведено к присяге, были взяты аманаты и осво­бождено до 40 человек пленных русских. 22-го мая отряд отравился обратно и 23-го прибыл в Сухум.

В это же время абхазские племена, жившие севернее Гагринского прохода, готови­лись предпринять действия «для приведения к покорности», на основании адрианопольского трактата. Третьего мая войска в Сухуме начали садиться на военные судна, а 6-го июня были с боем высажены на высоте мыса Адлер. Было выбрано у устья реки Мзымты место, подходящее для постройки укреп­ления, разбивка и трасировка которого были закончены 18-го. Это укрепление, в память дня высадки, было названо Укреп­лением святого духа.

К окрестному населению был послан для перегоров, с прокламацией Розена, убых Гассан Барсегов. Барсегов, воз­вратившийся лишь через месяц, обявил, что население не имеет ни малейшего желания подчиняться русским импера­торам, и привёз от них ответ, написанный по-турецки, кото­рый мы приводим полностью в современном ему переводе:

«О, неверные русские, враги истинной религии. Если вы говорите, что наш падишах дал вам эти горы, он нас не уведомил об этом; и если бы мы знали, что эти земли отданы вам, то не остались бы на них жить.

Мы имеем посланных от султана Махмуда, Магомет-Али-паши (египетский хедив), королей английского и француз­ского. Если вы сему не верите, то отправимте в Константи­нополь по одному доверенному лицу с вашей и с нашей сто­роны для узнания истины, и буде в том удостоверитесь, то вы должны оставить эти места и Гагры и перейти реку Чоргу[11], и тогда мы будем с вами и абхазцами жить в мире до тех пор, пока наш падишах не объявит вам войну.  

Генерал! Ты не мог принять чужестранное судно, как гостя*, мы же напротив, если вы придёте к нам, от мала до велика, готовы защищать вас и семейства ваши.

Мы поклялись нашей верой, что не исполним того, что в этой бумаге (прокламации Розена) написано: «Бог будет за нас или за вас».

Мы видим  из этого ответа то настроение северопобережных племён, в том числе и абхазских, которое повело к амахаджирству в 1830–1831 годах. Это настроение поддер­живали и разжигали, как мы писали, муллы, дервиши и ту­рецкие агенты. Но потом к ним прибавились и авантюристы, и купцы, вроде Дауд-бея* Лонвардта, Младецкого, Пичикини, Бэлля и другие, а затем и агенты Англии и Франции, готовившиеся к войне с Россией. Корпусный командир, генерал Розен в 1837 году писал Николаю I, что это вмешательство иностранцев в дела западных горских племён началось вслед за андрианопольским миром. Цель этих вмешательств состояла в желании поколебать достоверность статей этого договора, по которым Турция отказалась от прав своих на племена кавказские. Орудием для достижения цели сделались прокламации, распространяемые при помощи иностранных эмиссаров и подкупленных туземцев от имени турецкого султана, египетского паши, английского и фран­цузского правительств*.

На походы в Цебельдинский и Адлеровский районы русских войск в 1837 г. цебельдинцы, джиги и другие абхаз­ские племена ответили рядом восстаний и набегов. Ежегодно, вплоть до самой турецкой  войны 1853–1855 гг., непокорённые районы выставляли партизанские отряды, сильно беспокоившие русские власти. Особенно сильные подъемы среди населения отмечались в 1837, 1840, 1841, 1842, 1843, 1847, 1849 годах и перед самой турецкой кампанией. В 1840 году русское командование вынуждено было построить новое укрепление в Цебельдинском княжестве – Марамбо.

К личным друзъяам и ссорам Михаила с мингрельским владетелем Леваном (1801–1846*) примешивался вопрос терр­иториальный: у них были вечные недоразумения из-за владения Самурзаканью.

