7. Генеалогические рассказы Аршба

7. Генеалогические рассказы Аршба

Существуют также исторические предания и другие факты, свидетельствующие об обратном, также под влиянием различных обстоятельств, движении абхазоязычных и родственных им групп из районов смежных предгорий Северного Кавказа в Абхазию.

С этой точки зрения характерными являются сохранившиеся в народной памяти воспоминания об имевшей место непримиримой борьбе пастухов-братьев Аршба за свою честь и независимость против феодальных притязаний со стороны северокавказского «хана Алоу», стремившегося подчинить своей воле крестьян-скотоводов, которые мирно пасли свои стада где-то в верховьях р. Кубань и ее притоков.

Вот эта история, подробно изложенная в «книге» старого сказителя Сулеймана Аршба, продиктованной им незадолго перед смертью. Во вводных словах он говорит: «В этой книге нет ничего лишнего. Она говорит то, что было. Пусть ее читает молодежь! Кто прочтет ее до конца, пусть сам будет счастлив до конца своей жизни! Пишет эту истоию 123-летний С. Аршба. Эту историю слышал я 100 лет тому назад в доме Бого Аршба... Говорил об этом Баху, Бого, Чыху-ипа, Чараныкуа Аршба и также Даур Ачба. До этого дня я сохранял все в своей памяти. А я хочу оставить в виде записи, в виде книги. Пусть мои знакомые, друзья и родственники, читая эту книгу, вспоминают меня!». После этого прекрасного предисловия идет сама родословная Аршба. В ней рассказывается следующее. На Кубани, там, где ныне раскинулась станица Кувинская, жили три брата Аршба — Чоура, Пагуагу и Канчоре. Старший брат был женат и имел шестилетнего сына. Жили все братья неплохо, пасли собственных овец, совершали набеги через Кубань и воровали там лошадей. Но вскоре это существование было нарушено. Местный вождь — хан Алоу выдал замуж свою любимую дочь и решил к свадьбе подарить ей шубу из шкурок неродившихся ягнят. И вот уже ханский слуга осадил коня у хижины трех братьев и потребовал шкурки. Старшему брату не понравилась надменность пришельца, и он переспросил:

— Хан просит или приказывает?

— Хан не просит. Это приказ!

— В таком случае шкурок не будет!

Дерзкий ответ был тотчас передан хану, и тот в великом гневе отправил за шкурками целый отряд во главе со своим сыном.

С гиканьем налетели всадники на стоянку пастухов. Там был лишь Чоура. Его схватили, привязали к дереву и стали вспарывать животы суягным овцам.

Когда два других брата вернулись к себе, все уже было кончено — на земле лежала груда овец, еще дрыгавшихся в смертельной муке ногами, а всадники с добычей удалились.

Канчора и Пагуагу отвязали брата, все трое вскочили на коней и, не раздумывая, бросились в погоню. Похитители не торопились. Подскакав, Кончора крикнул ханскому сыну:

— Ты нанес нам оскорбление, которое можно смыть только кровью! Стреляй первым!

Тот выхватил их чехла ружье и выстрелил, но не попал. Тогда прогремело ружье младшего брата, Пагуагу. Сын Алоу с разможженной головой поник в седле, и его высокая каракулевая шапка свалилась под ноги коня. Остальные похитители бросились наутек.

Теперь вступал в свои права закон мести, и братья знали, что ни хан, ни его многочисленные родственники не успокоятся, пока не убьют своих кровников.

Они поехали домой, и Чоура, взяв к себе в седло шестилетнего сына, навсегда ускакал с братьями из родных мест. Жену он оставил, потому что женщинам не мстят. Они перевалили через горы и оказались в горном селении Псху, где находилось святилище Инал-Куба (Инал ба), которому, наряду с другими абхазскими родами, поклонялись и Аршба. Братья рассказали обо всем местному князю Маршану, и он дал им убежище.

Но руки у хана Алоу были длинные, и братьям пришлось бежать дальше, в Бзыбское ущелье, что ведет к озеру Рица. Местный князь Чачба согласился приютить их при условии, если они примут участие в военном походе. Он собирался напасть на вождя племени садзов Аредбу. В сражении на мысе Адлер старший брат Чоура был убит. И убийца взял себе его ружье.

