7. Язык садзов.

В исследовании убыхского языка Ханса Фогта содержится определение языка садзов как языка именно джихов (джигетов) - джыхыбзэ. (Vogt H. Dictionnaire de la Langue Oubykh... P. 63). Это убыхское определение садзского языка подтверждает джикскую идентичность садзов. 

Язык садзов был впервые описан Эвлия Челеби в середине XVII в.: «Язык абазо-садзов. - За - 1 (адыг. зы); тока - 2 (адыг. тIу «два», тIокIы «двадцать»); шке - 3 (адыг. щы); пли - 4 (адыг. плIы); ату - 5 (адыг. тфы); фун - 6 (адыг. хы); ипли - 7 (адыг. блы); уга - 8 (адыг. и,  звучит как йы); ипги - 9 (адыг. бгъу); жу - 10 (адыг. пшIы); за жу - 11 (адыг. пшIыкIузы «одиннадцать», дословно «десять и один»); тока жу - 12 (адыг. пшIыкIутIу «двенадцать» и для сравнения: тIокIырэ зырэ «двадцать один»); сха - хлеб; га - мясо (адыг. лы «мясо»); бзи - вода (адыг. псы «вода»); фа - сыр; чевах - простокваша (адыг. щхыу «кислое молоко»); ха - груша; мсуд - виноград; лхмк - инжир; эсху - каштан (адыг. шхъомч); лка - каменная соль; вика - иди сюда (адыг. укIон «ты пойдешь»); утс - садись (адыг. о тIыс «ты садись»); удето - встань (адыг. о тэдж «ты встань»); умка - не уходи (адыг. о умыкIу «ты не уходи»); сикох - иду (адыг. сэкIо «я иду»); сбрикн - куда идешь?; свушскгслух - дело есть, иду (первую часть с-вуш-ск можно сопоставить с адыг. си Iоф (сиIо) сэкIо «свое дело (я имею) я иду»); сфага скчо вика - пойдем домой; скену свке - мы идем домой (с-к-ену с-вке вполне сопоставимо с адыг. сэкIо унэм сэ «я иду домой я»); срход - что с вами? (адыг. сыд ходэ «что/как дела?»); хош год ашгд - мы съели свинью (адыг. къожъ код ашхыгъ «свинью/кабана много (они) поели»); аркамд жеху - свинья была жирная? (адыг. а къор пщэрыгъа «та свинья жирная была?»); вечиле шкног - мы идем воровать (ве-чиле ш-кног сопоставимо с адыг. уи чылэ сыкIон/сыкIуагъ «в твое село я схожу/сходил»); нала шке гда - куда ушли?». (Челеби Э. Книга путешествия. Вып. 3. М., 1983. С. 55).

Не может быть простым недоразумением то обстоятельство, что словарь садзов, который в середине XVII века приводит Эвлия Челеби, состоит преимущественно из адыгских лексем. Вполне вероятно, что те словосочетания, которые вызывают затруднение в сопоставлении с адыгским материалом, могут быть сильно искаженными фиксациями (самого Челеби), либо неудачными транслитерациями его переводчиков.

В целом, Челеби в данном вопросе - источник надежный: 1) побывал в земле садзов; 2) мать у Челеби была уроженкой Садза-Джигетии и он имел представление о таких языках, как садзский, абхазский и адыгский. Краткий словник абхазского языка («странный и удивительный язык абаза») он приводит перед садзским словником.

Означает ли адыгоязычность садзов, что они адыги по происхождению? Вполне вероятный исторический сценарий. В XIV веке Садз заполняется черкесскими курганами, а в XVII веке Челеби фиксирует здесь адыг-скую речь. Но мы не будем торопиться с таким однозначным выводом. (Хоть он и полностью легитимен).  Мы предлагаем иной сценарий: Челеби отобразил факт двуязычия садзов. В описании племени он прямо подчеркивает: «Так как [садзы] занимаются товарообменом с северным соседом - черкесами, они свободно говорят на черкесском и абхазском (правильный перевод - абазском, прим. С. Х.) языках». (Там же. С. 50).  Отметим, что широкое распространение черкесского языка только по причине торговых связей, осуществлявшихся через высокие и непроходимые зимой перевалы, вряд ли способно полностью объяснить билингвизм садзов.

При описании личности знаменитого османского паши садзского происхождения Сейди Ахмет-паши Эвлия Челеби подчеркивает его «абазский выговор» и «черкесский акцент».