Самурзаканью звалась южная часть Абхазии, приблизительно нынешний Самурзаканский уезд. Она отделялась от Мингрелии территорией по южному левому берегу Ингура, так называемой Заингурской Абхазией – рядом мелких владений разных линий Шервашидзе, из которых наиболее круп­ной была крепость Анаклия. В 1804 году Анаклия была взята штурмом русскими войсками и передана во владение мин­грельских князей. С течением времени Мингрелия поглотила и остальную Заингурскую Абхазию и начала покушаться на Самурзакань. Не однажды в последние три века мингрель­ские владетили обрушивались на последнюю, и иногда целыми десятилетиями самурзаканские владетели должны были приз­навать над собой одновременно две верховные власти: Абха­зии и Мингрелии. С подчинением Абхазии и Мингрелии России, мингрельские владетели пустили в ход и другие орудия: распространение христианства, культурное влияние, пересе­ление и т. д.

В особенности большое значение имело культурное вли­яние и переселение. Ещё в начале XIX века Самурзакань, за исключением высших сословий, не знала другого языка, кроме абхазского. В 30-х годах население уже понимало по-мингрельски, в 60–70-ых годах только понимало по абхазски, а в конце столетия знало исключительно мингрельский язык. И это несмотря на то, что в 1881–1882 годах при переписи Самурзакани на 5794 семейства имелось лишь 222 семейства мингрельцев, но уже «временно проживало» 1570 мингрельских семейств.

Не будучи в силах ни тем, ни другим путём разрешить вопрос о Самурзакани самостоятельно, абхазский и мингрельский владетели стали готовиться к нападению друг на друга и оба обратились за поддержкою к высшей русской власти на Кавказе. Понятно, что последняя не могла допустить военных столкновений между подвластными ей владетелями, и ею была образована специальная комиссия, кото­рой было поручено выяснить Самурзаканский вопрос.

В комиссии оба владетеля предъявляли и этнографические, и исторические права на эту область. Хотя комиссия и выяснила, что самурзаканцы родственны абхазцам и входили в состав Абхазии, но благоволивший к мингрельскому владете­лю Левану барон Розен решил, чтобы не обижать Левана Дадиан, выделить Самурзакань в особую административную единицу. С таким решением вопроса Самурзаками согласилась на секретных совеща­ниях и комиссия, составленная из русских чиновников. Про­вести решение комиссии взялся князь Бебутов.

Бебутов, прибыв на место, начал склонять абхазского и мингрельского владетелей отказаться от всяких прав на Самурзакано в пользу российского императора за денежное вознаграждение. Он так искуссно повёл переговоры, что Ми­хаил и Леван не успели опомниться и только тогда поняли всю хитрую политику тифлисского посланца, когда Самурзакань была объявлена приставством с непосредственным под­чинением русским властям.                                               

Чтобы оформить эту реорганизацию, как произведённую по желанию самого населения, были созваны «представители» самурзаканского населения, которые присягнули, что они ни­когда не подчинялись ни абхазским ни мингрельским владетелям, жили вполне независимыми и самостоятельными и всегда имели своих, независимых князей-владетелей. Кроме того, представители выразили желание населения находиться под непосредственным управлением и властью русского пра­вительства, о чём просили довести до сведения краевого управления и русских императоров. Вполне понятно, что рус­ское краевое управление поспешило исполнить «волю» и «желание» населения, и уже в 1843 году мы видим в Самурзакани первого окружного начальника (пристава) подполков­ника Кирилова, управление которого находилось в сел. Окум. Решение русского краевого управления, достойное Соло­мона, не только не примирило Михаила и Левана мингрель­ского, но ещё более усилило вражду между ними. Владетели всегда упрекали друг друга в том, что из-за противной сто­роны потерян целый округ.

Как мы уже сообщали, вплоть до самой русско-турец­кой кампании, почти ежегодно бывали восстания. В особен­ности они усилились перед самым началом военных действий. И в марте 1854 года под предводительством энергичного Маго­мет-Эмина – борца за свободу западногорских племён – в Абхазию ворвалось до 30.000 горцев. К ним примкнуло несколько тысяч абхазцев. Восставшие уже занимали Бзыбский район, но потом были выбиты из Абхазии русскими войсками. В это время была, из-за опасения разгрома тур­ками укреплений, уничтожена знаменитая Черноморская бере­говая линия, а вместе с ней и все укрепления в Абхазии.

