1. Погребальные обряды. Религия

На территории исторической Цебельды повсеместно отмечено сосуществование двух различных погребальных обрядов — трупоположения и трупосожжения. В количественном отношении резко преобладают трупоположения [53, 118]. При этом в распределении этих обрядов почти никаких закономерностей не отмечено — в одно и то же время одних членов семьи независимо от пола и имущественного состояния почему-то сжигали, других просто закапывали в землю. Оба обряда фиксируются с конца II в., но если трупоположения (ингумация) известны до конца VII в., то наиболее поздняя кремация датируется пока началом VII в. Необходимо также отметить еще одну общую закономерность. На территории исторической Цебельды не найдено ни одного самостоятельного детского захоронения — все известные погребения [106] детей связаны с погребениями их матерей. На семейные кладбища с поселений вели специальные дороги, по которым траурные процессии проходили к месту похорон.

Рис. 35. Основные виды ингумационных захоронений V—VII вв. в Цебельде: 1, 2 — Шапка, 3 — Цибилиум, 4 — Лар.

Трупоположение (ингумация). Могильная яма выкапывалась до уровня мергеля на глубину до 1-1,5 м. Дно ее иногда частично покрывалось материей, кожей, настилом из тонких коротких досок (с VII в.) или большим куском древесной коры. В большинстве [107] случаев покойник укладывался на спину в вытянутом положении, с различно положенными руками часто одна лежит вдоль тела, другая положена на пояс или таз; реже обе руки сложены на груди или подтянуты кистями к подбородку. В нескольких случаях покойники лежали на боку со слегка согнутыми руками и ногами [53, 119-123].

Ориентировка трупов различна. На Шапкинском могильнике отмечено положение головой на юг, север и запад (последнее преобладает). На Цибилиумском могильнике голова чаще ориентирована на юг, реже на север. На Алуште, наоборот, головой на север лежит большинство покойников, хотя отмечена и южная ориентировка. В Азанте большинство захоронений ориентировано головой на север и лишь в одном случае покойник лежал головой на запад. На Ларском могильнике преобладают погребения головой на север.

Несколько большую устойчивость в ориентировке покойников показывают семейные кладбища. Например, на Грушевом холме (Ахаччарху) все погребения ориентированы головой на юг с очень незначительными отклонениями в отдельных случаях к западу [61, табл. I]. В то же время другое семейное кладбище, на Стеклянном холме (Абгидзраху), демонстрирует «веерообразное» расположение покойников, ориентированных головой на запад, северо-запад и север [53, рис. 5]. Такая закономерность обусловлена, по-видимому, рельефом — на крутизне покойники располагались боком к склонам, на гребнях — поперек них. Таким образом, разнообразие ориентировки покойников в древней Цебельде должно объясняться не только религиозными или этническими соображениями, но и особенностями рельефа.

Довольно часты в Цебельде захоронения коней, которые на равных правах с членами данной семьи погребались на общем кладбище. Конечно, речь идет не о всех конях, а только о любимых, чем-то отличившихся. В одних случаях отмечено совместное захоронение коня и хозяина, в других первый лежит совершенно самостоятельно.

Покойники были одеты так же, как при жизни; хоронили их вместе с личными вещами. В соответствии с этим фибулы лежат на плечах и груди, все украшения — у шеи и на груди, серьги — у висков, браслеты — [108] на руках, поясные пряжки, ножи, кремни и кресала — на поясе. В головах, в ногах, а иногда сбоку покойника ставились глиняные сосуды, число которых колебалось от одного до пяти. Наиболее обязательны одноручные кувшинчики. Кроме того, в могилу ставились большие двуручные кувшины или пифосы, клались амфоры, кухонные горшочки, вазы, миски, тарелки. Стеклянный сосуд обычно располагается в головах. В мужских захоронениях на левом, редко на правом плече лежали наконечники копий, топоры, умбоны. Мечи и кинжалы, как правило, находились у левого бедра. Женщинам в головах слева часто клали мотыгу или обломок зернотерки.

