Из недалёкого прошлого.
Храм в с. Лыхны (Абхазия), где под алтарём покоится прах
отца Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба – Константина Георгиевича
(1812-1883), дедушки Сафар-бея (Георгия Келешбеевича)
(1775-1821) и бабушки Тамары Кациевны Дадиани (1778-1831).
Мне хочется, дорогие читатели, чтобы вы больше знали о своём соотечественнике, моём отце, Александре Константиновиче Шервашидзе
То, что он был одним из крупнейших декораторов дореволюционной России, позже декоратором Русского балета С.П.Дягилева, странствовавшего по Европе, являлся членом русского художественного объединения «Мир искусства», мне кажется, знают многие. Я же напишу о том, как он прожил последние годы в полном одиночестве и умер на 101-м году вдали от Родины. Бережно, на протяжении полувека, хранил он всё, что напоминало ему Абхазию, лелея мечту о возвращении на Родину. С чувством глубокого уважения к отцу, перелистывая страницы его записных книжек, я прочувствовала его непреходящую тоску по родной земле.
Об этом я и хочу написать.
Александр Константинович – сын отставного майора Константина Георгиевича Шервашидзе внук, Сафарбея (Георгия) и правнук Келешбея Шервашидзе.
Мать его – дочь французского профессора музыки Наталья Матвеевна Данлуа.
У К.Г.Шервашидзе и Н.М.Данлуа было четверо детей. Александр – третий, он родился в 1867 году в Феодосии, куда выслали его отца в связи с восстанием 1866 года в Абхазии.
Детство Александра было безрадостно. Семья распалась. Младшие дети – Александр и Владимир остались с отцом. Материальное положение было тяжёлым.
До 10 - летнего возраста Александр воспитывался дома, затем был отправлен отцом в Нижегородский Аракчеевский кадетский корпус на казенный счёт
В 1883 году после тяжёлой болезни отец Александра Константин Георгиевич скончался в деревне Фили, под Москвой (через год прах его был перенесён в Лыхны).
Маленький Александр был очень привязан к отцу и тяжело перенес эту утрату.
Казённая обстановка в кадетском корпусе тяготила его, военная карьера не прельщала, он ленился. В результате плохого прилежания Александр был уволен из кадетского корпуса в 1885 году.
Благодаря участию отчима, преподавателя Киевского реального училища, Александр поступил в 5-й класс и в 1889 году получил аттестат об окончании училища.
С 1891 по 1893 год он являлся слушателем Московского училища Живописи, Ваяния и Зодчества.
По совету В.Д.Поленова, учеником которого он был, Александр Константинович в 1893 году уехал в Париж для продолжения образования и пробыл в школе Фернана Кормона 6 лет..
Обширным был художественно - литературный круг, в котором вращался Александр Константинович в Париже: Е.С. Кругликова ( с ней он учился в Московской школе Живописи, Ваяния и Зодчества), М.А. Волошин и С.П. Яремич (близкие друзья его), В.Э. Борисов - Мусатов ( с ним он жил в одной комнате), А.Н.Бенуа, И.Э.Грабарь, В.Брюсов, К.Д.Бальмонт, Н.П.Рябушинский, В.И.Альбицкий, Н.А.Тархов, А.Толстой и др.
В 1905 году там же, в Париже, А.К.Шервашидзе женился на Екатерине Васильевне Падалка, студентке парижского университета (Сорбонна). Жили они в материально стеснённых условиях.
Вот как писал в книге «Мои воспоминания» А.Н.Бенуа: «…Александр Константинович хоть и был очень породист с виду, однако обладал весьма скудными средствами, вёл жизнь более чем скромную…и он и она были настоящими бедняками».
После рождения и ранней смерти первого сына Михаила родители уехали в Петербург.
С 1907 года А.К.Шервашидзе работал декоратором и главным декоратором Петербургских императорских театров.
В 1909 году родился сын Константин, а 1911 году – дочь Русудана. К этому времени относится знакомство отца с Н.И.Бутковской. Вскоре он оставляет семью.