Канчора и Пагуагу оставили племянника у одного из жителей селения Чачба-Яшта, а сами перебрались в селение Адзюбжа, что на берегу моря, возле реки Кодор. Местный князь Маргания выделил им участок в лесу. Под деревом, увитым виноградной лозой, они поставили шалаш и стали в нем жить.

Но когда виноград поспел, к дереву явился человек с корзиной.

— Чего тебе надо? — спросили братья.

— Я сажал этот виноград, а теперь пришел собирать его.

— Если у тебя есть совесть, — сказали ему, — не делай этого. Что тебе одна корзина винограда, а нам нечего есть.

— Вот еще! Будут всякие бродяги говорить, что мне делать!..

Братья сочли это оскорблением, и когда человек влез на дерево, один из них сбегал в шалаш за ружьем и застрелил его.

И снова братья бежали. И снова нашли убежище. На этот раз в селении Чубурхинджи, у реки Ингур. Они стали батраками у местного князя.

И надо было случиться, что через несколько дней этот владетель задавал пир в честь садзского князя Аредбы, приехавшего в гости с большой свитой. Принимая у гостей плети и оружие, братья вдруг узнали одно из ружей — оно когда-то принадлежала их старшему брату. Во время пира, разнося еду, они осторожно спросили нового владельца ружья, откуда оно у него. — Я купил его за одну пулю, — хвастливо сказал садз, когда на нас под Адлером напал князь Чачба, я убил его воина и забрал добычу...

После пира и гости, и хозяева легли вздремнуть. Но братья не спали. Они оседлали двух коней, и старший сказал младшему:

— Возьми пистолет, пойди и скажи садзу, что ты возвращаешь ему пулю и забираешь ружье обратно, потому что оно принадлежала нашему брату. Если он спит, разбуди его — спящего убивать не полагается. Разбуди, скажи и выстрели в ухо.

Так и было сделано.

Но в переполохе после выстрела братья разминулись. Средний брат бросился с конем в реку Ингур и переправился на другой берег. Младший же брат бежал в противоположную сторону и очутился в селе Первая Бедия. Там Канчора рассказал местному князю Ачба о своих приключениях.

У князя в ущелье реки Галидзги была большая тюрьма, где он держал рабов, пополняя их число из пленных захваченных во время набегов. Но князь Ачба жил не только за счет работорговли, ему нужны были крестьяне и воины.

— Я дам тебе место возле тюрьмы. Корчуй лес, живи. Отработаешь на моем поле. Будешь ходить в набеги...

«Ткварчели» (Атква рчял) — значит «Загон для пленных». Теперь это большой город угольщиков. Из окрестностей его пошли все Аршба.

Канчора женился на девушке из рода Сангулиа. У них было семеро сыновей и две дочери.

И вот родословная: Маху — сын Канчоры, Машап — сын Маху, Башыху — сын Машапа, Джамбора — сын Башыху, Гыд — сын Джамборы и, наконец Сулейман — сын Гыда. Ему предстояло прожить на свете 127 лет. Средний брат Пагуагу, оказавшись за рекой Ингури, стал основателем мегрельского рода Алшибая. От сына старшего их брата пошел абхазский, тоже многочисленный род Аншба (16).

АНУА, ДЖАПУА, БГАНБА

Сошлемся на древнюю историю абхазских родов Ануа и Джопуа в том виде, как она передается в изустной традиции из поколения в поколение.

В 10 километрах к юго-востоку от устья р. Кодор находится местность, которую здешние абхазы называют Сатамаша (Сатамашьа). Слово это грузинское, и в переводе означает игрище, место игры. Легенда связывает его с именем царицы Тамары. По словам некоторых старейших жителей этого подрайона (тамышского старца Куты 3антария и др.) существовало и другое — древнеабхазское, теперь уже почти всеми позабытое загадочное название той же местности — Бук со знаменем (Ашә абираҟ змоу). Над обрывом у самого моря здесь стоит в развалинах мощный феодальный замок. Согласно преданиям, там проживали представители некоторых древнейших абхазских фамилий и даже сам «царь Абхазии» (апсха), почему и была известна вся эта местность под третьим названием — «Места сидения апсха» (Апсҳа итәарҭа).