В ряде случаев в погребениях помимо личных вещей покойника встречаются отдельные предметы или группы предметов (украшения, оружие), которые жертвовались покойнику в момент захоронения его близкими — женой, мужем, отцом, другом и т. д. — и были подчас более дорогими, чем те, которыми он обладал при жизни. В одном случае в погребении воина в головах лежало довольно богатое ожерелье. В другом поверх тела воина, обладавшего собственным мечом, был положен второй более роскошный, с портупеей. В женских погребениях, за исключением одного случая, когда был положен наконечник копья, приношения включали обычно отдельные фибулы или связки фибул, браслеты, серьги и т. д., которые клались в головах или сбоку трупа. Одной женщине, уже имевшей собственные серебряные серьги, под локоть была положена пара золотых сережек, другой — серебряный браслет, две очень ярких серьги и замечательный медальон с изображением женского лица и цветка [8].

Интересно погребение с копьем, найденное на Стеклянном холме (семейный комплекс Абгыдзраху-35). У висков лежали серьги, на руках несколько браслетов, на груди четыре фибулы — все это особенности женского костюма. Копье же было на плече, как обычно у воинов-мужчин. Впрочем у последних, как правило, копья имели по два наконечника, если не считать нескольких исключений, к которым относится и самое богатое погребение Цебельды с монетами Юстиниана. В том же могильнике найдено еще одно женское, но на этот раз кремационное погребение, где рядом с урной был воткнут [109] также один наконечник копья. Если же предполагать здесь не простой дар, то не говорит ли отмеченный факт о каком-то особом положении отдельных женщин в Апсилии?

Согласно наблюдениям М. М. Трапша, первая женщина с копьем обладала огромным ростом: «длина костяка от теменной части черепа до пяточных костей — 2,15 м» [53, 54]. В то же время следует отметить, что в условиях крутого склона, на котором было найдено это захоронение, вполне возможна механическая растяжка костяка. Сам М. М. Трапш отмечает, что «череп оказался выше костей туловища на 22 см» [53, 54]. Следовательно, рост этой женщины скорее всего был нормальным.

Трупосожжение (кремация). Кремирование покойников занимало видное место в системе погребальных обрядов древних цебельдинцев. Поскольку на самих могильниках нет следов кострищ, следует предположить, что каждое поселение обладало собственным крематорием или площадкой для кремации.

Как правило, тело покойника сжигалось отдельно от его имущества. Это положение подтверждается отсутствием следов огня на жаронеустойчивых изделиях, в первую очередь янтарных украшениях, которые довольно часто попадаются в урнах с прахом. Лишь в трех случаях отмечено совместное сжигание тела с вещами. В первом это дало спрессованный стеклянный рюмковидный сосуд, во втором наконечники копий сохранили соответствующую окалину, в третьем пастовые бусы были оплавлены. Во всех остальных случаях вещи опускались в урну уже после того, как прах остывал.

Урна помещалась на дне прямоугольной ямы, часто углубленной в толщу мергеля, плитки которого использовались для придания урне устойчивости. Вокруг большого двуручного сосуда или пифоса, служившего урной, который устанавливали вверх дном или укладывали на бок, располагались крупные изделия — амфоры, кувшинчики, миски, наконечники копий, топоры, умбоны, мечи, стеклянная посуда и т. д. Урну обычно прикрывала миска или краснолаковая тарелка; внутрь предварительно мог опускаться небольшой одноручный кувшинчик. Наконечники копий иногда вертикально втыкались в дно ямы, а если она оказывалась слишком узкой, мечи могли сгибаться пополам. [110]

Рис. 36, 37. Кремационные захоронения IV—VII вв. (Шапка).

Отмечено несколько примеров совместного захоронения урны с прахом и конского костяка. Лишь в одном случае вместо коня покойнику была положена уздечка. Как и при трупоположениях, встречаются посторонние приношения — украшения, оружие и т. д. Так, например, одному покойнику был пожертвован кинжал с богатым бронзовым поясом, резными пряжками и фигурной цепочкой (кладбище на Стеклянном холме). В другом случае в трупоположении воина оказался женский браслет.

О существовании каких-либо надмогильных сооружений на кладбищах древней Цебельды сведений не сохранилось. В ряде случаев отмечены вторжения более поздних захоронений в ранние могилы. Так, у одного трупоположения при захоронении кремации была отсечена часть плечевой кости. В другом случае кремация нависала над более углубленным трупоположением. Следует отметить, что если бы на поверхности могилы четко оконтуривались и поддерживались, то в их расположении относительно друг друга наблюдалась бы система более четкая, чем прослеживаемая. Можно также предполагать, что рядом с кладбищами на вершинах могли находиться семейные святилища. Об этом нет никаких сведений, кроме совпадения возможно случайного, [111] когда в ряде пунктов, связанных с могильниками цебельдинцев, позже возводились христианские храмы (Верхнеэшерский, Вороновский, Азантский, Ларский).