Из-за слабого здоровья брата Константина в 1916 году мать выехала с нами, детьми, в Феодосию
Мы встречались с отцом и Бутковской в Коктебеле на даче поэта – художника М.А.Волошина. Навещал нас отец и в Феодосии. Последняя встреча была в 1920 году.
Работая в Петербурге, Александр Константинович приезжал в Сухуми, останавливался у своего двоюродного брата – поэта Георгия Михайловича Шервашидзе.
В 1919 году А.К.Шервашидзе с Н.Н.Евреиновым и Н.И.Бутковской приехали в Сухуми и организовали здесь художественную и драматическую студию. Силами Сухумского театрального общества были поставлены спектакли: «Весёлая смерть», «Стёпик и Манюрочка. «Школа этуалей» (пьесы Н.Н.Евреинова), «Раненный в сердце», организован и вечер, посвященный Козьме Пруткову и др.
В этих спектаклях участвовали: Арзамасов, Мульман, Пищик, Захаров, Жило, Огнева и др. Деятельно включились в проведение этих вечеров поэты В.В.Каменский и В.И.Стражев. Ученики художественной студии помогали в оформлении сцены.
К вечеру Пруткова Александр Константинович изобразил над сценой два огромных сапога, символизирующие грубый произвол Николая II, попирающего в стране всё передовое.
Много отзывов о театральных постановках того времени было в Сухумских газетах. Вырезки из этих газет бережно хранил А.К.Шервашидзе.
Вот что публиковало «Наше слово» в 1919 году:
«Театр и музыка» (спектакль Н.Н.Евреинова).
В театральной жизни Сухума такие постановки являются событием…Центром, бесспорно, оказалась «Весёлая смерть»…Здесь соединились в одном стремлении три таланта. Сам автор и режиссёр Н.Н.Евреинов, известный художник А.К.Шервашидзе и поставившая танцы Н.И.Бутковская. Под наблюдением художника Шервашидзе внешняя постановка выполнена прекрасно».
«Праздник искусства (вечер Козьмы Пруткова).
Опять искусные мастера сцены Н.Н.Евреинов и А.К.Шервашидзе развернули перед Сухумской публикой мощь и красочность своих дарований. В этот вечер, как и в прошлый, евреиновский, опять в театре Алоизи пронеслось живительное дыхание великого и благородного искусства, и этим мы обязаны опять тем же авторам сценического воплощения, покоящегося на гармонии всех элементов, театрального действия…Большие овации в фойе выпали на долю художника А.К.Шервашидзе».
Вспоминает об этом периоде и С.И.Мульман: «Н.Н.Евреинов был очень требовательным режиссером, репетиции проводились ежедневно с 11 ч. до 7 ч. вечера беспрерывно. Александр Константинович приходил в театр рано утром и работал до вечера. Декорации писали на чердаке ученики студии и он сам. Высокий, худощавый, всегда в высшей степени аккуратный, держался очень просто и со всеми находил общий язык. Никогда не повышал голоса. Если нужно было сделать замечание, он делал это спокойно, не обижая виновного. Этот театр заинтересовал очень многих».
Воспоминания ученика художественной студии А.М.Мизрахи: «студия, которой непосредственно руководил А.К.Шервашидзе, помещалась в бывшей женской гимназии. Преподавал он сам, давая уроки по рисунку, живописи, вёл беседы по истории искусства. По предложению Александра Константиновича во 2-й половине дня, после окончания занятий в студии, я работал с ним в чердачном помещении театра. Работали дотемна. По его эскизам делал разбивку для декораций, и по его колеру составлял и наносил краски. Александр Константинович работал увлечённо и никогда не стеснялся черновой работы. Я с большим уважением к памяти моего учителя вспоминаю это время общения с ним…».
В 1960 году отец писал мне, вспоминая Сухумскую деятельность: «Я очень тронут, что мои давние сотрудники и друзья живы и здоровы. Мои дружеские пожелания им, будь добра, передай каждому. Отлично помню наше общее увлечение и сотрудничество в театре…Делали праздник в парке на бульваре, была прекрасная деятельная жизнь…».
