Традиционные религиозные представления древних абхазов, первые проявления которых зафиксированы в эпоху верхнего палеолита, отличались многообразием культов и верований: в них убедительно представлены практически все пятнадцать ранних форм религий (классификация С.А. Токарева) [Токарев 1990: 50]. Обращает на себя внимание также многочисленность абхазских культов, связанных с поклонением природным объектам, разнообразие промысловых культов. Вместе с тем, данные письменных источников, этнографических и археологических материалов убедительно показывают не только мирный характер их сосуществования, но зачастую слияние и переплетение их смысловой и обрядовой сторон.
Таким образом, уже в дохристианскую эпоху в Абхазии сложились устойчивые этнические традиции религиозной толерантности. Именно на этой духовной основе впоследствии сформировался феномен Адинхацара– синкретный комплекс религиозных представлений современных абхазов, в котором гармонично сплетены автохтонная религия, православное христианство и ислам суннитского толка [Барцыц 2009].
Безусловно, само по себе многообразие дохристианских верований, так же как и сопутствующая им религиозная толерантность, не является исключительным явлением в истории человечества. Подобное положение вещей было характерно для многих античных общностей, а также общностей, находящихся, как и древнеабхазское, на перекрёстках торговых, в том числе морских, путей. Между тем, только в современной Абхазии наблюдается не только сохранение этой ситуации до наших дней, несмотря на изменение условий жизни общества, но и её развитие, связанное с последовательным появлением в регионе двух мировых религий: христианства и ислама.
Описания различных сторон и проявлений Адинхацара достаточно полно представлены в литературе. Между тем, до сих пор не предпринималось попыток дать объяснение происхождению данного феномена. Нам представляется, что основой формирования и устойчивости абхазского религиозного синкретизма послужили уникальные по своему богатству и разнообразию природные условия Абхазии.
Известно, что одним из древнейших видов религии является поклонение природным объектам. Естественно, что культ неба и небесных светил в той или иной степени развитости наблюдается в религиозных системах всех этнических общностей мира. Не приходится удивляться и наличию культа моря в верованиях народов, проживающих на его берегу, культа деревьев у народов тайги,
[207]
культа гор и камней - у горцев. Вместе с тем, представляется вполне логичным, что щедрость природы Абхазии, где на небольшом участке земной поверхности представлены различные варианты рельефа – от низменностей до высокогорья, широкий спектр природных и климатических условий, водных источников, редкостное разнообразие растительного и животного мира, обусловила возникновение в духовной практике ее обитателей практически всех известных вариантов культов природных явлений и объектов (за исключением, пожалуй, лишь верований, связанных с поклонением пустыне). Разнообразный, но вместе с тем удивительно гармоничный мир, окружавший древних абхазов, послужил земной основой для возникновения в их сознании столь же гармоничного комплекса религиозных представлений, что убедительно показывает: формирование оригинального синкретного комплекса религиозных представлений абхазов и устойчивых этнических традиций толерантности состоялось ещё в дохристианскую эпоху.
Очевидно, упомянутые древнейшие культы легли в основу более поздних религиозных представлений о сверхъестественной силе Аныха. Почитание Аныха выразилось в устойчивом, сохраняющемся по сей день, культе священных мест её обитания, что с течением времени привело к фактической сакрализации всей территории Абхазии: «Представление о том, что всякое место имеет свою «силу» – покровительницу, явственно выступает в ряде абхазских обычаев», - отмечал Г.Ф. Чурсин [Чурсин 1957: 37].
В свою очередь, в период формирования традиционного пантеона, возникновения образа верховного божества Анцва, происходит трансформация этих верований в устойчивое представление о своей земле, как о божьем уделе, Уделе Анцва, переданном абхазам в вечное пользование. Поразительное сходство этой легенды, по сей день являющейся краеугольным камнем национального менталитета, с евангельским преданием, согласно которому земля абхазов выпала по жребию в Удел Богородице, вероятно, сыграло известную роль в широком и мирном распространении в Абхазии раннего христианства.
