Лакоба Я. О значении коня у древних абхазов.

Настоящая статья не претендует на сколько-нибудь ис­черпывающее освещение данной темы. Автор ставит перед собой цель привлечь внимание ученых, занимающихся этой темой к мысли о том, что возникновение культа коня у абха­зов уходит своими корнями в глубокую древность и имело под собой серьезные экономические, социально-политические и другие причины[1].

«Абхазцы являлись прекрасными наездниками. Они всегда отличались от других народностей Кавказа высокой техникой владения конем и грациозными движениями. В Западной Гру­зии до сих пор осталась поговорка: «Среди всадников абхаз­ца можно отличить издалека»[2]. В этой связи интересны аб­хазские выражения: «Аэы даларсоушъа дцон» —«ехал словно сросшись с конем», или «Даласоушъа дакутъоуп» — «сидит на коне как влитой» или, «Далиаазшъа данаалоит» — «Сросшись с конем подходит»[3].

Профессор П. И. Ковалевский, изучавший жизнь и куль­туру народов Кавказа, писал: «Особенно абхазцы любят скач­ки и в этом отношении представляют собою прекрасных на­ездников. Любят также они и стрельбу, которой сопровожда­ют все торжества»[4]. .

Но в данной статье хочется обратить внимание прежде всего на то, что эти традиции вчерашнего, а в какой-то мере и сегодняшнего дня уходят своими корнями в глубокую древ­ность.

Многочисленные элементы конского убора, в том числе уникальные (удила, псалии, колокольчики и т. д.), обнаружи­ваемые в большом количестве учеными во время археологиче­ских изысканий (древнейшие образцы которых датируются концом III тысяч. до н. э.[5]), богатая коневодческая термино­логия вплоть до многочисленных терминов, обозначающих болезни лошадей, огромное многообразие абхазских назва­ний самых различных предметов конского снаряжения, а так­же пород и мастей лошадей, специальная песня, исполняемая при выводе лошади из горящей конюшни[6], старинные абхаз­ские походные песни, «Песня всадников», «Песня верховых», древняя магическая песня «Азар» и др., исполняемые в древ­негреческих ладах, религиозные представления о встрече усопшего на том свете со своим конем, похоронные обряды, название ясель для кормления домашнего скота (аэыхучара[7]) — яркое свидетельство высокой культуры коневодства и, особенно высокой степени развития конного искусства, а также проявления культа этого животного у далеких пред­ков абхазов. Кстати говоря, вышеназванные древние лады, по давно уже высказанному мнению специалистов, в абхазском народном фольклоре звучат во всей их чистоте. Причем, центральное место среди древнегреческих ладов, вошедших в состав абхазской народной музыки, вплоть до наших дней за­нимают величественные, мужественные и воинственные фри­гийские и дорийские лады, что вряд ли можно объяснить простой случайностью[8] .

Общеизвестно влияние восточного мира, его культуры на формирование и становление культуры Древней Греции. А по­тому, видимо, не следует категорически говорить о греческом происхождение вышеупомянутых древних абхазских музы­кальных ладов;

У абхазов имеется загадочное слово Ареааи. Возможно под этим словом подразумевается покровитель военного дела. Сравни с абхазским словом «аиааира» — победа, а также с древними песенными рефренами многих абхазских старин­ных народных песен: рераира, рерааира, уа рааида, уа рай уа, уа ри уа, уарад рауа, рауа уа рари уа, оу раиро уа, уаа рауау, оираа, оира аа, уаа ар аауау. В этой связи вызы­вает живой интерес трактовка этих рефренов поэтом и уче­ным Омаром Беигуа, связывающим их значение и появление с военными событиями далекого от нас времени[9].