Мне кажется, что сухумский период деятельности отца был, хотя недолгим, но самым дорогим его сердцу, несмотря на то, что он оформлял спектакли и в Петербурге, и в крупнейших городах Европы с ведущими артистами того времени.
В 1920 году А.К.Шервашидзе получил приглашение от С.П.Дягилева и выехал с Н.И.Бутковской в Лондон, а затем в Париж.
Об этом Н.Н.Евреинов писал М.А.Волошину 10 июля 1924 года: «Александр Константинович бежал из Грузии от меньшевиков, теснивших его друзей абхазцев, ныне большевиков, причём его провожал в Батуме сам Лакоба – нынешний Предсовнаркома Абхазии…».
Отец писал нам, по возможности материально поддерживал в голодные двадцатые годы. Со временем наша переписка оборвалась. Так разошлись наши судьбы.
Мать моя – энергичная, трудолюбивая, мужественная женщина, пройдя через многие трудности, воспитала нас и сумела сохранить в наших сердцах любовь и уважение к отцу.
Екатерина Васильевна Шервашидзе, моя мать, умерла в 1955 году, не зная ничего о судьбе отца. Её всегда беспокоило, что его работы останутся за рубежом и не попадут на Родину.
Брат мой Константин, плававший помощником капитана Черноморского пароходства, умер в 1938 году.
Остались мы с отцом одни – он во Франции, а я у себя на Родине. Мы ничего не знали друг о друге, пока случайность не помогла мне найти его.
В 1956 году в статье искусствоведа О.Д.Пиралишвили, посвященной творчеству А.К.Шервашидзе, опубликованной в грузинском журнале «Дроша» № 1, было сообщено о его смерти. Этот журнал в 1958 году попал в руки моего отца, проживающего тогда в городе Канны во Франции.
Тронутый вниманием, забытый на чужбине, одинокий старик ответил благодарственным письмом автору статьи с поправкой: «Исправляю небольшую неточность. Я ещё жив, к моему удивлению, не болею и живу совершенно один.…Всё, что имею, готов отдать для музеев в Тбилиси и Сухуми…»(подчёркнуто им).
Вскоре в Тбилиси было получено более 500 работ моего отца. Он писал: …Я всё это время был…занят упаковкой моих рисунков… Эта работа … несколько утомила меня. Но моё здоровье вполне абхазское, - я уже пришёл в нормальное состояние…».
Так я нашла своего отца.
Между нами завязалась переписка. Отцу и был 91 год. В первом же своём письме он выразил желание вернуться на Родину.
«…Из Парижа я уехал в 1939 году, как началась война…Не изменил своей профессии декоратора театра. Работать перестал после кончины жены моей…в 1948 году». И снова о желании вернуться на Родину. Телеграмма на моё имя: «Помоги вернуться…». И письмо: «…Я решил приехать к тебе , не знаю, что будет в результате моего желания и получу ли разрешение? Прошу тебя, а в этом случае и тех, которые желают моего приезда, не отказать мне в этом деле…Я получил из Тифлиса приглашение от заведующих музеем приехать, и что они хотят мне сделать большой приём официальный. Мне это не надо, человек я скромный и очень старый, но если и Тифлисские власти примут участие в моём приезде…я думаю, что могу надеяться, что мне разрешат приехать в Сухум. Если можно, то… попроси в Тифлисе и в Сухуме, чтобы оттуда бы пошло желание меня принять жить там, у тебя, моей дочери. Чтобы оформить моё желание приезда, я должен ехать в Париж, … но я не мог это сделать ввиду большого расхода… Телеграмма к тебе мне стоила 1.000 франков… Как приехать, я знаю, так что это меня не затруднит, а переезд на авионе я перенесу очень легко – моё здоровье вполне хорошее…».
«…Очень хочу и с моей стороны соединиться с моими близкими в Сухуме, а ты у меня главный предмет стремлений…».