В зависимости от характера повседневных усилий и забот, требующихся для добывания пропитания, в науке принято деление традиционных обществ на охотников и собирателей и на земледельцев и скотоводов. Известно, насколько разнятся их религиозные системы: если для обществ земледельцев и скотоводов характерно широкое развитие аграрных культов, то для охотников и собирателей – промысловых. С появлением политеизма это положение вещей отражается в степени влиятельности соответствующих богов традиционного пантеона.
В абхазоведении принята точка зрения, согласно которой древнеабхазские общества относятся к земледельцам и скотоводам, что, естественно, нашло отражение и в особенностях их духовной жизни: «В архаических абхазских политеистических религиозных верованиях, выросших из родовых культовых воззрений, остатки которых сохранялись долгое время, особое значение имели земледельческие, скотоводческие и родовые культы» [Бжания 1973: 251]. Действительно, в абхазском пантеоне присутствует ряд соответствующих почитаемых божеств:
[208]
Джаджа – божество флоры и плодородия, Айтар - божество крупного рогатого и вообще домашнего скота, Алышькьынтыр - божество собак и домашнего хозяйства, Дзиуоу – божество дождя.
Между тем, не менее, а то и более почитались божества Айергь и Ажвейпшаа – покровители охоты и диких животных, Анана Гунда – покровительница пчёл (пчеловодство у абхазов по сей день отчасти бортевое), покровительница рек Дзызлан, покровители мореплавания и морского рыболовства - Аг-ных, Эт-ных и Хайт. Наличие влиятельных божеств - покровителей этих отраслей хозяйственной деятельности, характерно как раз для религиозных систем обществ охотников и собирателей. Примечательно и то обстоятельство, что божество растительности Джаджа в равной степени было ответственно за плодородие как культурной, так и дикорастущей флоры. Вплоть до недавнего времени пищевой рацион жителей абхазских предгорий практически в равной степени состоял как из продуктов хозяйственной деятельности, так и добытых путём охоты, рыболовства, собирательства. Более того, возможность достаточно комфортного существования на лоне абхазской природы, добывая пропитание лишь собирательством, воспетая в литературе XIX века, сохраняется и в наши дни.
Видимо, в рассматриваемом случае есть основания заключить о наличии в Абхазии некого смешанного типа производительных сил. Характерно, что в ходе наших культурологических исследований также отмечались затруднения при попытке классификации абхазской этнической культуры по измерению индивидуализм/коллективизм. Если культура обществ охотников и собирателей характеризуется поощрением индивидуализма, независимости, соревновательности, рисковости, то в обществах земледельцев и скотоводов - коллективизма, ответственности, послушания, консерватизма. Между тем, все вышеперечисленные категории парадоксальным образом не только оказались в числе доминант абхазской культуры, но и заняли практически равное положение при определении её иерархической структуры.
Очевидно, стороны столь сложного общественного бытия находят адекватное отражение лишь в сложных явлениях общественного сознания. Таким образом, многообразие хозяйственной деятельности автохтонного населения Абхазии, обусловленное уникальной щедростью её природы, определило своеобразный, синкретный характер ментального мира абхазов – в том числе комплекса этнических религиозных представлений.
Литература
Барцыц 2009 - Барцыц Р.М. Абхазский религиозный синкретизм в культовых комплексах и современной обрядовой практике. Монография. М., 2009.
Бжания 1973 - Бжания Ц.Н. Из истории хозяйства и культуры абхазов. Сухуми, 1973.
Токарев 1990 - Токарев С.А. Ранние формы религии и их развитие. М., 1990.
Чурсин 1957 -Чурсин Г.Ф. Материалы по этнографии Абхазии. Сухум, 1957.
[209]
CAUCASICA. Труды Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона. Том 2 /Под ред. В.А. Захарова. М., 2013. С. 207-209