Своим пристрастием к игре в джарид Сейди Ахмед-паша доставил многим окружающим и самому Челеби массу неприятностей. «А сколько людей погубили себя, играя с ним в джарид! - Восклицал Челеби, сам лишившийся четырех зубов от дротика садза. - Однажды султан Ибрахим соизволил повелеть этому Сейди: «Эй, Сейди! Смотри не бросай дротиков в моих приятелей-мухасибов. Сейди же со своим абазским выговором отвечает: «Ну, право же, мой падишах! Они бросают в меня, я бросаю в них. Тут шутки плохи. Если они бьют меня по голове, я даю им в зубы». Упоминание абазского выговора или абазского акцента вполне органично сочетается у Челеби с упоминанием, в связи с явно несовершенным знанием Сейди турецкого языка,  черкесского акцента: «Гази-сердар не дал им отдышаться и воодушевил всех газиев на бой, воскликнув с черкесским акцентом: «Живо, братья мои! Усердие за вами. Усердие ради веры прославит и вас и меня». (Там же. С. 215).

Ш. Д. Инал-ипа приводит мнение потомка садзов гагрского старейшины Смаила Мкьалба, дед которого Бёхуху, умерший в возрасте 155 лет, говорил еще на садзском языке: «Мои предки были садзами, черкесами, ведь это одно и то же». (Ш. Д. Инал-ипа. Садзы. С. 55).

Комментарий Инал-ипа: «Такие мимоходные утверждения следует, как сказано,  приписать неосведомленности их авторов. При всем том, мы должны все же учитывать, что Смаил Мкьалба - один из лучших информаторов по садзам - этнически если не противопоставлял, то определенным образом отличал садзов от остальных абхазов». Инал-ипа следом приводит еще высказывание этого старожила: «Садзы жили в Гагре, а на востоке от нее - абхазы». «Какое-то их противопоставление само собой вытекает уже из самого факта существования соответственно двух разных этнонимов - одного для обозначения вообще абхазов (апсуа), а другого - отдельно садзов (асадзуа), что находит свое определенное выражение и в некоторых фольклорных памятниках». (Там же. С. 55-56).

Л. И. Лавров в период своей этнографической экспедиции в Черноморскую Шапсугию в 1930 г. стал свидетелем возвращения из Абхазии 86-летнего Даугуыза Джаурыма, решившего провести последние свои дни среди родственников-шапсугов Джарым. В селе Чилов в Южной Абхазии, где он проживал, он слыл за джигета-садза. В 1864 году абхазы подобрали его вместе с его бабушкой еле живых на берегу: «Так маленький Даугуыз попал в Абхазию, где вырос и состарился. Пока была жива бабушка, она говорила с ним на родном языке, но после ее смерти мальчик позабыл его. Мы молча слушали старика. В заключении он сказал: «... Всю жизнь мечтал поглядеть на родные места... Хочу умереть на земле своих предков. Со слов бабушки знаю, что фамилия моя Джарым, а происхожу с берегов р. Ацэпсы». Переводчиком между Лавровым и старым садзом выступил лингвист А. К. Хашба, также приехавший в командировку в Шапсугию. Старик не говорил по-русски, а по-адыгейски знал лишь несколько слов. «Я догадался, - пишет Лавров, - что именно о нем читал у А. Н. Генко следующее: «В июне 1928 г. пишущему эти строки пришлось встретить в абхазском селении Чилов 84-летнего старика, слывшего на джигета... В молодости он был приведен в качестве пленника из Джигетии. При расспросе выяснилось, что, сам не зная этого, старик (звали его Даугуыз Джаурым) родным своим языком имел черкесский (шапсугское наречие нижнечеркесского языка); хотя и с трудом, он припомнил несколько десятков слов». (Генко А. Н. О языке убыхов. С. 241). Шапсуги Джарым пригласили всех своих старейшин, один из которых подтвердил взаимосвязь их рода с районом р. Ацэпсы. (Лавров Л. И. Этнография Кавказа (по полевым материалам 1924-1978 гг.). Л., 1982. С. 23-24).

Эта драматичная история информативна во многих аспектах. Разумеется, что шапсугский род Джарым мог, как и многие другие натухайские и шапсугские (и не только) роды, проживать до 1864 года в Садзе-Джигетии, чему есть множество других свидетельств. Но также вероятно садзское происхождение Джарымовых и при этом, будучи садзами, они могли иметь родным языком шапсугский диалект адыгского.