Вот что гласит одно из этих преданий. Роды Ануа и Джапуа (Джопуа) относятся к древнейшим коренным жителям Абхазии. Они жили здесь еще в эпоху апсха — "царя Абхазии" (или Апсилии?). Когда апсха покинул свою страну, в Абхазии остались жить только два семейства — по одному от Ануа и Джопуа. Уцелевшая семья Джопуа проживала где-то в районе Сочи, в местности под названием Лес великанов (Адау ибнара), а семья Ануа находилась вблизи современного Сочи. В результате борьбы за власть между апсха и князьями Ачба (или Маршан), прибывшими сюда из-за гор, обезлюдела Абхазия. Остались здесь, как сказано, только два дыма указанных фамилий. С течением времени с севера, из-за гор прибыли еще трое мужчин — представителей родов Ачба, Адлейба и Инапшба. В пути, пробираясь через упомянутый «лес великанский», они заметили где-то вдали одинокий дымок, вьющийся над лесом. Придя туда, они нашли там семью Джопуа, затерявшуюся в дремучем лесу. Хозяин сообщил далеким путникам, что в местности Сатамашо уцелела еще одна абхазская семья из рода Ануа. И все вместе направились туда. Прибыв в Сатамашо, они действительно встретили названного Ануа, с которым Джопуа тут установил отношения родства посредством обряда побратимства, почему и по сей день между этими братскими родами не дозволяется, как говорится в предании, заключение брачного союза (17).

В другом варианте этого генеалогического предания древнейшими жителями Абхазии, наряду с Ануа, признается старинный абхазский род Бганба (досл. «Сын волка», «Волков»), представители которого некогда жили, в частности, в одном из абжуйских селений — Атаре, где в те времена, согласно тому сказанию, мало было растительности, только во дворе Бганбовых стоял один сказочный дуб, и культ этого дерева высоко почитали в роду Бганба (3ухба, 1978, с. 13-14].

КИУТ, АНУА, ХУАРЦКИА

Говорят, род Киут прежде назывался Гьамуа, и проживал он в Псху. Один из этого рода по имени Шакар убил человека, и пришлось ему покинуть свою общину. Взял он с собой своего племянника, — он родом Хуарцкиа, и пришел в с. Лыхны, к владетелю.

— Мы в твоей власти, выдели немного земли, — сказали гости.

— Дам столько, сколько обойдете за день, — ответил тот.

Предоставил им мула, собаку, и гости отправились в путь. Прошли современную Адзюбжу, по берегу добрались до р. Тоумыш, повернули вверх по берегу, обогнули Тамыш и Киндги и снова вышли к морю. Шли по бездорожью, сквозь чащу леса. Мул вынослив, но собака выдохлась. На всем протяжении пути никого не встретили. Только в крепости Сатамашо они увидели одного человека — это был Ануа. В тот же вечер они отправились в Лыхны.

— Обозначенные земли будут ваши, а человек в крепости принадлежит мне, — решил князь. Кроме того, захотелось владетелю возвести одного из посетителей в дворянство.

— Пусть дворянином будет мой племянник, — сказал Шакар.

— Нет, — возразил Хуарцкиа — дяде везде почет, уважение, и он лучше справится с дворянскими обязанностями.

Тогда владетель вышел во двор и спросил людей, кто из двух спорящих въехал сюда на муле.

— Верхом был Хуарцкиа, — ответили ему.

— Пусть он и будет дворянином, — сказал князь.

Пока они гостили у владетеля, Шакар убил аиста, который по-абхазски называется «Киут», «акиут». И в честь этого события владетель наделил его именем Киут. С тех пор он и все его потомки, живущие в с. Киндги, стали Киутами.

АГХОУА (АГУХОУА)

60-летний Кути Агхоу, не очень далекий потомок убыхского рода Агхоу (19), живущий в с. Гвада Очамчирского района, рассказал:

