Бройдо А.И., Барцыц Р.М. Византийская экспансия и сказание об Абрыскиле.

Яркая доминанта абхазской национальной ментальности - Апсадгыл бзиабара, ставшая одним из этнопсихологических факторов победы в Отечественной войне народа Абхазии 1992-1993 годов [1], обнаруживает наличие соответствующего архетипа в этническом коллективном бессознательном, который выявляется в фольклорных и эпических материалах. Среди них особое место занимает сказание об Абрыскиле, защитнике отечества от чужеземных завоевателей.

Известно, что устойчивая связь между мифом и историческими фактами, сохранившимися в народной памяти, «помогает вызвать к жизни некие глубинные слои, погребённые в недрах человеческого духа» [2; с.27]. Это обстоятельство диктует необходимость новых исследований и версий, в том числе – какие именно исторические факты лежат в основе этого патриотического сказания. Задача представляется достаточно сложной, учитывая, что народ «реальные факты истории излагает в форме своего … фольклорного сознания, отвлекаясь от действительных фактов, не следуя им хронологически» [3; с.197].

Древнейшее происхождение ядра сказания, его мифологическая основа не подлежит сомнению. В фундированном труде З.Д. Джапуа «Абхазские архаические сказания о Сасрыкуа и Абрыскиле» убедительно показана связь мотива чудесного рождения героя (беременность девы от пепла вещего черепа, от каменных статуй, от дыхания демона) с древнейшими формами религии и общественных отношений [4; с.96-98]; мотива борьбы с природой (рубка лиан, колючек и папоротника) и рыжеволосыми людьми - с древнейшими земледельческими ритуалами и культами [4; с.103-107]; мотив заточения в пещере, образы обитающих в ней коня, собаки и птички, так же, как и мотив поимки с помощью бычьих шкур, отражают архаическую похоронно-поминальную символику [4; с.124,125]. С другой стороны, очевидно, что ряд мотивов сказания (борьба или родство Абрыскила с представителями некоторых абхазских фамилий) является поздними вкраплениями, отражающими межродовое соперничество в феодальном обществе.

Что касается мотива защиты родины от чужеземцев, З.Д. Джапуа подчёркивает, что особенность последнего – «его сугубо эпическая направленность, которая, несомненно, связана с поздним переосмыслением мифологической традиции повествования об Абрыскиле» [4; с.109]. Отмечая, что данный мотив «свойственен эпосу классического типа, возникающему в условиях формирования народностей, образования ранних государств и борьбы против иноземных нашествий» [4; с.109], исследователь дает возможность определить временные координаты его возникновения в абхазской фольклорной традиции как первые века нашей эры.

Этот хронологический ориентир позволяет уточнить научную интерпретацию такого базового элемента сказания, как конфликт с Анцва. На наш взгляд, он также подвергся смысловой трансформации, в ходе которой исторические события первой половины VIвека, творчески переработанные в сознании народа, наслоились на древний мифический субстрат.

Следует подчеркнуть нехарактерность богоборчества для абхазской эпической и культурной традиции (в отличие от осетинской, вайнахской и др.), где даже распространённый в мифологии «мотив похищения огня не мыслится как борьба с небожителями, как богоборческий мотив» [5; с.57]. Вместе с тем, мотив божьей кары за дерзость или ослушание – причём путём поражения молнией или внезапным параличом («как громом поражённый») - не только широко представлен в национальном фольклоре (предания о каре за нарушение правил поведения в горах и др., за самовольное посещение запретных мест), но и живо бытует в нём по сей день [6; с.33,34].

На наш взгляд, есть основания для предположения, что причиной конфликтной ситуации в древнем ядре сказания также было не сознательное конкурентное противостояние высшим силам, а именно вызывающее поведение зазнавшегося героя (также достаточно распространённый в Абхазии эпический мотив). Трудно согласиться с мнением Л.Х. Акаба, что Абрыскил, действия которого изображали гром и молнию, являлся «олицетворением молнии» [7; с. 59]. Против этого свидетельствует то обстоятельство, что в большинстве записанных вариантов сказания рассказ о них изобилует сугубо бытовыми подробностями (высекание кресалом «молний», «громоподобный» стук камней, зашитых в бурдюк из коровьей шкуры), которые сообщают им пародийный, глумливый характер. Здесь явно имеет место не демонстрация превосходства, не конкурентное намерение, а неуважение. Возможно, в том числе и этим объясняется некоторая амбивалентность образа Абрыскила – подобное поведение вряд ли могло вызвать сочувствие в народе.