Летом 1855 года в Сухуме высадился турецкий десант в 40 тысяч человек под командой генералиссимуса Омер-паши, который вскоре занял всю Абхазию до Ингура включительно. Владетель Михаил, а вместе с ним и высшие классы Абхазии не знали, как себя вести: опасаясь потерять власть и по­местья, они колебались – на чью сторону встать. Симпатии же большинства населения были на стороне турок и турецкой империи.

Когда на следующий год турецкие войска оставили Аб­хазию, Михаил и дворянство стали оправдываться перед рус­скими властями, население же ответило целым рядом вос­станий. Вследствие этого русским командованием был пред­принят ряд карательных экспедиций и вновь был построен ряд укреплений.

Возмутительные действия русских властей повели к тому, что, начиная с 1858 года, абхазцы стали выселяться в Тур­цию. Выселялись отдельные лица, но чаще – целыми родами и селениями.

Это эмиграционное настроение продолжалось не менее 6-ти лет и закончилось около 1864 года. За это время – время «второй эмиграции (махаджирства) – из Абхазии выселилось, по официальной статистике, около 20-ти тысяч человек. Но эти официальные цифры сильно приуменьшены, кроме того, многие выезжали тайком, так что число махаджиров в эти года, по свидетельству знатоков вопроса, колеблется от 40 до 50 тысяч. Масса махаджиров гибла по дороге в Турцию, да и Турция встретила их скверно и не­которые вернулись обратно.

В 1864 году русское правительство совершенно уничтожило автономию Абхазии, ввело русское управление и преобразовало Абхазию, переименовав Самурзаканское приставство в Сухумский военный округ. Абхазский владетель Михаил был выслан в Россию, в Воронеж, где он умер через два года.

В 1866 году при проведении в Абхазии освобождения крестьян и разбора сословно-поземельных вопросов в сел. Лыхны сход напал на прибывших русских чиновников и со­провождавший их конвой из 60-ти казаков, причём все прибывшие были убиты. Это привело к новому восстанию, охватившему всю страну. Восставшие пытались взять Сухумское и Цебельдинское укрепления, первое из которых поддерживалось су­дами Черноморской эскадры, стоявшей на Сухумском рейде.

На помощь Сухумскому и Цебельдинскому гарнизонам и для подавления восстания прибыли войска во главе с намест­ником князем Михаилом Николаевичем и его помощником князем Святополком-Мирским. Восстание было быстро подав­лено, после чего началась возмутительная расправа с насе­лением.

Всё население бывшего Цебельдинского княжества, пого­ловно, со своими князьями Маршани, за исключением се­мейств князей Алмасхида (Михаила) и Адамура Маршани, оказавших во время восстания помощь цебельдинскому гар­низону, было приказано выселить из пределов не только Цебельды и Абхазии, но и России.

Тысячи цебельдинцев и дальцев – без разбора правого и виноватого – должны были бросить свои, веками насиженные места, своё хозяйство, дома, скот, и выселиться в Турцию. На несколько десятилетий край совершенно обезлюдел, и только многочисленные, дико растущие леса яблонь, че­решен, виноградников и других плодовых деревьев напоминают, что тут был когда-то густо населённый край.

В Гудаутском районе с восставшими поступили менее жестоко. Там были выловлены «зачинщики» и «глав­ные виновники» и наказаны в административном порядке да предпринят ряд мер к разоружению населения.

Те же меры были применены и к населению других районов Аб­хазии.

Выселение цебельдинцев и дальцев из Абхазии обычно именуется «третьим махаджирством».

В годы, последующие за возмущением 1886 г., население Абхазии, терроризированное до последней степени, не могло уже восставать.

Но в 1877 году, во время русско-турецкой войны, когда турецкое вомандование высадило в Абхазии ряд десантов, большая часть населения вновь восстала и помогала турецким войскам в их действиях против императорских войск.

2-го мая турецкий флот бомбардировал Сухум и к вечеру бомбардировка и начавшиеся пожары уничтожили половину города. Отступавшие к р. Ингур войска для наказания восставших сожгли несколько селений и угнали несколько сот голов скота.