«Где первоначальная родина нашей фамилии я не знаю. Но хорошо известно, что наши непосредственные предки, предки гвадинских Агхоу, вышли из Чагьари (20). Деда моего звали Сит. У него было 3 брата: Киаламат, Киамшиш, Хабаджа. Киаламат остался там, в Чагьари. Хабаджа и Сит переселились в соседний Хважкыт, оттуда — через горы в Псху, а потом уже перебрались сюда, в Джгердинскую общину (Гвада). 3десь нас мало, всего 3-4 семьи. Агхоу Киаламат был сильным человеком во всем Хважкыте. Три его внука живут теперь в с. Аацы Гудаутского района. Три семейства агхоуцев проживало еще в с. Мархьаул Гульрипшского района. Между Гагрой и Сочи есть также одна местность, которая называется «Местом, где агхоуцы воевали одним единственным ружьем» (Агхоуа шэакьзацэыла дахеибашьыз). Кроме того, как говорят, агхоуцы населяли также Ахчипсы и Аибгу. Все агхоуцы были мусульмане. Вместе с тем у нас было и свое святилище. Наше святилище — это Псху-ныха. Ему посвящают корову (ажэазатэ). Местность, где находится Псху-ныха, носит название Акуабзтоу, что значит «Местность с котлом» (медным). Когда наши отцы покидали Псху, они пошли к своему святилищу, чтобы поклониться ему. Молясь, говорили: «Не гневайся на нас, что уходим от тебя. Благослови нас! Не лишай своей благости!» В конце молящиеся преподносили в честь божества один медный котелок и железный молоток. Прощальное моление происходило в местности Арасаравица (Арасара ыца), там же были оставлены и упомянутые металлические предметы ... (21).

СМЫР

Я никогда не слышал, что наши предки переселились сюда откуда-нибудь. Род Смыровцев всегда проживал здесь, у современного Н. Афона, на Псырдзхинском побережье Черного моря. Они занимали сплошную территорию от крепости Хасана Маан (там, где сейчас расположен погранотряд) и до р. Ацвкура. Наши люди, говорят, были потомственные охотники, занимались также мореходством. На своих судах (ашхуа) плавали в Турцию, Египет по торговым делам. Свои лодки они держали в устье р. Псырдзха, где охотники продавали свои товары.

После поголовного выселения в Турцию во время махаджирства все земли Смыровцев были заняты монахами. В частности, мой дед Урыс Смыр жил на том самом месте, где впоследствии был воздвигнут монастырь. Монахи заплатили Урысу деньги и согнали его с насиженного места, отведенного под монастырь.

Коренными жителями этих мест были также Ладариевцы. На месте современного Орлиного гнезда находились виноградники Кчы Ладария (қчы иқуаца). От этого места и до сел. Псырдзха по подножию горы жили одни только представители Ладария, которые также были выселены в Турцию. Места же вокруг нынешнего погранотряда занимали дворяне Маан. До второй половины XIX в. вся Псырдзхинская община находилась под властью Хасана Маан, остатки укрепления которого сохранились до наших дней. Часть Смыровцев вернулась из махаджирской эмиграции, но им не разрешили поселяться в местах их прежнего жительства, поэтому они разбрелись по разным другим деревням (Абгархыку и др) (22).

АЧБА

Абхазо-адыгские, в частности, абхазо-кабардинские этнокультурные связи, отличающиеся во многом особенной близостью, рассмотрены мною в специальной работе. Здесь укажу лишь на значительную общность родоплеменного состава абхазского и кабардинского народов, на взаимное проникновение отдельных родовых групп. С этой точки зрения заслуживают внимания предания о северокавказском (кабардинском) происхождении некоторых абхазских княжеских фамилий, как и «достоверные указания ... относительно переселения кабардинцев из более западных районов Северного Кавказа» [Климов, 1969, с. 13-14] в северо-восточном, а частично, по-видимому, и юго-восточном (в сторону современной Абхазии) направлениях. Кабардинцы некогда жили на берегу Черного моря, писал Ш. Б. Ногмов, а по словам Ф. Ф. Торнау, часть из них обитала на р. Уруп, ниже башилбаевцев [Торнау, 1864, с. 101]. С. Эсадзе указывал, что кабардинцы, обитавшие в Прикубанье, под натиском монголов частично переселились в Абхазию во главе с князьями Ачба (Анчабадзе). «Нашествие основателя владычества монголов Чингисхана на Азон, — писал он, — заставило обитавшие в верховьях и по берегам Кубани племена перейти на южную покатость своих гор. В этот период в Абхазию переселилось много кабардинцев и абадзехов. Между этими пришельцами с Кубани князья Ачба (Анчабадзе) были первенствующими своим происхождением и богатством превосходил и абхазских князей, пользуясь отсутствием единства между последними, Анчабадзе легко сумели склонить на свою сторону абхазцев, разделили их на партии, подчинили своей власти и, заняв лучшие участки земли, сделались удельными, друг от друга независимыми» (Эсадзе, 1907]. В абхазских исторических преданиях Ачба выступают в одних случаях как древнейшая местная, аборигенная княжеская родственная группа, в других они характеризуются как выходцы из Северного Кавказа или из некоторых глубинных районов горной части страны (Псху и др.), непосредственно примыкающей к северокавказским смежным областям, но всегда как одна из наиболее могущественных и значительных привилегированных фамилий феодальной Абхазии. «Нет фамилии выше Ачба, сам царь Абхазии (апсха) был из этого рода», — говорится в преданиях. Согласно одному из этих преданий, некто по имени Бездыху Ачба в сопровождении четырех братьев явился с войском из Псху в с. Моква, где была резиденция апсха, прогнал этого царя, который исчез в восточном направлении, и стал Ачба с братьями править страной, разделив ее между собой (Инал-ипа, 1971, с. 228-230).