В донесении барона Розена, в 1837 г. возглавившего сводный отряд, действовавший в районе Адлера, сообщается о желании убыхов и садзов вести переговоры на черкесском-кабардинском языке:  «Около 2 часов по-полудни из толпы горцев подъехал один человек к цепи и просил выслать кого-либо знающего кабардинский язык. Я послал к нему состоящего по кавалерии корнета Кундухова (не менее показательно, что в качестве знатока кабардинского языка избран осетин Кундухов. - Прим. С. Х.), через которого убыхский старшина Беярслан Берзеков и один из старшин здешних горцев изъявили желание явиться ко мне для личных объяснений». (Отношение барона Розена к гр. Чернышеву, от 26 июня 1837 г. № 224 // Акты Кавказской Археографической комиссии.  Т. VIII. Тифлис, 1881. С. 874).

Подчеркнем, что в абазинском языке существуют такие фундаментальные понятия как адыгский закон или обычное право - адыгьа хабза; адыгская этика - адыгьагIа; адыгский этикет - адыгьа намыс. (Абазинско-русский словарь / Под ред. В. Б. Тугова. М., 1967. С. 38).

 Эти явления языка показывают, что северокавказские абазины не просто являлись частью населения Черкесии, но и прямо относили себя к адыгам, считали себя адыгами. Считая себя адыгами, абазины подчеркивали свою принадлежность к общеадыгскому социальному, культурному и политическому пространству.

М. С. Тхайцухов приводит извлеченный им из ЦГИА Грузии список псхувцев, переселенных на северный склон - в Кувинское ущелье на р. Большой Зеленчук. (Тхайцухов М. С. Расселение и численность абазин на Северном Кавказе в XIX - начале XX в. // Труды Абхазского государственного университета им. А. М. Горького. Т. IV. Сухуми: «Алашара», 1986. С. 33-34). В этом списке в сочетании с абазинскими именами и фамилиями содержится адыгский антропонимический материал: Хатавмук Маршани,  Алан Ашибоко, Казилбек Тлис, Аджи Макао, Аджи Хокяко, Паго Жир, Шолех Ахба, Аджи Хачер, Аджи Шуко, Зафис Акхао, Тлук Папо,  Так Меако, Шолох Козба, Шолех Козба, Шагирук Тахушина, Хабак Адзин,  Хабак Эхба, Хабак Кудж, Гричипса Каго, Долатуко Тлис, Туко Кудист, Зефис Джан, Хакуч Ашиба, Шерук Кетоко, Шешеруко Эхба, Эльмурза Хашко, Сабида Шмохо, Шушруко Безюко, Паг Фашо, Хатавшук Жир, Зафис Тажуко, Кочеруко Лапса, Шешеруко Пошухо, Шеко Хатых, Лапшуко Эшба,  Убздуко Ахба, Мочало Хабарако.

Антропонимическая традиция псхувцев впитала в себя значительное число черкесских элементов, которые в сочетании с мусульманскими и тюркскими компонентами, включают псхувцев в традиционный мир народов Северного Кавказа. 

С. Смоленский, участник похода в Псху в 1861 г., приводит диалоги между абхазцами и русскими, в которых абхазские собеседники обозначали жителей Псху как черкесов:

- Ты верно черкесов не боишься; слышал, что сегодня перестрелка была?

-   За речкой черкеза нет.

-   А ты сам не был с ними?

-  А чем моя работай, палкой? - ответил он, обидев-

шись. -  Моя черкезу не виноват, русской виноват, он на него и работай ружьем. (Смоленский С. Воспоминания кавказца. Бзыбский отряд в 1861 году. (Из походного дневника) //  Военный сборник. 1874. № 9. С. 167).

В тексте самого Смоленского псхувцы фигурируют, прежде всего, как абазины и, в более общем плане, как черкесы:

-   Вам же лучше будет и черкесам тоже, если дорогу сделают; им будет удобнее ездить к береговым местечкам за покупкой товаров и для продажи кукурузы, пальмового дерева и ореха.

- Эх, пожалуйста, не скажи так; русской хочет и черкеза урусом сделать, абазина урусом сделать, всех дзыги-дзыги гуртом солдатом сделать, а землю себе взять. (Там же. С. 168).  В этом диалоге речь идет о псхувцах, ахчипсувцах и аибговцах, как о черкесах, и о жителях Абхазии, как об абазинах.  В другом месте Смоленский говорит о жителе абхазской деревни на Гумисте как об абазине и о псхувце, как о черкесе.