Во второй половине мая уже весь край находился в руках абхазцев и турецкого дессанта.

15-го июля российские войска получили подкрепление и начали наступательные движения на Абхазию с юга, севера и из Кубанской области.

Занятие Абхазии императорскими войсками сопровождалось «наказанием возмутившихся жителей» – целым рядом жестокостей с целью наведения ужаса и страха на население, сжигались целые селения (Джгерды), без всякой застенчивости реквизировался и угонялся скот сотнями и тысячами голов и т.д. Скота было реквизировано у населения так много, что войска не могли его весь употребить в пищу, и тысячи голов были отправлены на Кубань.

20-го августа Сухум вновь был занят российскими войсками, и к этому числу уже вся территория Абхазии была «очищена» от турецких десантов и восставших.

В это время часть населения, терроризованная действиями императорских войск, а также под влиянием агитации мулл и дервишеи, а часть населения, насильно забираемая турецким командованием, эмигрировала в Турцию.

Это – чевёртое – переселение абхазцев в Турцию, притом самое многочисленное, совершенно обезлюдило районы Абхазии. От некоторых абхазских племён, после пе­реселений, ничего не осталось, кроме названий, сохранивших­ся в рассказах и песнях. Более половины выселенных абхазов погибло в дороге.

Турция негостеприимно встретила махаджирцев и часть их, несмотря на все трудности дороги, стала возвращаться на родину, но и здесь российские власти старались поста­вить всякие препятствия к возращению абхазцев на родные поля.

Лица, близко стоявшие к этому делу, считают, что в 1877–1878 годах из Абхазии выселилось до 60 процентов всего населения, две трети которых погибло по пути в Ма­лую Азию, в самой Турции, по пути из Турции в Абхазию, т. е. среди тех, кто возвращался на родину.

Махаджирство – четыре выселения абхазцев со своей родины, являлось страшным злом, кровопусканиями, от ко­торых ещё и теперь, несмотря на то, что с тех пор про­шло более 50-ти лет, Абхазия не может оправиться.

Насколько ужасны были эти выселения, мы можем судить по тому, что некоторые абхазские племена совершенно исчезли, погибнув во время переездов.

Несмотря на то, что во время пути и в первые годы их жизни в Турции, выселенцев из Абхазии погибло до двух третей, сейчас в Анатолии (малоазиатской Турции), по данным черкесского парламента и других, проживает около 300 тысяч абхазцев.

На этой эпохе мы и закончим наш сборник материалов по истории Абхазии.

Примечания

[1] Почти все русские донесения, доклады, отношения и т. п. бумаги раннего периода русско-абхазских отношений именуют Сухум-Кале, хотя несколько искажённым, но абхазским именем Аку.

[2] Кация Дадиани – мингрельский владетель. Умер в 1788 году.

[3] Титул жён мингрельских владетелей.

* Владетельный князь.

[4] Генерал Тормасов был глаеноуправляюшим на Кавказе после ухода графа Гудовича с 1809 по 1811  годы.

* Аманат – заложник.

* Виссарион Даднан приходился дядей Левану.

* Генерал Ртищев был главноначальствующим на Кавказе после маркиза Паулуччи с 1812 по 1816 год.

* Генерал Ермолов был главноначальствующим на Кавказе после Ртищева – с 1818 года по 1827 год.

[5] То есть с кабардинцами, карачаевцами и рядом родственных абхазских племён Северного Кавказа.   

[6] Христианское имя Сефер-Али-бея.

[7] Селение близ Гудаут.

* Граф Паскевич управлял  Кавказом после Ермолова с 1827 по 1831 годы.

[8] Амахаджир – переселенец.

[9] Известный писатель 30-х годов, сосланный на Кавказ и погибший в стычке на Адлерском мысу, Бестужев-Марлинский так описывает Гагры 30-х годов:

«Есть на берегу моря, в Абхазии, впадина между огромных гор. В этом ушелье построена крепостишка, которую враги бьют со всех сторон в окошки; где лихорадки свирепствуют до того, что 1 1/2 комплекта в год умирают из гарнизона, а остальные иначе не выходят оттуда, как с смертоносными обструкциями или водянкой».