Такие генеалогии, которые содержат интересные сведения о переселениях представителей различных абхазских, абазинских, убыхских, а также кабардинских и других северокавказских родоплеменных групп во внутренние районы Абхазии, можно привести немало, как и примеров обратной миграции, происходившей в течении веков. Ту же самую картину интенсивного взаимного обмена населением мы наблюдаем по тем же генеалогиям и другим источникам между Абхазией и Западной Грузией, особенно Мегрелией, откуда крестьяне в поисках земли и лучшей доли массами бежали в соседнюю Абхазию, где феодальные отношения были развиты слабее, что заслуживает специального рассмотрения.

Итак, в приведенных выше материалах мы встречаемся с двумя группами преданий: генеалогических и этногенетических. В генеалогиях и преданиях представлены как аборигенная, так и миграционная версия происхождения отдельных групп.

Не только в античной литературе прочно держалось мнение, что колхи — потомки переселенцев из Египта, но и у современных черкесов и абхазов до сих пор сохраняется та же видоизмененная легенда о их выходе из Аравии-Египта, вообще с юга [Токарев, 1958, С.222], хотя следует напомнить, что этногенетические предания о «прародине» почти всегда несут в себе очень значительную долю вымысла, а также нередко и элементы всякого рода позднейших наслоений.

Согласно аборигенным преданиям, древнейшими, коренными жителями Абхазии являются не только мифические «лесные люди», великаны, герои-нарты, легендарное карликовое племя ацанов, которым приписываются древние пастушьи каменные жилища и ограды в горах (ацангуары) [Инал-ипа, 1971, с. 57], но и некоторые реально существующие поныне абхазские родовые группы (Ануа, Ачба, Ампар, Джопуа, Смыр и др), которые испокон веков жили в Абхазии или смежных с нею районах Западного и Северного Кавказа, причем под Северным Кавказом (Нхыц) понимаются нередко и некоторые внутренние горные области самой Абхазии (Псху и др.)

Постоянно происходили локальные передвижения населения. Ярким примером этого является отраженное и в фольклоре переселение абазин на северную сторону гор. Большое значение имели перемещения и в обратном направлении. Многие абхазские роды считаются пришлыми, в основном из-за гор, то есть из Псху и Северного Кавказа Ачба, Маршан, Капба, Адлейба, Инапшба и др.

Представители разбросанной ныне по всей Абхазии фамилии Зухба, очевидно связаны генетически с «азаху», то есть адыгским племенем, известном в исторических источниках под именем зихов, некогда переселились в Абхазию, где они стали называться по своему племенному происхождению.

Называют различные причины такой по существу внутренней миграции. Среди них главными являются поиски лучших земель и мотивы кровной мести, вынуждавшие людей, спасаясь от преследования, покидать родной уголок и искать за хребтом новые места жительства и покровительство власть имущих подальше от своих врагов.

Многочисленны подобного рода родословные и генеалогии. В большинстве своем они не лишены реального исторического содержания. Они подтверждают факт разновременных и разнонаправленных передвижений различных родоплеменных групп. Особенно широко процессы «внутренней» миграции происходили в периоды общинно-родовых и утверждения феодальных социально-экономических отношений.