Религиозные воззрения. Анализ погребального обряда со всей очевидностью показывает, что древние цебельдинцы на всем протяжении существования цебельдинской культуры были язычниками. Потусторонний мир воспринимался ими достаточно конкретно: умершие возрождались и были заняты «там» тем же, чем и в этой жизни: мужчины сражались, женщины украшали себя, обрабатывали землю, хозяйничали. С благой целью облегчить умершему первые шаги в потустороннем мире родственники ставили в могилу сосуды с питьем и пищей, жертвовали ему «на память» различные предметы. Одно из самых богатых и ярких захоронений цебельдинской культуры принадлежало воину, умершему уже во второй половине VII в. В потусторонний мир его сопровождали: глиняный сосуд, стеклянный бокал, топор, наконечник копья, нож, кинжал с ножнами в серебряной оправе, роскошный пояс, украшенный серебряными ажурными пластинами, портупейный ремешок с серебряной пряжкой и т. д. На руке надет бронзовый браслет. На груди лежали две серебряные монеты, а в рот была положена золотая (все три чеканены в правление императора Юстиниана I). Последнее обстоятельство очень интересно — ведь в рот покойнику клали монету древние греки уже за тысячу лет до указанного захоронения. Таким образом, перед нами классический пример языческого погребального обряда. Он был характерен во второй половине VII в. для представителей местной родоплеменной верхушки. К ней, по-видимому, можно отнести и покойника [19].

В Цебельде найдено несколько предметов, которые дают повод исследователям говорить о принятии христианства местным населением уже в IV в. [19, 228; 53, 206-207; 61, 63-64]. Аргументами в пользу такого вывода служат западная ориентировка покойников, два нательных креста, медальон с раннехристианской греческой надписью, крестовидная инкрустация на отдельных пряжках, крестовидное оформление фибульных дужек, изображение крестов на стеклянных бокалах, крестовидное размещение кружочков в орнаментации местных керамических сосудов. [112]

Рис. 38. Самое богатое из погребений, найденных на территории исторической Цебельды (Юстинианов холм): 1 — план захоронения, 2 — глиняный горшок. 3 — стеклянный бокал, 4 — бронзовый браслет, 5, 6 — железные топор и наконечник копья, 7, 8 — серебряная и бронзовая фибулы, 9 — золотая монета, 10-11 — серебряные монеты Юстиниана I.

Однако в действительности все эти атрибуты не могут свидетельствовать о столь раннем проникновении христианства в Цебельду. Нательные кресты, несомненно привозные, относятся к комплексам конца VI — первой половины VII в. и, составляя одно целое с ожерельем, должны рассматриваться лишь как украшения. Иного значения им цебельдинцы, по-видимому, не придавали. Медальон с изображением Горгоны и с греческой надписью, найденный в погребении второй половины [113]

Рис. 39. Самое богатое из погребений, найденных на территории исторической Цебельды (Юстинианов холм): 1 — реконструкция пояса; 2, 4, 5-8, 17-19 — серебряные детали пояса, 3 — бронзовый пинцет, 9 — костяная пластинка, 10 — серебряная пластинка, 11, 12, 15-16— серебряные детали ножен кинжала, 13 — железный кинжал, 14 — бронзовый перстень, 20-27 — бронзовые детали обувных застежек.

V в., также представляет собой импортное изделие, происходящее из Антиохии или ее окрестностей [30], и, следовательно, не имеет никакого отношения к религиозным воззрениям древних цебельдинцев. Этот медальон, как и кресты, играл роль только экзотического украшения. Крестовидная орнаментация пряжек и стеклянных сосудов может характеризовать лишь уровень христианизации создававших их ремесленников, но не населения древней Цебельды, поскольку и эти предметы импортированы [114]

Рис. 40. Один из наиболее ранних местных христианских памятников Цебельды — резная известняковая плита из храма VIII в. (пос. Марамба).

из более южных районов Восточного Средиземноморья. Что же касается крестовидного распределения кружочков на керамике, то это лишь один из вариантов широко распространенного местного орнаментального мотива, который, кроме того, в IV—VI вв. включал треугольное, пятиугольное и даже шестиугольное [115] распределение кружочков. Западная же ориентировка покойников фиксируется в Цебельде с III в. и, судя по всему, возникла самостоятельно, вне связи с христианством.