Детали бесчинств Абрыскила позволяют предположить и их адресата – пародия на гром и молнию указывает, что этот демарш был направлен против бога-громовержца Афы, верование о котором, как отмечает Л.Х. Акаба, «самое древнее» [7; с.55]. Таким образом, обозначается следующая, вполне характерная для абхазского фольклора коллизия: возгордившись от осознания собственной силы, Абрыскил дерзит Афы, за что и наказан заточением в недрах горы.

В этой связи интересно отметить отчётливое сходство описанной ситуации с отдельными мотивами мифа об ацанах. Преисполненные гордыни ацаны, среди прочих богохульных действий, «подражали небесному грому, бия по высушенной коровьей коже» [12; с.165]. Примечательно, что разгневанный этим действиями бог поднял ветер, согнав черные тучи, а затем сжег нечестивцев молнией, низвержение которой сопровождали раскаты грома, что опять-таки указывает на Афы – «бога и повелителя грома, молнии и всех явлений атмосферы»[14; с.31] - как сторону конфликта. Явные параллели обнаруживаются и в том, что, согласно одному из вариантов мифа, «ацаны, оказавшись в ином мире… каждый день с утра до вечера только тем и заняты, что сверлят землю, чтобы выбраться на свет божий. Но то, что просверлят они за день, за ночь обрушивается на них обратно. И так без конца» [12; с.169].    

Такая трактовка мифологической основы сказания позволяет подвергнуть сомнению правомерность применения к Абрыскилу устойчивого эпитета «абхазский Прометей», основанного на распространённом мнении, что «предание об Абраскиле представляет собою своеобразное и, по-видимому, древнейшее изложение общеизвестного греческого (эллинского) мифа о Прометее. Сходство тем – очевидно… Многие учёные полагают, что миф о Прометее создался на Кавказе и отсюда уже занесён в Грецию» [8; с.253]. Между тем, упомянутое сходство прослеживается лишь в мотиве конфликта с богом-громовержцем и способе наказания эпического героя, так как в абхазской мифологии добывание (похищение) огня является прерогативой Сасрыкуа, а передача этой функции в отдельных вариантах сказания Абрыскилу, видимо, результат поздних контаминаций.

На наш взгляд, эта тенденция обусловлена тем обстоятельством, что первые записи сказания были произведены европейцами, хорошо (хоть и поверхностно) знакомыми с древнегреческой мифологией. Впоследствии она укрепилась в трудах исследователей советского периода, вынужденных считаться с государственной идеологией воинствующего атеизма. Между тем, автохтонность мифа о Прометее демонстрирует история развития образа этого божества, отражающая различные этапы формирования эллинской духовной культуры [9; с.337-340]. А вот локализация места заточения титана – горы Кавказа – действительно могла возникнуть в процессе древних межэтнических контактов.

В советской научной традиции  (Г.Ф. Чурсин, Х.С. Бгажба, Ш.Х. Салакая и др.) богоборчество Абрыскила трактовалось как отражение противостояния старой языческой веры и христианства. Но данные как письменных, так и археологических источников свидетельствуют, что, благодаря устойчивым этническим традициям религиозной толерантности, распространение христианства в Абхазии не носило насильственного характера [6] – следовательно, не было и оснований для его поэтико-фольклорного отображения.

Тем не менее, присутствие в сказании христианских мотивов очевидно: бог Анцва единый и единственный, его волю выполняют апааимбары («амалыки» [13; с.439-440]), то есть «архангелы» и «ангелы», поклонение ему предписывает склонение головы. Между тем, моления в традиционной религии абхазов, напротив, проводятся с поднятой головой (с лицом, обращенным к небесам), за рамками повествования остается обширный традиционный пантеон. Стоит отметить и редкость появления бога Анцва в качестве фольклорного персонажа.

Таким образом, характеристики образа Анцва в сказании об Абрыскиле недвусмысленно указывают на христианскую природу этого бога. В таком контексте богоборчество героя-патриота становится вполне логичным и объяснимым: в этом мотиве, как и в мотиве защиты от иноземных вторжений, отразилось самоотверженное сопротивление абхазского народа византийской колонизации и христианству – как её идеологическому оружию.