Согласно сообщению автора II в. н. э. Павсания, на доро­ге между Спартой и Тарапинией стоял храм, в котором была установлена статуя древнегреческого бога войны — Арея, пе­ревезенная в Грецию братьями Диоскурами — Кастором и Полидевком. Тождественность названий греческого бога войны — Арея абхазскому Ареиааи (или иначе говоря, совпаде­ние этих двух теонимов) не является случайным[10]. И не ис­ключено, что трансформация самого образа бога войны и названия этого теонима задолго предшествовали транспор­тировке статуи этого божества и перевозке ее из Колхиды в Грецию. И это представляется тем более вероятным, что речь идет о государстве, самим своим возникновением во мно­гом обязанном действию такого специфического фактора, как постоянная военная угроза извне. Этот фактор сохранился и позднее:

«Позднеантичное и раннесредневековое время является... в истории Абхазии периодом непрерывной борьбы с враже­скими нашествиями, за свободу и независимость своих земель»[11]. Есть все основания предполагать, что такое положе­ние было характерным и для более раннего периода абхаз­ской истории. И может быть именно оно явилось фактором, определившим особое место и значение коня в древнеабхазском обществе. Так, выводы о том, что массовое вооружение древнеабхазских племен, прослеживаемое еще с эпохи бронзы, продолжало оставаться их характерной особенностью и в первом тысячелетии н. э. и то, что при действиях конницы употреблялись длинные двулезвийные мечи[12], а при рукопаш­ной схватке - короткие однолезвийные и кинжалы, что ука­зывает на существование, в частности у апсилов, различных приемов ведения военных действий[13], говорят в данном слу­чае о том, что возникновение культа коня в древнеабхазском обществе не только далеко не случайность, но результат осо­бенностей условий проживания древнеабхазских племен на протяжении очень длительного (даже для истории) периода времени.

Показателен тот факт, что «представители выделявшейся знати людей, оставивших памятники майкопской культуры, живя оседло, в конце III тысячелетия до н.э. пользовались конем для верховой езды»[14]. Таким образом, люди древней­шей на территории нашей страны майкопской культуры одними из первых на планете приручили коня. «На памятниках колхидско-кобанской культуры (XIII-VI вв. до н. э.), — пи­шет Ш. Д. Инал-ипа, — при отсутствии земледельческих орна­ментов широко представлены изображения или глиняные, ка­менные и металлические скульптурные фигурки собаки, коз­ла, кабана, оленя, быка, птицы, лошади... Особый интерес представляет небольшой бронзовый ритуальный предмет из Бомбор с фигуркой всадника, головками круторогих баранов и колокольчиками»[15]. Как отмечает Г. К. Шамба: «Аналогич­ные культовые предметы с фаллическими скульптурными фи­гурками всадников, найденные в захоронениях в селах Абгархук и Эшера (IV-III вв. до н. э.), принадлежавшие в дан­ном случае представителям древнеабхазской знати, по мне­нию проф. Е. И. Крупнова «связаны с производственной ма­гией и с культом плодородия или домашнего очага». С дру­гой стороны, наличие разнообразного оружия в Эшерском захоронении является яркой иллюстрацией его военизирован­ного облика»[16]. В Эшерской находке наличие справа от стре­мительно несущегося всадника изображения собаки с ошей­ником и раскрытой пастью может напоминать нам о конных воинах в сопровождении боевых собак[17].

Представляется уместным напомнить о существовании у древних абхазов самостоятельных божества лошадей (Аэышьашьана) и божества собак (Алышькьынтыр). Появление бо­жества Аэышьашьана в абхазском фольклоре связывается с именем нарта Шьашьан, бывшим ответственным за нартский табун[18]. Действия, описанные в главе «Конь-оборотень» романа писателя-академика К. Гамсахурдия «Похищение лу­ны»[19] есть не что иное, как магические действия, заклинания, посвященные упомянутому здесь абхазскому божеству Аэишьашьана, «покровителю лошадей, — одному из семидольных бо­жеств Айтар — великого бога обновления природы и размно­жения»[20], посредством которых человек пытался вызвать рас­положение этого божества, побудить в его лице сверхъестест­венную силу исполнить его желания и намерения. Это же, правомерно предполагать, касается вышеупомянутой древней магической песни «Азар»[21], которой, может быть, сопровож­далось жертвоприношение этому божеству. Эти действия, а также ритуал, сопровождаемый названной песней, говоря сло­вами В. Кривицкого, относятся к «той области идеологиче­ских представлений древности, которые менее всего отражены в памятниках материальной культуры»[22]. Учитывая, что по­следние являются сравнительно ограниченным источником информации, следует быть особенно внимательным к историче­ским, этнографическим и др. источникам, которые помогают более успешно проникать в эту труднодоступную область иде­ологических представлений древности.