Следует, впрочем, обратить внимание на конкретные изображения крестов на отдельных пифосах и кувшинах Цебельды [16, табл. XXVII, рис. 12, 18]. Такой крест на одном из пифосов сочетается с превосходным изображением собаки, в других случаях помимо креста на днищах кувшинов встречаются изображения свастики и другие, свидетельствующие о том, что в VII в. крестовидный орнамент использовался в Цебельде наравне с другими мотивами. Скорее всего здесь речь идет о постепенном внедрении в местную орнаментацию сюжета, характеризовавшего значительную часть привозных изделий.

Достаточно противоречивы и данные византийских источников. Прокопий Кесарийский, сообщая, что апсилы «с давних уже времен христиане» [3, 380], далее относительно их соседей — абазгов — пишет: «Эти варвары еще в мое время почитали рощи и деревья. По своей варварской простоте они полагали, что деревья являются богами» [3, 382].

Таким образом, если абазги, которые жили на побережье и имели на своей территории (в Питиунте) епископскую кафедру с начала IV в., в VI в. были еще язычниками, то об апсилах, заселявших горные долины, и говорить не приходится. Об этом свидетельствует и Агафий.

Отмечая, что апсилы и мисимияне близки «по образу жизни», он затем ясно показывает, что мисимияне лишь тогда напомнили византийцам, что они «одной с ними религии» (т. е. христиане), когда встал вопрос о физическом уничтожении всего племени [2, 119, 124]. Анализ источников в сочетании с данными археологии позволяет со всей определенностью сделать вывод, что из конъюнктурных соображений местная родоплеменная верхушка в отдельных случаях вынуждена была на словах доказывать свою приверженность христианству. Последнее, однако, даже в сочетании с некоторыми мотивами, проникшими в местную материальную культуру в результате контактов с христианским миром, никоим образом не может [116] свидетельствовать о сколько-нибудь значительной роли христианского мировоззрения в духовной жизни древних цебельдинцев, во всяком случае до второй половины VII в.

Рис. 41. Отражения различных культов в материальной культуре древней Цебельды: 1, 2 — Цибилиум, 3, 11 — Апушта, 4-10 — Шапка.

Отдельные черты языческих верований населения исторической Цебельды могут быть прослежены на основе анализа орнаментальных мотивов, оформления местных изделий и т. д. С культом домашних животных связывают скульптурные головки барана и козла, украшавшие одноручные кувшины, сосуд в виде быка, изображение собаки и т. д. Сосуд, символизирующий оленя, может свидетельствовать о культе отдельных диких животных. Просверленные клыки кабана и зубы оленя, помимо украшения, могли играть роль своеобразных оберегов. Несомненно, видное место в пантеоне древних цебельдинцев занимал культ деревьев: в погребениях найдены ветви с плодами мелкого ореха-фундука, грецкие орехи, на одном сосуде имелось изображение дерева [16, табл. XXVII, рис. 22]. С солярным культом связываются астральные знаки — изображения солнца и звезд, [117] кружочки, волны и т. д. Отдельные рисунки на керамике представляют собой человеческие фигуры, связанные, возможно, с антропоморфными божествами. Видное место в системе языческих воззрений древних цебельдинцев занимал культ фаллоса, который иллюстрируется соответствующим оформлением ряда украшений, найденных в погребениях (браслеты, височные кольца, подвески и т. д.). С каким-то языческим обрядом, возможно, связаны и изображения цебельдинских топоров на культовом камне пастухов с альпийских пастбищ Гуарапа. Как борьбу христианской и языческой символик можно охарактеризовать вышеупомянутое изображение собаки и креста на одном из цебельдинских пифосов.

На груди одного из покойников, захороненного в VII в. на Юстиниановом холме, был найден сталактит. Можно полагать, что эта находка связана с культом пещер, служителем которого мог быть погребенный. До ближайшей из пещер, которыми так богаты окрестности Цебельды, более двух километров. Следовательно, этот сталактит либо был принесен издалека родственниками покойного, либо находился среди его прижизненных вещей.

Несомненно, связано с определенными языческими воззрениями и отсутствие на могильниках Цебельды детских захоронений. В двух случаях дети были захоронены вместе с матерями в общей могиле. Предполагать в древней Цебельде низкую детскую смертность не приходится. Следовательно, до достижения определенного возраста и прохождения какого-то обряда (посвящения?) дети и подростки хоронились как-то иначе, вне кладбищ.