По свидетельству Прокопия Кесарийского, абхазы к началу VI века славились «с древних уже времён христианами» [11; с.380]. Действительно, мирная проповедь св. Апостолов Симона Кананита и Андрея Первозванного органично влилась в комплекс религиозных представлений местного населения – иначе бы в сказании фигурировало появлениенедружественного бога. Между тем, ссора между Анцва и Абрыскилом, яростный бунт последнего – профессионального защитника родины - недвусмысленно указывает на изменение отношения народа к христианской религии, вновь ставшей для него «греческой верой», верой завоевателей. Известно, что император Юстиниан I(482-565 гг.), проводя захватническую политику на абхазском побережье, опирался не только на военную мощь, но и на идеологию, стремясь достичь «их полного подчинения с помощью духовенства» [10; с.86]. Прокопий Кесарийский, придворный историк Юстиниана, с удовлетворением отмечает, что император «добился того, чтобы они приняли весь христианский образ жизни(выделено нами – Авт.)» [11; с.383]. После подобного насилия не приходится удивляться появлению в сказании следующего мотива: «посохом уничтожаются все те, кто утвердительно отвечают Абраскилу на его неизменный вопрос: «Есть ли бог на свете?» [5; с.120].

Не менее логично предположить, что мотивы погони слуг Анцва за Абрыскилом, его коварная поимка и мучительное заточение отражают сопротивление византийским завоевателям и поражение в этой борьбе, творчески переосмысленное в сознании народа. Примечательно, что, по наблюдению З.Д. Джапуа, этот «самый яркий сюжетный эпизод почти не разрабатывается (или не сохранился) в других кавказских сказаниях о прикованных героях» [4; с.112].

Стоит отметить, что подобная смысловая трансформация древних эпических сказаний не является уникальным явлением в абхазском фольклоре. Так, по сообщению Ш.Д. Инал-ипа, в одном из записанных им преданий мать Нартов Сатаней-Гуашьа выступает как вдохновительница и организатор борьбы против махаджирства, которое, как известно, имело место во второй половине XIXстолетия [12; с.12].

Ш.Х. Салакая подчёркивает, что необычайно долгую жизнь абхазским эпическим сказаниям «могли обеспечить лишь какие-то непреложные идейно-художественные и морально-этические устои, на которых зиждется народный эпос… Такой силой в … любом, подлинно народном эпосе, выступают высокие народные идеалы, воплощённые в монументальных образах любимых героев» [5; с.103]. Несомненно, что таким высоким народным идеалом стал и самоотверженный патриотизм героя Абрыскила.

Литература

1. Бройдо А.И. Проявления этнопсихологических особенностей абхазов в ходе Отечественной войны народа Абхазии 1992-1993 годов. М., 2008.

2. Бирлайн Дж.Ф. Параллельная мифология. М., 1997.

3. Аншба А.А.Абхазский фольклор и действительность. Тбилиси, 1982.

4. Джапуа З.Д. Абхазские архаические сказания о Сасрыкуа и Абрыскиле (Систематика и интерпретация текстов в сопоставлении с кавказским эпическим творчеством. Тексты, переводы, комментарии). Сухум, 2003.

5. Салакая Ш.Х. Избранные труды в трёх томах. Т. 1: Эпическое творчество абхазов. Сухум, 2008.

6. Барцыц Р.М. Абхазский религиозный синкретизм в культовых комплексах и современной обрядовой практике. М., 2009.

7. Акаба Л.Х. Из мифологии абхазов. Сухуми, 1976.

8. Гатцук В. Абраскил (Абхазское предание) // Юная Россия. 1907. №2.

9. Мифы народов мира. Энциклопедия / Гл. ред. С.А. Токарев. Т. 2. М., 1988.

10. Гунба М.М. Абхазия в первом тысячелетии н.э. (Социально-экономические и политические отношения). Сухуми, 1989.

11. Прокопий из Кесарии. Война с готами. М., 1950.

12. Инал-ипа Ш.Д. Памятники абхазского фольклора. Сухуми, 1977.

13. Абхазияи абхазы в российской периодике (XIX– нач. ХХ вв.). Книга I / Сост. Агуажба Р.Х., Ачугба Т.А. Сухум, 2005.

14. Званба С.Т. Абхазские этнографические этюды. Сухуми, 1982.

Опубликовано в издании Абхазоведение (историческая серия) – сборник научных статей в основном сотрудников АбИГИ по археологии, истории, этнографии Абхазии. Сухум, 2011. С. 228-233.