Весьма кстати привести здесь мнение, о том, что «...вопро­сы, связанные с культом коня.., следует рассматривать на ба­зе глубокого исследования идеологических представлений различных племен и народов»[23]. Наконец, совсем недавно в населенном пункте Баглан с. Адзюбжа Очамчирского района в захоронении знатного воина обнаружена уникальная брон­зовая маска (?) коня, предположительная рабочая датировка которой — IV в. до н.э.[24] На фоне этого вывод о том, что «неоднократно зафиксированные на могильниках Цебельды[25] захоронения лошадей говорят о высоком уровне местного коневодства»[26], сегодня не выглядит неожиданным. Этот вывод в данном случае говорит прежде всего о преемственности много раньше сложившихся традиций.

Здесь остается добавить, что согласно документу, состав­ленному в начале V в. н. э. под названием Hotitia dignitatum в Византийской армии состояла на службе военная кавалерийская единица Alla prima Abasgorum (Первое абхаз­ское крыло). Она стояла на правом берегу Нила (предполо­жительно в конце IV в. н.э.)[27]. В этом факте здесь прежде всего следует усмотреть непрерывность традиций, в данном случае, поставленных на службу военной мощи Византии.

Определенным источником доказательства древности культа коня у абхазов может явиться и имеющийся топонимиче­ский материал, который также напоминает нам об имени этого животного: перевал Анэхы или Эхы (ср. с аэан) — букв. голова кобылы[28], населенный пункт Аэмарда — букв. лоша­диный склон, название речки Аяура впадающей в один из главных притоков Бзыби — Бааю или Баул недалеко от с. Псху, а буквально уздечка, а также название ущелья этой речки Аяура8ста и многие другие.

Природно-географические условия проживания древнеабхазских племен, пересеченность местности и сложность рель­ефа — также являлись фактором, во многом определявшем особую потребность в лошадях в социально-бытовых целях (до захода солнца успеть к обряду захоронения, залог успеха в кровомщении, умыкании невесты и т. д. и т. п.). Сильно рас­пространенный до недавнего прошлого угон коней (акулара) следствие страсти к последним, в основе которой лежат соци­альные причины. Человек без лошади вызывал к себе презре­ние и его называли, по всей видимости, аэыда, аэада, что означает без лошади, безлошадный. В. Кривицкий, исследуя бронзовый топор из-под Гудаут, относимый им к рубежу 2-го и 1-го ты­сячелетия до н.э., пришел к выводу о том, что «лошади пред­ставлены на топоре не случайно, так как в этот период в тес­ной связи с развитием полукочевого, отгонного скотоводства стоит, по-видимому, усиление значения лошади в хозяйстве и быту древнего Кавказа»[29].

О человеке, ушедшем от активной жизни, от людей, замк­нувшемся в себе отшельнике, живом мертвеце у абхазов говорят: «Иэы ишьит икуадыр кнеищаит», что означает буквально: «Убил свою лошадь и повесил седло».