Сам факт наличия в традициях устного народного творчества абхазов этногенетических преданий разного содержания свидетельствует о сложном и длительном процессе формирования древнеабхазского этноса, о том, что в его образовании принимали участие различные родоплеменные группы — как местные, аборигенные, так и пришлые, причем исходные пункты переселений в родословиях и преданиях определяются, как правило, не конкретно, а широким ареалом — «с юга», «из-за моря», «со стороны гор» и т.п. Можно обосновано сказать, что очень древних собственно этногенетических преданий в фольклоре абхазов не обнаруживается, если не иметь в виду мифа об ацанах и нартские сказания, реальное этногенетическое содержание которых не поддается пока точному определению. Значительное место занимают предания, восходящие к периоду арабских завоеваний и отражающие собой начальные этапы распространения ислама в крае. Устанавливается большое сходство черкесских (адыгских) и абхазских версий этих преданий

Использование словесного фольклора и сопоставление его с другими источниками для познания этнической истории приобретает исключительный интерес, когда объектом изучения является такой младописьменный народ, как абхазский. Как указывают Р.С. Липец и С.Я. Серов, «для изучения этногенеза и этнокультурных связей, отраженных в фольклоре разных народов, особое значение имеют эпические жанры — мифы, легенды, предания и более поздний о эпохе его формирования героический эпос. Именно они показывают, как сам народ объяснил свое происхождение, заселение данной этнической территории, какие наиболее устойчивые взаимосвязи с другими народами влияли на его развитие...

Историческое ядро фольклорной информации при надлежащем подходе может быть выделено достаточно убедительно благодаря устойчивости предания или эпического сюжета, прошедшего через века и даже тысячелетия. Исторические прототипы этнических персонажей не всегда могут быть указаны, но историческая ситуация отражается в эпосе со значительной степенью достоверности, хотя и своеобразно» [Липец, Серов, 1977, с. 3].

В отличие от данных антропологии и лингвистики, которые донесли до нас информацию ранних этапов этнической истории, собственно этногенетические предания, которые впрочем под влиянием длительной письменной традиции сохранились не у всех народов (например, у армян), содержат драгоценные сведения о событиях, отстоящих от современности на сравнительно небольшом хронологическом расстоянии» [Алексеев, 1977, С. 31].

С учетом того, что фольклор — это не только исторический источник, но прежде всего искусство слова со своими художественными приемами (гиперболизация, временные и пространственные сдвиги, фантастические персонажи, контаминация образов и др.), мы можем сказать, исходя из наших конкретных материалов, что, например, абхазские генеалогические предания не имеют, в основном, глубоких корней, в большинстве случаев восходят к раннему или зрелому средневековью и даже более позднему периоду времени, а ядро их содержания, как правило, соответствует исторической реальности.

Абхазские, собственно этногенетические, предания, как мы видим, связаны генетически с воинствующей ранне-исламистской практикой и идеологией, а, следовательно, не отличаются ни всеобщностью распространения среди абхазов, ни особой древностью, ни особой оригинальностью и отчетливостью, если только перед нами не позднейшая мусульманская деформация и корректировка более ранних сказаний, что, однако, трудно поддается доказательству.

Другие этнические жанры абхазского фольклора, частично приведенные выше, хотя не соотносятся к собственно этническим преданиям, но все же содержат определенную информацию этногенетического характера, прямые или косвенные указания об этнокультурных связях и контактах между народами. В частности, легенды и мифы (целиком еще бесклассового или переходного времени) о великанах, богатырях-нартах, карликах-ацанах и связанных с ними «ничтожных абхазах» показывают, как абхазский народ сам объяснял свое происхождение, заселение своей этнической территории, взаимосвязи с соседними народами. Особое значение имеют нартские сказания, которые, в особенности, если исходить из местного (кавказского), а не аланского или иного иноземного, происхождения этого эпоса, позволяют утверждать большую древность абхазов на занимаемой территории, неразрывную этнокультурную связь с адыгскими племенами, влияние абхазов на эпическое творчество некоторых соседних народов (убыхов, сванов, карачаевцев и др.), а также длительность их самостоятельного этнического развития, хотя выяснить более или менее точно время расхождения языков абхазо-адыгской группы будет возможно только на основе лексико-статистического способа датирования.

Общий этногенетический вывод, вытекающий из краткого, беглого обзора абхазского фольклора, заключается в аборигенности абхазов, в глубоких местных истоках их этногенеза, как и родственных с ними народов Северо-Западного Кавказа (абазин, убыхов, адыгейцев, кабардинцев), предания которых, как и другие источники, не содержат по существу сведений о миграциях, соответствующих исторической реальности. Если переселение (скорее всего с юга) и имело место,  то это было так давно, что оно почти не оставило следов в народной памяти.