И ещё - письмо «первому гражданину нашей республики Абхазии» - поэту Б.В.Шинкуба: «…Я не позволил себе посылать несколько слов, я обратился с вопросами серьёзного содержания к первому гражданину Республики и жду его ответа…Я послал ответ на присланные мне вопросы из генерального Консульства в Париже… Печально, что письма идут так долго!» - писал он мне. Все мои хлопоты о переезде отца в Сухуми оказались безрезультатны. Ему же, перешагнувшему за 90 лет, хлопоты, связанные с выездом из Канн в Париж, были бы не под силу. Никто ему не помог в этом.
В 1959 году отец вынужден был по требованию хозяйки и решению суда, оставить квартиру в Каннах. Друзья перевезли его в Монте-Карло, он лишился пенсии, которую получал во Франции.
В долгом, томительном ожидании разрешения вопроса о выезде в Сухуми жил мой отец. Шли годы…
В 1964 году отец перенёс сложную операцию, после которой более двух лет находился в госпитале. Последние годы своей жизни А.К.Шервашидзе провёл в пансионе принцессы Монако.
Наконец в августе 1968 года я смогла выехать во Францию. Я приехала в Париж 25-го августа, а 20-го августа Александр Константинович Шервашидзе был похоронен в Ницце, на русском кладбище. Нужно ли описывать мои переживания ? !
Надеясь на радостную встречу с дорогим отцом, я смогла только прикоснуться к холодному камню его могилы.
Сколько записей, доказывающих его глубокий патриотизм, я нашла у него. В записях, сделанных в Сухуми в 1917 – 19 годах, глубоко переживая культурную отсталость маленькой Абхазии, А.К.Шервашидзе мечтал о её будущем, о развитии культуры, об издании литературы на абхазском языке, о переводах на абхазский язык произведений Джека Лондона, Льва Толстого, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, об издании истории Абхазии, учебников, словарей, народного календаря, об организации музеев, создании театра и многом другом.
Проблемы народного образования, просвещения, эстетического воспитания абхазцев были в центре внимания А.К.Шервашидзе. Он не только набрасывает самостоятельные планы просветительской работы, которые, как он понимал, могло воплотить в жизнь только государство, но и стремился объединить для этих целей деятелей культуры Абхазии и учёных с мировым именем, таких, как Н.Я.Маар и И.А.Орбели.
Понимая великую практическую миссию просветительства Д.И.Гулия, Александр Константинович служил посредником по этим вопросам между ним и Н.Я.Марром.
В записях 1918 года можно прочесть: «Вопросы Марру:
Гулия просил напомнить Н.Я.Марру, что они ждут обещанную абхазскую грамматику. Он же просил справиться у него же об участи посланного ему материала устной литературы. Посвятить нужно Марра в план моих изданий для абхазов. Возможно ли ещё раз изменить алфавит наш на латинский, как уже это сделано Марром. Основание национальной библиотеки. Музей в бывшей тюремной крепости. Дом искусств (музыкальные курсы, драматические, школа Живописи, ваяния и зодчества, школа танца)».
Через несколько страниц снова – «Вопросы Н.Я.Марру. Гулия просил скорее: хрестоматию, географию, историю, Библиография Абхазии».
И тут же: «Для хрестоматии: Материалов народной литературы много у Чочуа в Сухуми, которыми исключительно и пользоваться (Марр)».
Далее – адрес Иосифа Абгаровича Орбели – «Для руководства составляемой им истории Абхазии: начать изложение с географического описания края, затем мифология, древний быт, народоправство, государство. Древняя история о XIв., новая от до XIX. Воспроизведение местностей, ландшафтов развалин».
Больше всего, видимо, занимала его мысль о первых необходимых практических шагах в области народного просвещения:
«Печатное дело. Прежде всего: История Абхазии; География общая; История Кавказа; Азбука с картинками из жизни абхазской народной.
Чочуа: Народный каленарь. Сказания, сказки, предания, песни, поговорки и пословицы. Биография с портретами выдающихся абхазских людей …».
Подробно изложено о предполагаемых переводах на абхазский язык.
Интересны подробные записи р вариантах музеев – Абхазский национальный музей. Музей изящных искусств.
Записи о создании в Сухуми Студии Живописи. Видимо, позже приписано: «институт».