В могилу хорошего наездника закапывали его верного коня и ружье[30]. «В нартских сказаниях всадниками рисуются Сасрыква и другие герои. Все они настолько тесно связаны с конями, что как бы сливаются в единый образ человека-коня (ср. м. к. с абхазским словом обозначающим всадник — аэыуаю, букв. конь-человек). Конь Сасрыквы Бзоу согласно большинству сказаний родился одновременно со своим хозя­ином. Умирает же Сасрыква вскоре после смерти своего лю­бимого коня[31]. «Довольно часты в Цебельде, — пишет Ю. Н. Воронов, — захоронения коней, которые на равных правах с членами данной семьи погребались на общем кладбище. Конечно, речь идет не о всех конях, а только о любимых, чем-то отличившихся. В одних случаях отмечено сов­местное захоронение коня и хозяина, в других первый лежит совершенно самостоятельно... Отмечено несколько примеров совместного захоронения урны с прахом и конского костяка. Лишь в одном случае вместо коня покойнику была положена уздечка»[32]. Уместным будет привести здесь широко бытовав­шее в народе пожелание «Эынасы8 уоуааит» — «Да будет у тебя счастье на лошадь»[33]. И в предметах рукоделия абхаз­ского народа отражается культ коня: один из распространен­ных узоров некоторых предметов рукоделия, которым офор­мляется интерьер, называется «аэышьта», т. е. конский след[34].

Абхазская поговорка «Аэы ашьала ауаюы идуп» или «Аэы ауаюшьалоуп» («Говорят у лошади человеческая кровь») делает понятным тот факт, что абхазы, в отличие от других народов, у которых также имеется культ этого животного, не едят конину. Причем это не запрет (7асым),за нарушение которого предусматривается наказание. Это выше запрета, об этом говорится, это воспринимается как само собой разу­меющееся «Ауаыю аэжьы итъым, ичысым» («Конина не для человека, не пища его»).

Появление аффикса возвратности в языке того или иного народа, видимо, в какой-то степени связано с эпохой появле­ния человеческой личности. Известно мнение о том, что «Древний Восток создал выдающиеся цивилизации и могучие империи, но не признавал человеческой личности. Чело­век там был или божественным деспотом, или сливался с без­ликой массой... Человеческая личность появляется вместе с возникновением демократии в греческом полисе»[35].

В этой связи, а также в контексте всего вышеизложенного представляется правомерным предполагать, что аффикс воз­вратности в абхазском языке (а) э (ы) в далеком прошлом был отдельной лексической единицей, означавшей «конь», а затем, с появлением или выделением и осознанием человеком себя как личности и возникновением возвратности в глаго­лах, и «себя», который (аффикс возвратности) в первом сво­ем возможном значении в данное время не осмысливается.

Вот несколько глаголов, в которых наиболее выпукло проявляется имевшее, по всей видимости, место в прошлом отождествление человека с конем[36] Аэыкуабара (купаться) — Аэы акуабара (купать коня), аэшьра (убивать себя) — аэыашьра (убивать коня), аэалыргара (вывести себя из болезнен­ного состояния, вылечиться) — аэы алыргара .(вылечить ко­ня) и т. д.

Таким образом, не связано ли исторически название ло­шади Аэы с показателем (аффиксом) возвратности (а) э (ы) — себя, который вклинивается в глагол. В случае, если современная лингвистическая наука даст положительный от­вет на этот вопрос, можно будет говорить, что современный абхазский язык является живым свидетельством культа коня у далеких предков абхазов. Содержание же этого культа, важность и назначение связанных с ним обрядов и ритуалов несомненно менялась в зависимости от степени важности той или иной функции лошади, от соотношения этих функций у предков абхазов в разное время.

Дальнейшая разработка этого вопроса учеными и прежде всего исследование факторов и условий, определивших осо­бое место и значение коня в древнеабхазском обществе по­может значительно расширить наши знания о духовной куль­туре и идеологических представлениях древнеабхазских племен.

Примечания

[36] Небезынтересна в этой связи, описанная в упомянутой главе «Конь—оборотень» романа К. Гамсахурдия «Похищение луны», древнеабхазская мистерия превращения человека в коня.

Перепечатывается с сайта
http://www.kiaraz.org/page234