[10] Барон Розен был главным начальником Закавказья после Паскевича с 1831-го по 1337-й год.

[11] Река Чорга нам не известна. Mы предполагаем, что это говорится о реке Бзыби.

* Здесь говорится об английском судне «Vixen» незадолго перед тем сдавшееся русским крейсерам. «Vixen» принадлежал купцу Бэллю, авантюристу, отправившемуся к западно-горским племенам с целью возбуждения их против России. Бэлль говорил, что он действует от имени правительства Англии и Турции. Он подарил абадзехам, шапсугам и натугайцам знамя, будто присланное Англией, и назвал его «Санджаком независимости». Бэлль доставлял на побережье свинец и порох, чем и объясняется его пропаганда. Рус­ское правительство обещало за поимку Бэлля 3.000 рублей, а за его товарищей, – сотрудника «Morning Chronicle» Лонгварта, выдававшего себя за диван-ефенди. и др., – от одной из двух тысяч рублей.

* Называвший себя Дауд-беем – англичанин туркофил Давил Урквхард (вернее Эркеод), секретарь английского посольства в Турции, член парламента. В 1834 году объехал Кавказ. Был горячим сторонником поддержки Англией и Францией кавказских горцев против России.

* Михаил был женат на Менике, дочери Георгия, старшего сына весьма уважаемого в Мингрелии «диди Нико» (большого Николая) из рода батонишвилебовских Дадиан. Михаил скоро с ней разводится. Меника удаляется на родину и систематически возбуждает против своего бывшего мужа владетелей Левана, Давида (1826–1853) и его жену звали Екатерину, регенсгвовашую с 1653 года из-за малолетства сына Николая.

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Издатель этой книги частный предприниматель Алик Бадрович Шанава родился 1 марта 1954 года в селе Пакуашь Очамчирского р-на. В 1971 году окончил Сухумскую абхазскую школу-интернат №1  им. К. Ф. Дзидзария. После окончания школы поступает в Сухумский индустриальный техникум, которую окончил в 1976 году. В том же году  уезжает в Ленинград для продолжения учебы. Поступает  в Ленинградский политехнический институт, который окончил в 1985 году по специальности инженер-механик.

Живя и работая в северной столице России, принимал активное участие в организации Санкт-Петербургского абхазского общества «Апсны», членом которого является по сей день. Много времени уделял изучению истории Абхазии и политики. Еще в школе А. Б.  Шанава проявлял большой интерес к истории Абхазии. В школе-интернате, которой руководила известный педагог Л. Н. Ачба, особое внимание уделялось изучению истории Абхазии. В выпускном классе А. Б. Шанава стал победителем городского конкурса по истории Абхазии.

В период грузино-абхазской войны 1992-1993 гг., как и все члены общества «Апсны», он оказывал посильную помощь воюющей Родине – Абхазии. После возвращения в 2000 г. в Абхазию, как и многие другие, не нашел работу по специальности и занялся предпринимательской деятельностью – открыл магазин строительных материалов «Антон».

Однако интерес и любовь к истории Абхазии у него не угасала никогда.  Как патриот и интеллектуал, взялся за спонсорскую деятельность в деле переиздания ранее запрещенных,  уникальных и давно ставших библиографической редкостью книг по истории Абхазии. Он переиздалв 2006 г. известную работу «Пути развития абхазской истории» Симона Ашхацава, которая была запрещена в годы репрессии. Затем 2008 г.переиздал небольшую, но чрезвычайно интересную книжку «Некоторые сомнения касательно истории грузинов» О. И. Сенковского.

А сейчас он предлагает вниманию читателей монографию К. Д. Кудрявцева «Материалы по истории Абхазии».

В поисках редких книг по истории Абхазии ему помогает его сын Тимур, который в отличие от отца стал политологом, в настоящее время он аспирант С.-Петербургского государственного университета по специальности «Политология».

У Алика Бадровича Шанава интересные задумки и на будущее. Пожелаем ему успехов.

Е. К. АДЖИНДЖАЛ,

сотрудник отдела истории АбИГИ