Между прочим, в 1958 году, в возрасте 91 года, отец писал мне: «Прошу тебя узнать, как я буду жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания».
Большое место занимают записи, посвященные яфетическому языкознанию: теория профессора Н.Я.Марра, перечень трудов его, академика Бартольда, Н.С.Джанашия, Г.А.Рыбинского, Н.М.Альбова, М.Ковалевского, Кипшидзе, Чарая и др.
Далее А.К.Шервашидзе в своих записях высказывает идею создания народного театра – общедоступного: «Театр на воздухе в Лыхнах на поляне…Другой театр – странствующий и, может быть, самый интересный».
Есть размышления А.К.Шервашидзе и об облике г. Сухуми, сохранении народных традиций.
«О красоте города.
…Внешняя красота города столь же необходима, как чистый воздух, солнечный свет, это душа города, без внешней красоты город мёртв, обречён на жалкое и пошлое существование скотного двора в плохом хозяйстве.
…Мы живём среди народа с красивыми, древними обычаями, с большой красивой внутренней душевной культурой, и мы и должны делать город наш красивым. Ничего случайного, всё обдумано и всё в расчёте на общую гармонию… Вижу всех князей и дворян в Сухуме, занимающихся коммерческими делами в городе; нужно думать о Родине прежде всего. Богатство Родины – ваше богатство…Мне чрезвычайно грустно, когда я думаю о том, что может исчезнуть всё то, что так дорого ценишь в абхазах, вообще в горцах наших. Я представляю себе их стройных, ловких, очень вежливых, с большим достоинством, молчаливых, умеренных во всём, стойких и твёрдых. В этом вся наша культура… Скажу твёрдо: лучше жить в пацхе… лучше дикость (кажущаяся) «необразованного» неграмотного абхаза, чем полуобразование тех, кого я вижу в Сухуми. Приезжающие из глухих горных сёл мне милее сухумцев. В них ещё много того, что описано Толстым в «Хаджи Мурате», что так дорого, так прекрасно и что даёт право и заставляет с радостью сказать громко: я горец, я абхаз.
14 сентября 1917 года в Сухуми у Георгия».
И далее:
«Нужно возобновить наши народные игры и состязания: в мяч, метание камня, прыгание через препятствие, прыгание с большой палкой, бег, скачки и джигитовка, игра на лире, игра на скрипке, пение, танцы, состязание певцов, игра в городки, борьба, стрельба из лука. Устроить хоровое пение и театральное представление – соединить вместе».
Конечно, не мог Александр Константинович остаться равнодушным и к большой трагедии абхазского народа – махаджирству.
В записной книжке начерчена им маленькая карта, к ней надпись: «Абхазы поселены в Турции, в Измите и в других местах…Пусть вернутся высланные абхазы в 1878 году, а также и цебельдинцы, эмигрировавшие в 1878».
Много интересных вырезок из иностранных газет хранил А.К.Шервашидзе. Фотография нашего абхазского ансамбля 100-летних «юношей», помещённая в газете «Нью-Йорк Герольд Трибун» т 190 апреля 1961 года.
Статья в английской газете Джона Пристли с фотографией – «Русское путешествие».
Закончить я хочу лирическим обращением отца к молодым абхазам:
«Юным абхазам, детям Страны Души.
Апсны – твой древний клич звучит, как звук далёкий, как эхо, как шелест листьев, как далёкое и сладкое воспоминание, -о мать моя Абхазия! – каким глубоким сном спят твои усталые сыны! Пьянящий мёд твоих лесов, уклон холмов, украшенных цветами диких роз и близких гор синеющая даль , и снег далёкий, и шумный бег твоих потоков , и гладь озёрных вод , лесов душистая прохлада, и топких берегов зеленая оправа, - о, мать моя Абхазия – иди туда, к снегам, там виждь и внемли, и живи, чтоб каждый камень, каждый лист, упавший и сухой, чтоб каждый поворот протоптанной тропинки, чтоб каждый новый облик родного смуглого лица, как смена утреннего неба, роняли свет свой благодатный в душе твоей и жадной, и пытливой».
Сухум. 1984.